Есть трагедия веры, С которой начнется
Закаленных дивизий Разлад и распад:
Это вера солдат В своего полководца,
Что давно уже стар И не верит в солдат.
Простой вопрос: почему КПСС, Коммунистическая партия Советского Союза, совершившая Великую Революцию, разгромившая своих противников в ходе Гражданской войны, победившая в противостоянии с интервенцией 14 держав, возглавившая и организовавшая победу над фашистской Германией, 70 лет уверенно руководившая страной, возглавлявшая ее в движении от победы к победе и даже к 90-91 гг. державшая в своих руках все рычаги власти, в итоге, не смогла сохранить Советский Союз, не смогла защитить Страну, не смогла защитить себя.
Простой ответ, если говорить коротко: потому что за три четверти века побед, и почти полвека мира после Великой Войны — она перестала быть партией боя и борьбы. Из партии классовой борьбы — превратилась в «партию мирного труда».
Она привыкла к победам и могуществу. Она привыкла жить в обществе без врагов — и даже стала осуждать тех, кто напоминал, что враги есть и утверждал, что с врагами нужно бороться. Она отвыкла драться. И ее лозунгом стали не слова: «Смело мы в бой пойдем, за Власть Советов», а строки: «Трудовые будни — подвиги для нас». И привыкла мирно работать.
Вот организовывать «трудовые будни (подвиги для нас)», ударные стройки, передовую работу. Строительство электростанций, сбор добровольцев в какой-нибудь далекий край — это она умела.
И всё-таки… И всё-таки — осознание того, что происходит нечто чудовищное — пробивалось и утверждалось. В течение всей зимы 1990-91 года в организациях бушевали страсти — от руководства требовали противодействия антикоммунистической кампании в стране, которую разворачивали ведущие СМИ — руководство говорило: «Так противодействуйте. Отбивайтесь, теперь вся власть в партии — у первичных партийных организаций».
Дело было не в том, что одни ждали указаний, а другие — предавали.
Просто, в общем-то, ни одни, ни другие не понимали, как себя в этих условиях вести и как не то что наступать — а просто защищаться.
Драться — давно даже и не пробовала.
Она десятки лет жила в мире, где согласно партийной доктрине уже не было классовых врагов. В мире — где было социально-однородное общество. Состоящее из трех дружественных образований — рабочего класса, колхозного крестьянства и социалистической интеллигенции. Во второй половине 80-х ей, от имени высшего партийного руководства вообще объявили, что классовый подход устарел. Его нужно заменить «общечеловеческими ценностями». Исповедание классовой теории — признак остаточного тоталитаризма, а патриотизм — «прибежище негодяев».
Трудно ловить черную кошку в черной комнате, если ее там нет. Но не легче — если она есть, но тебе говорят, что ее нет.
Те, кто сохранял ясность мышления и предупреждал об опасности происходящего — объявлялись догматиками и «сталинистами». И даже сохраняя понимание происходящего — лишь немногие осмеливались говорить о наступающей угрозе вслух.
И все, кто слушал, думали: «Это настолько чудовищно — что просто не может быть правдой. 70-й год Советской власти. Ну, не может в стране быть буржуазной контрреволюции — всему противоречит, что мы привыкли слышать и что учили. Это — всего лишь обновление социализма, может быть — так и нужно».
Тем не менее — после горбачевского повышения цен 1 апреля 1991 года — в ЦК уже тоннами пошли письма с требованием отставки генсека. На последней Московской городской конференции ему прямым текстом из зала скандировали: «Предатель!», — но он деланно переспрашивал: «Что-что? Не слышу!».
На Апрельском (1991 г.) Пленуме ЦК КПСС бульдозерист Николаев внёс в повестку дня вопрос об отставке Горбачёва. И Пленум в повестку дня это внёс. Горбачев устроил истерику, заявил, что сам оставляет пост генсека и покинул Пленум. Политбюро пошло его уговаривать — и уговорило ЦК снять вопрос с повестки дня.
На октябрь-ноябрь был назначен 29 съезд КПСС. Горбачёв готовил принятие новой программы, из которой убирались остатки коммунистической идеологии и осуждалось само разделение в 1903 году на большевиков и меньшевиков.
В июле 1991 года Пленум ЦК обсуждал этот проект — и практически его отверг. Выступая на Пленуме 1-й Секретарь МГК КПСС и член Политбюро ЦК Юрий Прокофьев обвинил Горбачёва в раздвоении политического сознания, практически — в измене партии, и объявил, что Московская организация внесет на Съезд свой проект Программы.
Одновременно, по инициативе МГК КПСС, начало работать совещание Первых Секретарей горкомов городов-героев, ставившее своей задачей исправление критического положения в партии. Считалось почти решенным, что на осеннем Съезде будет принято решение о нецелесообразности совмещения одним лицом должностей Генерального секретаря ЦК и Президента СССР. Нерешённым оставался лишь вопрос о том, кто будет Генсеком: Олег Шенин или Юрий Прокофьев.
Когда руководством страны было объявлено о конституционном замещении Горбачёва на посту Президента, — ЦК потребовал созыва Пленума для обсуждения ситуации — но Секретариат ЦК это требование проигнорировал. Члены ЦК съехались в Москву — но Пленум так и не был официально открыт. При этом Московский горком оказался единственным региональным центром, пытавшимся создать местный ГКЧП.
И 19, и 20, и 21 августа в дежурных подразделениях Московского горкома КПСС постоянно звонили телефоны: звонили из парткомов, звонили члены партии. С одним, по сути, вопросом: «Помочь не надо? Тут ребята собрались подойти: если вы стрелять боитесь — мы их голыми руками так от Белого дома вынесем — на всю жизнь запомнят!». Были и другие требования: «Дайте оружие! В армии все служили, камня на камне от этого притона не оставим!» Это практически дословные цитаты. Но в ответ звучало: «Не нужно. Партия в этом не участвует. Это дело органов государственной власти. Главное — избежать столкновений, ни во что не вмешивайтесь, не выходите на улицы»…
После осуществленного Ельциным переворота в городе начались погромы райкомов и было захвачено здание МГК. В райкомах начал собираться партийный актив для их обороны и они стали укрепляться для отражения нападений мятежников. Однако выступление вернувшегося из Фороса Горбачёва 22 августа, когда он объявил, что к партии не может быть претензий по поводу участия в ГКЧП и она продолжит свою работу — расслабило ситуацию и защитники партийных помещений по указанию руководителей райкомов стали расходиться.
Но через день Ельцин в присутствии Горбачёва на заседании Верховного Совета РСФСР подписал Указ о приостановлении деятельности компартии в России — и Горбачёв не посмел ему возразить.
23 августа МГК попытался собрать свой Пленум — но помещение, где он должен был пройти — было в последний момент захвачено боевиками мятежников.
24 августа Горбачёв заявил об отставке с поста Генсека, обвинив партию в поддержке ГКЧП.
Ситуация оказалась следующей: Горбачёв отрекся. Олег Шенин — был арестован. Заместитель Генерального секретаря Ивашко — бездействовал. Юрий Прокофьев — был парализован прокуратурой, каждый день вызывавшей его на многочасовые допросы, чтобы лишить возможности активного действия. ЦК КП РСФСР, во главе с В. Купцовым и Г. Зюгановым — приняли курс на подчинение Указам Ельцина.
Партийная организация была парализована. Историю КПСС тех дней и месяцев ещё будет кто-то писать. Даже спустя треть века, тем, кто знал, что происходило тогда на самом деле — кому слишком тяжело, а кому — скорее всего, достаточно стыдно говорить о том, что было.
Часть руководства партию открыто предала. Часть — была арестована либо практически арестована. Оставшиеся — давали команды на «непротивление злу насилием».
Низовые организации — были готовы и к сопротивлению, и к работе в условиях запрета — многие реально и работали. Но формальный, хотя юридически и несостоятельный, запрет дополнялся идущим от остававшихся на свободе руководителей — не сопротивляться. Сдавать имущество. Прекратить работу.
Конечно — даже с учетом всех предательств, как явных, так и выдаваемых за «разумную тактику выжидания» — сотни тысяч членов КПСС только в Москве, объективно, могли повернуть ситуацию в свою пользу.
Только члены партии — не имели навыка работы в таких условиях. Не имели руководства. Не понимали что происходит. Вообще не верили, что все это происходит наяву. Не знали, что им делать.
Хотя даже в этой ситуации почти с первой недели запрета КПСС — стали объединяться и проводить первые акции сопротивления.
Компартию подвела вера в то, что достигнутые ей в прошлые десятилетия победы — окончательны и бесповоротны. Что все вопросы можно и нужно решать мирно, путем согласия и ненасилия. Что внутри страны развитого социализма — врагов у социализма и партии нет.
Компартия создала Великое общество, которое многие интеллектуалы Запад считали прообразом будущего человеческой цивилизации.
Только любое здоровое общество несет в себе собственные противоречия — потому что противоречия и есть источник развития. Значит — есть борьба и необходимость устройство данного общества защищать. В том числе и насильственными методами. КПСС мирной жизни к этому оказалась не готова.
Те, кто пришёл ей на смену, те, кого можно объединить общим понятием «коммунистическое движение современной России» — на словах признали и осудили порочность политики конца 1980-х начала 1990-х годов.
Изменили декларации и риторику. Из «партии мирного труда» стали «партией парламентской процедуры». И так и не сделали главного вывода: так и не стали «партией борьбы» — такой, какой были их предшественники сотню лет назад. И не только в плане неготовности к методам реального силового действия — но и в плане неготовности стать интеллектуальным авангардом общества и предложить ему образы будущего, которые увлекли бы и повели общество за собой.
Публикация: Изборский клуб
