Многие, очень многие (и не только «малосмысленные миряне» и «самочинные старцы») критиковали Русскую Церковь в последние годы. Не будем говорить о церковных блогерах и заштатных богословах, комсоставе соответствующих идеологий и общечеловеках на содержании, даже о гонимых архиереях умолчим. О второй по древности профессии (недалеко ушедшей от первой) и вовсе – в ничтоже вменим.
Просто – в самом церковном народе чувствовался некий ропот. Недопонимание. Кухонная дискуссия.
Говорили, что как-то очень быстро Русская Церковь после десятилетий гонений и исповедничества сникла перед золотом мира сего. Стушевалась пред лаской властей придержащих. Пред внезапным византизмом приёмов и государственным чином целований, суеславным светом экранов и душегревным звоном пожертвований.
Нет, не то чтобы вопияли: где, мол, новый святитель Иоанн Богослов, умерший в ссылке за обличение пороков и роскоши императорского двора? Конечно, нет. За каждой литургией поминали, пасхальное слово его зачитывали… а обличения? Ну, к чему? Установилась же такая симфония властей. Можно сказать, созвучие…
Однако до конца не выпевалось.
Оболганный и ободранный в девяностые-двухтысячные русский народ жался к Матери Церкви – куда ж ещё? Вздрагивал иногда – от непотребной роскоши и раздутых скандалов. Но – смирялся.
На него жаловались. Мол, мало воцерковлённых. После «второго крещения Руси» в 1990-е… многие охладели. Иные отшатнулись. Некоторые даже ожесточились.
Между тем пришло новое поколение священников: не ради Иисуса, а ради хлеба куса. Так говорили батюшки постарше. Не про всех. Про тенденцию. Менялся и национальный состав. Оскудевали целые благочиния на Западной и Центральной Украине, а здесь прибывало. У вас, дескать, благолепия больше и благоутробие существенней. А там – гонения…
(Характерно, что это животолюбивое поветрие практически не коснулось Донбасса – там святые отцы как несли свой исповеднический крест под бомбами и минами, так и несут, что ещё раз доказывает: народ на Донбассе иной, отличный от остальной Украины).
К сему и сыны фарисейской закваски и саддукейской графы в паспорте тоже не коснели: внуки комиссаров истово крестились и неистово рукополагались, начиная уже с 80-х. Алкали, дивили простой люд церковным риторством и гераклитовым многоумием. Учили уму. Иерусалимскому благочестию.
Но вдруг, по милости Божией, всё это повапленное благолепие содрогнулось. В тот самый миг, когда уже невдали замаячило совместное иезуитское богословие с «церковью сестрой» и другими «христолюбивыми» меньшинствами. В тот самый момент, когда в мире заколебался «поздневашингтонский консенсус», а в Православии надтреснул «новостамбульский дискурс».
Пришёл мор. И Русская Церковь исцеляется. Священство и священноначалие выходят из золотых клеток и обитых дорогой кожей колесниц, идут к страждущим от короновируса – не красным словцом на воскресных проповедях – а больными и уязвимыми ногами. Беззащитныее перед мором. Но исповедующие Христа пред лицом болезни и смерти.
Переболевший короновирусом викарий Святейшего патриарха, епископ Звенигородский Питирим (Творогов), ректор Московской духовной академии, свидетельствует у себя на странице в Фейсбуке:
двойной клик - редактировать изображение
«Меня очень критиковали за то, что я выступил с призывом не посещать храмы во время эпидемии. Даже потребовали "железобетонных доказательств", что заразился я именно в храме, а не где-нибудь в другом месте. На данный момент анамнез заболевания точно установлен, попробуем проследить генезис. Весь прошедший великий пост я по обыкновению служил все литургии. Со мной вместе в последние недели поста служили иеродиаконы Иннокентий и новопостриженный в монашество Михей - самые ревностные. Иннокентий заболел первым, за ним я, потом Михей. Самым первым ковид-больным в академии оказался студент магистратуры, который пел в лаврском хоре. Больше всего студентов заразилось именно в хорах, где идеальные условия для распространения заразы. Священники очень рисковали и рискуют, принимая исповедь. Заражаются те, кто больше всех рискует, кто не бежит от народа, кто смиренно приносит себя в жертву болезни в слабой надежде, что больные прихожане остались дома. Но надежды не оправдались. Великий понедельник. Утро. Врата Троице-Сергиевой Лавры закрыты. Перед ними разгоряченная толпа, требующая открыть Лавру. Протестующие ведут себя очень агрессивно, матерятся. Владыка Парамон открывает Лавру на всю Страстную Седмицу и на Пасху. Мор начался в Великую Пятницу. Самые лучшие священнослужители заболели, некоторые в тяжелой форме. Заболел владыка Парамон, заболел я, заболели лаврские старцы и один наш, академический. В Страстную Пятницу, как и положено, все мы были пригвождены ко кресту. А внизу, как и положено, толпа, требующая чуда. Чуда не произошло. Нас упрекают, что мы бросили людей. Это неправда. Мы могли ответить только одним образом - сами заболеть, чтобы люди, видя наши мучения, пожалели тех, кто еще здоров, пожалели своих епископов, священников, певчих. Находясь в реанимации, умирая от боли и удушья (я сегодня видел этих тяжело больных, стонущих от боли и задыхающихся), мы безмолвно просим наших прихожан: пожалейте нас, пожалейте тех кто еще жив, еще здоров. Пожалейте врачей - они умирают прямо на службе, не жалея себя. Вы их пожалейте! Кто вами будет духовно руководить, кто будет причащать вас, лечить, кто будет услаждать вас дивным церковным пением, если часть из нас умрет, а часть станет инвалидами с поврежденными фиброзом легкими. У меня была легкая форма, но сегодня КТ показало частичный фиброз легких. А что будет с тяжелыми? Мы, священно- и церковнослужители заболеваем чаще всех - пожалейте нас! Ведь и Господь обращается ко всем: "Милости хочу, а не жертвы!".
P.S. Это не значит, что навсегда ушло время бизнесджетов на Святую Землю и сребролюбивых лобызаний с благотворителями. Но это значит, что пришло то самое драгоценное время, которое милосердый Господь даёт Русской Церкви – вернуться к Сергию Радонежскому, игумену-плотнику, и к Иоанну Восторгову – протоиерею священномученику; святителю Алексию, заложнику Литвы на Западе и Орды на Востоке, и митрополиту Иоанну Снычёву, обличителю тысячелетнего интернационала христоненавистников и животолюбивого теплохладия апостасии.
«Нет в мире более народного духовенства, как в России. Таким его сделала история», - сказал священномученик Иоанн Восторгов. Этому особенно учит пример Святителей Московских. А посему «все, что не народно и не патриотично, должно оставить ряды служителей Церкви, уйти из ее священной дружины, чтобы не смущать боголюбивого и царелюбивого народа Русского».
И сегодня (впервые за многие десятилетия!) простые священники и монахи наряду с правящими архиереями и наместниками монастырей не токмо «едиными усты» (иносказательно и метафорично), а едиными стопы – буквально и действительно идут к своему болящему стаду. Как исповедники. Помолимся за них!
На фото: изображение «Божия Матерь у постели больного короновирусом» из Ватопедского монастыря на Афоне.
