Аналитика содержания новой редакции Концепции внешней политики (КВП) России, к сожалению, в основном сводится к ее сопоставлению с предыдущими редакциями 2013 и 2008 годов. Это не вполне обосновано, ибо понятно, что имели место смены президентов – уход и возвращение Владимира Путина, и оба документа отражали эти перемены: достаточно вспомнить неприкрытую полемику первых лиц в 2011 году в связи с ситуацией вокруг Ливии. Это вообще-то традиционная отечественная экспертная болезнь - рассматривать внешнеполитические вопросы в отрыве от внутренних, выдавая их за приоритет всей государственной политики. Хотя общеизвестно, что внешняя политика – лишь проекция внутренней, и если внутри страны «правит бал» агрессивный правительственный либерализм, зажимающий общественное в угоду частному, то и внешняя политика является отражением этого зажима в интересах олигархической «крыши», давшей пока лишь небольшую «течь» («Посадки где?»).
И сегодня это правило зависимости внешней политики от внутренней по-прежнему действует. Почему-то, с одной стороны, всем понятно, что уже с марта 2014 года существовала необходимость зафиксировать новую расстановку сил и новые тенденции международной жизни, связанные с конфликтами в Сирии и на Украине. С другой стороны, принятие новой редакции КВП именно сейчас, не после, а на подступах к президентским выборам, имеет и важное внутриполитическое значение, ясно указывая, что смены власти не ожидается, какие бы слухи на этот счет ни распространяли те, кто на это рассчитывают.
Забегая вперед, отмечу, что многое в новой редакции КВП выглядит здравым. Но автору куда более близок не комплиментарный а критический подход «разбора полетов», в соответствии с которым достоинства обозначаются одним абзацем, а что касается недостатков, то дается их развернутый перечень. Этим мы сейчас и займемся, отдельно обратив внимание на то, что предлагаемые в конце статьи обобщающие выводы указывают на явную недооценку авторами концепции роли идеологического фактора, который, по сути, вообще опускается, несмотря на очевидный рост интереса к этой теме в мире. Рассуждая о противодействии религиозному/идеологическому экстремизму, упор в обновленной КВП делается на институциональных факторах; полностью игнорируется при этом роль идей и идейной борьбы, составляющей значительное место в современной международной повестке.
Между тем, в идеях закодированы высшие смыслы бытия, особенно национального и тем более цивилизационного. И поскольку предложить свое мы видимо пока не готовы, то создается впечатление, что кому-то в наших «верхах» очень хочется встроиться в чужое, делая при этом вид, будто это «чужое» если уж не «свое родное», то по крайней мере некое «универсальное». В этом, как ни обидно, проявляется своеобразный комплекс неполноценности российской власти, которая делает вид, что не понимает принципиальной несовместимости самого принципа «универсализма» с исторической перспективой России. Не осознает, что унизительно просить у «управдома» квартиру в уже существующем глобальном доме, рассуждая о «равноправии», которого никогда не было, нет, и не будет. («У сильного всегда бессильный виноват, / Тому в истории мы тьму примеров слышим…»). Что «не надо ждать милостей от природы», и что «взять их у нее – наша задача». А «взять» - это построить свой дом, и никак иначе. В терминах миросистемной теории – создать мировой центр, альтернативный капитализму, то есть социалистический центр. Причем, не на пустом месте, а на прочном фундаменте советского опыта. Если российская власть настолько заражена антикоммунизмом, что это прорывается у нее «сквозь зубы» (а мы видим, как это происходит), то она должна осознавать, что взявшись учиться у «забугра», «забугор» мы будем только догонять. И никогда не догоним, как на карусели. Место России в системе якобы «универсальных» ценностей – на глубокой периферии. И ни к чему хорошему следование этой «моде» не приведет.
Уже президентское Послание 2016 года (1 декабря) ясно продемонстрировало, что мессианский запал, столкнувшись с реалиями современного мира, начинает о них разбиваться, и «замах» делается куда как скромнее, чем «времен очаковских и покоренья Крыма». И что политическая элита не оставляет надежд на Запад, поднимая эйфорию, связанную то с Brexit, который привел во власть Терезу Мэй, то с Дональдом Трампом или Франсуа Фийоном, то с отставкой Маттео Ренци и возможными преемниками Ангелы Меркель.
А теперь – по разделам концепции.
«Общие положения»
Ст. 3, п. а) Укрепление «демократических институтов» и с безопасностью, и с суверенитетом страны совмещается трудно. Ибо демократия – симулякр, прикрывающий олигархическое кукловодство. Не случайно такие крупные западные интеллектуалы, как Уильям Энгдаль и Колин Крауч именуют американскую и европейскую демократию либо «тоталитарной», либо «постдемократией». Это, кстати, предвидел еще второй президент США Джон Адамс, предрекавший, что «демократия никогда не длится долго, и не было еще демократии, не покончившей самоубийством». Предупреждали об этом президенты Томас Джефферсон, Авраам Линкольн, Джеймс Гарфилд, Дуайт Эйзенхауэр, Джон Кеннеди и многие другие.
Пресловутые ЕСПЧ и БДИПЧ – тоже «демократические институты», особенно если понимать под демократией власть «демократов» западного типа.
П. в) «Одним из влиятельных центров современного мира» Россия становится благодаря собственному геополитическому положению и военной мощи, а отнюдь не принятым в мире «правилам игры». И соблюдение этих кабальных «правил» очень напоминает следование «заповедям» Збигнева Бжезинского, предрекавшего появление «центра мировой ответственности». Нельзя забывать, играя в эти игры, что подзаголовок «Великой шахматной доски», в которой говорится о таком «центре», называется «Господство Америки и его геостратегические императивы». Мы с этим господством согласны? Тогда зачем настырно повторяем заученные в 90-е годы глупости в современных официальных государственных документах?
П. д) «Справедливая демократическая международная система» с равноправием стран в условиях «центральной координирующей роли ООН» будет совместима только тогда, когда последняя пересмотрит базовый – региональный – принцип функционирования, уходящий корнями во второй доклад Римскому клубу «Человечество на перепутье» Майкла Месаровича – Эдуарда Пестеля (1974 г.). И когда будут сданы в архив планы реформирования Совета Безопасности, раскрытые в докладе Группы высокого уровня ООН по угрозам, вызовам и переменам «Более безопасный мир: наша общая ответственность» (документ ООН A/59/565 от 2 декабря 2004 года). Ведь если вкратце, то региональный принцип переоформляет российское постпредство в Совбезе из наследия Великой Победы и вхождения в пул основателей ООН в обусловленное принадлежностью к «европейской» региональной группе, что для нашей страны неприемлемо ни геополитически, ни тем более цивилизационно. И вызывающе оскорбительно на морально-психологическом уровне.
Пункт г) этой же статьи, связанный с «недопущением дискриминации России на международных рынках», наглядно демонстрирует бессилие ООН и связанных с ней «международных и региональных экономических и финансовых организаций» перед лицом «хозяев правил игры», по «скрижалям» которых ООН и функционирует. И надо четко понимать, не предаваясь иллюзиям, что российская заинтересованность в ООН обусловлена только лишь правом вето в Совбезе. И ничем больше, если отбросить многословную и слащавую дипломатическую риторику и не принимать ее за чистую монету.
П. е) «Отношения добрососедства с сопредельными странами», за исключением Китая и Турции, - это отношения с постсоветскими республиками, и достойно порицания, что словом «добрососедство» заменяется другое, куда более актуальное слово «интеграция». Если бы в конституцию ФРГ в свое время не было заложено «объединение» с ГДР, оно бы и не состоялось. Так же бессмысленно – пример из другой эпохи - было ждать и Переяславской Рады, если бы московские послы столетиями не «проедали плешь» западным коллегам постоянным напоминанием, что «из Киева есть пошла Земля Русская, и мы от него не откажемся».
П. л) «Взаимообогащение различных культур и цивилизаций» никак не связано с поиском между ними «согласия»; цивилизационные различия – вопрос духовных ценностей, и кто с кем собирается «соглашаться»? И с чем именно? С экспансией собственных ценностей или с капитуляцией перед чужими?
На самом деле вопрос стоит иначе: какие иные цивилизации нам в контексте текущей ситуации и нашей стратегии ближе, против кого мы с ними сегодня «дружим», и на чем эта «дружба» основана: на собственном проекте или на смене вектора внешней зависимости с западного на восточный?
«Современный мир и внешняя политика Российской Федерации»
Общее замечание к этой главе: внешняя политика повисает в воздухе без главных вопросов внутренней. Куда идем? Какое общество строим? «Справедливое»? Справедливость несовместима с капитализмом как продуктом протестантской этики. У нас что, протестантская страна? Или все дело в «протестантствующей» элите?
Какой человек – творец советской эпохи или «квалифицированный потребитель» чужого продукта? Какая экономика? Кто в ней главный – трудящийся или олигарх? И какой сектор основной – финансовый или промышленный, производственный? Остается ли наука непосредственной производительной силой или превращается в служанку олигар-хических интересов и, загнанная в угол, начинает строить козни против «опустившей» ее власти, избирая одним из своих предводителей-академиков вместо почившего Евгения Примакова его многолетнего американского визави Генри Киссинджера?
Потому и возникают «ножницы» во внешней политике, что она сегодня противоречит внутренней. Отсюда все дисбалансы. «Навязываемые извне идеологические ценности и рецепты модернизации политической системы государств усилили негативную реакцию общества на вызовы современности» (ст. 14). Идеологии внешнего управления может быть противопоставлен только императив собственной проектной идеологии, объясняющей мир и его историю, формирующей основы внутреннего устройства и соответствующие направления внешней экспансии. У авторов документа такая идеология имеется? Им «разрешили» ее проповедовать?
И как с этим коррелируется пассаж о «необходимости формирования ценностных основ (!) совместных действий с опорой на общий духовно-нравственный потенциал основных мировых религий…» (ст. 19)? Опять «двадцать пять»: это претензии на проектную экспансию или призыв к капитуляции?
Ст. 4. Какая к черту «глобализация», если глава МИД Сергей Лавров еще год назад заговорил о «деглобализации»? . И если имеет место «множественность моделей развития», то не следует ли предположить, что каждой цивилизации присуща своя уникальная модель? Случайно ли капитализм в России не прижился ни сто лет назад, ни сейчас? И никогда не приживется!
Ст. 5. Признание «неравномерности мирового развития» отправляет нас прямиком к ленинской теории империализма, и если Россия – часть его мировой системы, как и в начале XX столетия, то, несомненно, вновь его «слабое звено». Это – теоретическая банальность, и остается только сожалеть, что плохо прочитавшие или позабывшие вождя авторы КВП являют urbi et orbi натуральный плагиат под видом собственных концептуальных «открытий».
«Разрыв между благосостоянием государств» - это разрыв между мировым центром и мировой периферией. Благосостояние – качественная характеристика центра; периферия может добиться его, только отвергнув существующие «правила игры» и создав собственный мировой центр, конкурирующий с капиталистическим. Поэтому упомянутое выше «рассредоточение мирового потенциала силы и развития» с его якобы многоцентрием – иллюзия до тех пор, пока существуют упомянутые единые «правила», ибо у правил всегда, во все времена и эпохи, имелись хозяева. И это – не мы.
Да и с самим «благосостоянием» дело обстоит не так просто. Ставить такую вульгарно материалистическую задачу перед обществом – значит, себя не уважать, обнуляя мессианский потенциал России, как Катехона («удерживающей»); и стыдливая ссылка на нашу «уравновешивающую» роль в международных делах (ст. 22) это лишь доказывает.
«Предотвращение межцивилизационных разломов» - тезис, по уровню содержательности, аналогичный призыву «предотвратить» движение тектонических плит вдоль разломов земной коры. (Из военного анекдота: «Товарищ прапорщик, остановите поезд!». «Поезд, стой, раз-два!»).
Разломы, а также помещенные в них лимитрофы – данность. Поэтому задача должна ставиться иначе: сложить равнодействующую, которая управляет движением таких цивилизационных разломов в интересах России, а не «против нее», «за ее счет» и «на ее обломках», по Бжезинскому.
Ст. 6. «Повышение фактора силы в международных отношениях» действительно не только подрывает глобальную безопасность, но и ставит крест и на «глобализации», и на «согласии» в межцивилизационном диалоге. Создается впечатление, что упомянутый комплекс неполноценности проник и засел в мозгах российской элиты настолько глубоко, что она лихорадочно ищет – а КВП это отражает – любые способы оказаться «вновь нужной» Западу, невзирая:
- ни на его «попытки навязывания другим государствам собственной шкалы ценностей» (ст. 5);
- ни на «возрастающие риски» втягивания государств «в региональные конфликты» (ст. 6);
- ни на «ужесточение необоснованных ограничений и введение других дискриминационных мер…» (ст. 11);
- ни на «разрушение традиционных механизмов государственного управления и обеспечения безопасности» (ст. 14);
- ни на многое другое.
Из признания, что ведется «борьба за доминирование в формировании ключевых принципов организации будущей международной системы» (ст. 5) авторы КВП делают парадоксальные своей сервильной нелогичностью выводы о якобы необходимости:
- «коллективных подходов к управлению международной экономикой…» (ст. 10);
- «адекватного комплексного ответа …с учетом объективной взаимосвязи вопросов защиты прав человека, обеспечения безопасности и устойчивого развития» (ст. 18), когда впору говорить о выживании…
И прочие благие пожелания, сводящиеся к столь же известной, сколь и контрпродуктивной формуле «Ребята, давайте жить дружно!». Пассажи, подменяющие реальный антагонизм противостояния России и Запада в новой холодной войне спекуляциями на «общности» разнообразных проблем. Например, «неконтролируемого трафика оружия, нелегальной миграции, торговли людьми, незаконного оборота наркотических средств, …глобальной бедности, изменения климата…» и т.д. (ст. 17).
Какое отношение это имеет к действительности, если миграция, торговля людьми и глобальная бедность – полуофициальные, не раз заявленные, генеральные цели политики США и Запада, которые для этого содержат террористов? Если наркотрафик организуется глобальными олигархическими банками, а якобы «климатические изменения» - мулька, тиражируемая в корпоративных интересах европейского экопрома?
Ст. 7. «Существующие военно-политические союзы», напротив, в условиях роста «фактора силы», только и способны наделить безопасностью. «Принцип равной и неделимой безопасности», особенно применительно к «Евро-Атлантическому, Евразийскому, Азиатско-Тихоокеанскому» регионам, оживляет в памяти проект реорганизации мирового пространства в три взаимосвязанных «мировых блока», отражением которого служит Трехсторонняя комиссия. Сохранение в ее орбите Японии, например, решает вопросы безопасности Запада за счет России и Китая; организация «дальневосточного треугольника» с участием Москвы, Пекина и Токио, напротив, разрушает сложившуюся антироссийскую и антикитайскую структуру мира и мирового управления. И ограничивает влияние «коллективного Запада», лишая его глобальности и загоняя в собственные цивилизационные границы.
Какая «равная и неделимая»? Строго по Джорджу Оруэллу: все «равны», но некоторые «более равные, чем остальные»? Создается впечатление, что авторы концепции забыли фундаментальный методологический постулат, который требует на каждом шагу задаваться вопросом «Кому это выгодно»? «Взаимозависимость» потому и сказка кота Леопольда, что всем выгодно быть не может; бенифициары имеются у каждого процесса, и похоже, что это – не Россия. Или российские «протестантствующие» элиты заручились гарантиями протестантских «автохтонов»? И торгуют с ними национальными интересами?
Ст. 9. «Мягкая сила» - стыдливый паллиатив советских терминов «контрпропаганда» и «спецпропаганда». В ст. 13 обусловленность международных отношений социальными процессами, слава Богу, признается открыто.
Ст. 10. «Дробление глобального экономического пространства на региональные структуры с конкурирующими тарифными и нетарифными ограничениями» - разве не приговор «глобализации»? Так что имеют в виду авторы КВП – хотят сплясать «и нашим, и вашим»? Эдакие «многостаночники» с набором «векторов», которые выбираются «по ситуации»…
Ст. 21. «Россия проводит самостоятельный и независимый внешнеполитический курс, который продиктован ее национальными интересами и основой которого является безусловное уважение международного права».
Либо «национальные интересы», либо «международное право»! Авторы не знают, что последнее – суть терминологическая эквилибристика оправдания заложенных в это «право» «двойных стандартов»? Это когда генеральное противоречие между принципами «самоопределения» и «территориальной целостности» решается в пользу того, чей «фактор силы» более убедителен. Кого мы этим тезисом вводим в заблуждение – обладателей этого фактора или собственное население и политикум?
«Приоритеты Российской Федерации в решении глобальных проблем»
Ст. 24, п. б) «Рациональное реформирование ООН» при сохранении нынешнего «статуса пяти постоянных членов Совбеза» – оксюморон. Стоит открыть этот «ящик Пандоры», уходящий корнями в упомянутый документ ООН A/59/565, и о «принципах Устава ООН, …относящихся к итогам Второй мировой войны…», можно будет забыть раз и навсегда.
Ст. 25. «Большое значение обеспечению устойчивой управляемости (!) мирового развития» можно придавать только в том случае, если управляемость обеспечивается по твоим лекалам. У авторов документа имеются основания полагать, что такая управляемость осуществляется в русле российских интересов? Они до такой степени наивны или отрабатывают некий политический заказ? Интересный, хотя и провокационный вопрос: появление России в Сирии – продукт «управляемости» или инструмент слома невыгодной нам управляемости «арабской весны»?
Что касается «Группы двадцати», которая в этой статье превозносится, то обращаю читательское внимание на то, что «двадцатка» - продукт «десятки» стран-учредителей и членов совета директоров базельского Банка международных расчетов (БМР) с добавленим ряда акционеров Федрезерва, а также международных финансовых институтов – МВФ и Всемирного банка. Что касается России и других членов БРИКС, включая даже экономически могучий Китай, то они в рамках этого форума официально признаются членами «второго порядка». «Группа двадцати» таким образом – не что иное, как инструмент глобального западного доминирования, и если в Пекине еще сохраняются иллюзии по поводу надежд «перехватить управление», то Москва по идее таких иллюзий должна быть лишена начисто, если не хочет проиграться в «глобальные проблемы» в пух и прах.
Требования разумного объема статьи не позволяют углубляться в детали отдельных частей рассматриваемого раздела, за исключением «говорящих» случаев, раскрывающих смысл происходящего буквально «по Фрейду». Например, ст. 33 пп. б) и г). Первый из этих пунктов выступает против использования террористических организаций государствами. То есть признается, что определенные государства террористами пользуются (пример связки «США – “Джебхат ан-Нусра”»). Второй пункт требует в борьбе с терроризмом «объединения всех государств, всего международного сообщества». Получается, что и поддерживающих терроризм тоже? Да еще и «без политизации и предварительных условий»… Как говорили о министре Козыреве, «мистер “чего изволите?”».
Или ст. 36. «Россия поддерживает создание под эгидой ООН и других международных и региональных организаций эффективных структур взаимодействия при возникновении стихийных бедствий, крупных техногенных катастроф и других чрезвычайных ситуаций…». По форме все верно – нужно же друг другу помогать. По существу - издевательство, ибо система соответствующих структур и органов, расплодившихся по планете, начиная с американского FEMA, - не что иное, как «параллельные» органы власти на случай «особых» условий. Всем хорошо известна аббревиатура МЧС, которая расшифровывается как «Министерство России по делам гражданской обороны, чрезвычайным ситуациям и ликвидации последствий стихийных бедствий» или, сокращенно, «Министерство по чрезвычайным ситуациям». Но мало, кто осведомлен, что имеется и международное название EMERCOM – «Emergency Control Ministry». В переводе на русский это означает «Министерство чрезвычайного контроля» или, надо полагать, чрезвычайной власти. Неужели если в США именно на FEMA возлагается управление в условиях гражданской войны или распада страны, то полномочия отечественного министерства, скопированного в 90-е годы, на эту сферу не распространяются? Англоязычное название ведомства – это лишь верхушка айсберга, о чем более подробно применительно к текущей ситуации можно почитать здесь.
Или ст. 39. «Справедливая и демократическая торгово-экономическая и валютно-финансовая система» несовместима с по-настоящему полицентричным миром, в котором у каждого центра такая система должна быть своя, иначе «многополярность» - дутая. «Устойчивость глобального развития» скромно привязывается к «целям поставленным ООН», и невдомек доверчивому читателю, что речь идет о принятых в 2012 году Конференцией ООН по окружающей среде и развитию «Рио+20» «Целях устойчивого развития» (ЦУР). Это свод гуманитарных норм и тем, которые прикрывают планомерное продвижение экологии в экономическую, социальную сферу, а также в политику и геополитику. От «устойчивого развития» мостик перебрасывается в «миростроительство» - управление спроектированными и запущенными внутренними конфликтами. Переход к нему от экологии осуществляется с помощью одной из «Целей устойчивого развития» - 17-й, «Глобального партнерства в «Целях развития», для чего задействуется силовой потенциал «миротворческих» контингентов ООН и региональных организаций, то есть НАТО и Европейского союза.
Откровенная «зеленая» демагогия ст. 41, требующей «расширения» российского участия «в целях обеспечения экологической безопасности и противодействия изменению климата», признающая основой международного регулирования Парижское соглашение 2015 года, смягчается рядом разумных тезисов. Появившиеся в последний год в результате напряженных дискуссий, они затрагивают «экологический потенциал лесов», к сожалению, правда, без привязки к методике его оценки (ее отсутствие в России поощряет внедрение западных стандартов). А также, в целом, КВП противостоит «искусственной политизации природоохранной проблематики, ее использования для ограничения суверенитета государств в отношении их природных ресурсов…», с чем спорить трудно.
Это все важные, но очень слабые, половинчатые («шаг вперед – два шага назад») положения, микшируемые требованием «использования новейших энерго- и ресурсосберегающих технологий в интересах всего мирового сообщества». Где «мировое сообщество», а где – суверенитет и национальные интересы?
«Региональные приоритеты внешней политики Российской Федерации»
Приоритеты расставлены следующим образом: СНГ, Союз России и Белоруссии, Евразийский экономический союз (ЕАЭС), ОДКБ.
Отдельно говорится о «развитии …политических, экономических, культурных и духовных связей с Украиной…». Ерничество по этому поводу ряда записных аналитиков – не к месту. Украина – тема важнейшая, российско-украинские отношения - ось постсоветского пространства; ее и разломали именно так, чтобы эта ось никогда не восстановилась. Повторили, правда не до конца, спецоперацию XIX века в США, где Юг отделили от Севера и стравили с ним в братоубийственной гражданской войне.
Не развивая далее украинскую тему, пройдемся по приоритетам дальше. Говорится об Абхазии, Южной Осетии, Приднестровье, Нагорном Карабахе, Грузии. Далее следует особое упоминание о Черноморском и Каспийском регионах, прилегающих к «Большому Ближнему Востоку». Считаю это обоснованным, ибо не кто иной, как американцы еще в 2014 году анонсировали в рамках этого проекта создание Черноморского театра военных действий (ТВД), объединив таким образом антироссийскую экспансию на украинском и ближневосточном направлениях единой стратегической логикой.
Вопросы вызывает следующий приоритет: НАТО, ЕС, США, ОБСЕ, Совет Европы, отдельные европейские страны, Канада, которым посвящены ст. 61-75.
Отношения в рамках ШОС, а также с АСЕАН раскрываются в ст. 78-83. Откровенно непонятно, почему китайское направление, вынесенное в недавнем президентском Послании вперед российско-американских отношений, в новой редакции КВП задвинуто в ст. 84, по сути после всех, и ею ограничено. Что это? Продолжение эйфорической реакции на избрание Дональда Трампа? Намеки на неоднозначность ожиданий от предстоящего в ноябре 2017 года XIX съезда КПК? Пока неясно, но обратить внимание общественности и экспертного сообщества на эту коллизию новой редакции КВП автор обязан.
Далее Индия, Монголия, Япония, КНДР и Южная Корея, государства Юго-Восточной Азии и Океании, Австралия и Новая Зеландия. Сирия и Иран, Ближний Восток, Африка. Афганистан, в упоминании о котором, на мой взгляд, справедливо не стали выпячивать на передний план проблему терроризма. «Талибан» сегодня меняется в русле противодействия ближневосточному «черному интернационалу», который сформирован вокруг оси ИГИЛ с «Джебхат ан-Нусрой» и «умеренной» сирийской оппозицией, и осторожный, очень похоже, что посреднический, зондаж этого направления, осуществляемый официальным Ашхабадом, требует максимума времени, усилий и минимума информационных «утечек».
Серьезно осложнились, судя по тексту КВП, перспективы латиноамериканского направления, о котором говорится как о регионе Латинской Америки и Карибского бассейна, в том числе в контексте существующих там межгосударственных сообществ. Отдельно не упоминаются даже Венесуэла и Куба, что выглядит проблематичным в свете недавней кончины Фиделя Кастро, ушедшего от нас за пять дней до обнародования концепции, в которую еще не поздно было внести соответствующие коррективы.
* * *
Ст. 108. «Для финансирования внешнеполитических мероприятий могут привлекаться на добровольной основе внебюджетные средства в рамках государственно-частного партнерства».
Этот завершающий пассаж новой редакции КВП как нельзя лучше характеризует ее крайнюю противоречивость, связанную, как уже отмечалось в начале материала, с попыткой «впрячь в одну телегу» «коня и трепетную лань», смешав государственные интересы с частными. Это абсолютно однозначный западный подход. И обусловлен он тем, что в рамках концептуального господства крупного капитала в империалистических державах Запада внешняя политика осуществляется в частных интересах. Да и власть там, как проговорился как-то Дэвид Рокфеллер, фактически частная. Она только лишь маскируется под государственную, а государство просто обслуживает интересы крупного бизнеса, в кланах которого определяется стратегия развития и формируются пресловутые «горизонты планирования».
108-я статья нашей КВП раскрывает непреодолимое стремление российских элит скопировать и воспроизвести эту модель на российской почве, превратив нашу страну из ленинского «слабого звена» в один из оплотов системы глобального империализма. Об этом без обиняков, еще в 2007 году, находясь при должности и регалиях, писал Юрий Лужков, примерявший на себя лавры «идеолога» нового российского капитализма.
Отсутствие идеологии, точнее, камуфляж либерального официоза под «патриотизм», - главное проблемное место новой редакции КВП. И без разрешения этого очевидного противоречия между государственными и корпоративными интересами, которое от общественности пытаются скрыть разглагольствованиями об «историческом примирении» в столетнюю годовщину революций 1917 года, цельной и сбалансированной внешней политики, опирающейся на внутреннюю, не получится. А без такой опоры, в свою очередь, невозможно решительное продвижение на ключевом направлении – в постсоветской интеграции. Потенциальные партнеры только тогда будут готовы к серьезным разговорам на эту тему, только тогда перестанут вставлять в интеграционные «колеса» свои процедурные «палки», когда получат зримое доказательство безусловного и безоговорочного приоритета государственных интересов над частными в самой России. И не на словах, а на деле, что связано с полноценным восстановлением «концептуального» уровня власти с ее продолжительными, стратегическими, рассчитанными на десятилетия, а не тактическими, до следующих выборов, «горизонтами планирования».
Пока же, как сейчас, продолжат существование несколько центров, претендующих на «концептуальность», - от либерально-компрадорского до компрадорско-псевдомонархического – складывать «яйца» в российскую корзину соседи не поспешат, сколько раз не повторяй, как мантру, приоритет направления СНГ, ЕАЭС, ОДКБ и других постсоветских форм и институтов.
Но главная проблема этого выбора в том, что распад СССР на самом деле стал фазой «полураспада», ибо нереализованным остался самый брутальный сценарий, по которому, в дополнение к отделению союзных республик, распадалась и Российская Федерация. Как минимум на восемь частей, одна из которых – за счет еще и Украины. Никто этого сценария с повестки дня на Западе не снял, потому и ведется такая отчаянная борьба за постсоветское пространство, о которой в концепции стыдливо умолчали.
«Полураспад», даже остановленный, таковым быть не перестал; он либо пойдет дальше и до «молекулярного» конца, либо вернется в исходное, интегрированное состояние. Понимание этой закономерности исторического процесса, как и невозможности ничего противопоставить его неумолимой логике, и движет сторонниками воссоздания единого Союзного государства. Но до этого, по-настоящему исторического момента, судя по тексту концепции, с которым мы только что ознакомились, еще очень и очень далеко. Прежде всего не на карте, а в «авторских» элитарных головах, ограничивающих концептуальный кругозор – геополитический, геоисторический, метафизический – тактической суетой местечковых, преимущественно экономических, «проблем».
