Июньская ночь
В высокую июньскую полночь выхожу на широкое крыльцо. Дневная теплынь еще держится у стен деревенского домика, но уже легкая ночная прохлада временами долетает с лугов и освежает разгоряченное за жаркий день тело.
Это тот час, когда на какое-то время затихает всё. Ни птичьего вскрика, ни задумчивого «умканья» лягушек в запруженном бобрами ручье. Стоишь на крыльце, как у бездны на краю. Иные, не понятые тобой тайны вдруг являются пред тобою из темени запущенного сада, с заросших лесом пустырей. И кажется, бесшумно вышагивает из какой-то межи странный мир, которому не находишь слов для объяснения.
Но это общение с тишиной и приступившими к дому миражами длится недолго. Робкий, полусонный мир внезапно взрывается щелканьем, присвистом, тёхканьем курских соловьев. А вслед за этим целый лягушачий оркестр, сопровождаемый глухим бычьим воплем болотной птицы, выпи, играет по всему лугу и зарослям у ручья.
Все остатки румян от зари растворяются и исчезают в непроглядной темени холмов за рекой. А на небесной выси, выше затухающей лазури, восходит звездная струя. Прямая, без извивов, она искрящим лучом пронзает небесный сумрак. Еще мгновение, и уже все небо усеяно серебряной дрожью. То свет прояснившихся звезд, он истово дробится, отражаясь в золотых слезинках, выбежавшего на крыльцо пса Жорки. Ему не спится, и он, подражая мне, восхищенно и пугливо смотрит на свет далекой звезды, которая струёй вонзается ему в очи.
Может всё эта июньская ночь. Она исцелит мой дух на многие дни, даже на целые недели. Поэтому не хочется возвращаться в жаркую постель.
Свет далеких звезд такой, что уже не превозмочь желания быть растворенным среди всего того, что тебя окружает в освежающей купели июньской ночи. И старый домик, и высокое крыльцо, и я, и весь мир вокруг взяты в кольцо этой перволетней ночью и её звездами. Кажется, что такая ночь способна возникнуть только в пустоте первоначального творенья и будет жить без конца, торжествуя и тогда, когда встретится вдруг с бледным сиянием предрассветного неба, с неизбежной красотой утреннего озарения.
К рассвету мы с Жоркой впадаем в дрёму. Но даже через прикрытые ресницы мы видим, как прибывает и копится над нами первоутренний свет. Слышим, как уже в росистой тишине сквозит голос кукушки. Этому тягуче-печальному «ку-ку» не помеха средоточие густых ракитовых ветвей, окутанных розовым заревым туманом. Необъяснимо, бесхитростно отсчитывает вещунья, этот удивительный метроном, чьё-то земное время… Может, и моё. Но сейчас этот мотив кукушки – чистое, легкое торжество нарождающегося дня, которое венчает эту удивительную июньскую ночь.
