Так называли разного рода бродяг, беглых - каторжников, крепостных, солдат и т. д. Стараясь скрыть своё прошлое, они отказывались называть фамилию, «не помнили» её (отсюда и распространённая фамилия – «Непомнящий»). Эти люди отрекались от своих социально-родовых корней, от «фамилии», но при этом «выбирали» одно и то же имя – «Иван».
Данный выбор весьма символичен. Имя «Иван», «Иоанн» производят от еврейского «Йоханан», что в переводе означает: «Яхве пожалел», «Яхве смилостивился», «Яхве помиловал». Иоанн (греческая форма еврейского имени), таким образом, означает «помилованный». И здесь прослеживается некая любопытная связь с теми бродячими и беглыми «иванами», которые надеялись на милость правосудия.
В то же самое время, имя «Иван» можно прочитать и по-славянски, по-индоевропейски. Тут надо вспомнить об именах Ив и Айвэн. (Кстати, в латыни «Иван» читается именно как «Айван».) Древних эллинов назвали «йавана», что выводит данную тему на уровень этнонимов.
И в этом плане особенно показательна «уменьшительно-ласкательная» форма имени Иван – «Ваня». Оно заставляет вспомнить название группы скандинавских богов – ванов, противников асов. Согласно эддической традиции, ваны являются выходцами из Ванахейма – страны расположенной в Северном Причерноморье, западнее Дона (Ванаксвиля), в скифских землях. И данное имя следует сопоставить с этнонимом «венед-венет», которое использовалось для обозначения всех славян или их западной ветви. Кроме того, напрашивается сопоставление с именем некоей славянской страны – «Вантит», которое приводят средневековые арабские авторы (и которую считают державой вятичей). И в этой оптике выражение «русский иван» и «русские иваны» приобретает новый смысл. Можно даже говорить о том, что русские это и есть ваны. В связи с этим интересны различные попытки сближения этнонимов венеты-словене-славяне-склавины-сколоты-скифы. Особенно, если учесть, что тема скифо-славян теснейшим образом связана с темой гипербореев, а, значит, и с Великой Северной Традицией. («Солнечная Славия и скифская традиция»)
Иван является центральной фигурой всей русской сказочной традиции. Это некий базовый архетип, который наполняет собой всё «подсознательное» народа. Иван выступает и как «дурак», и как «царевич». Характерно, что оба Ивана являются потерянными, но нашедшими сами же себе субъектами. Иван-дурак, будучи третьим братом, лишается наследства, а Иван-царевич - своего царства, причем третируется двумя старшими братьями. Иваны оказываются на периферии социального пространства сказки, но покидают её и проникают в самый центр. Иван-дурак побеждает противника, получает богатство и славу, женится на царской дочери, то есть поднимается до царского уровня. Иван-царевич возвращает своё царство или же своих царственных родителей, одновременно получая и приз победителя – чужое полцарства и т. д.
Безусловно, образ «дурака» («простака») и «третьего сына» есть в других традициях, но в русской традиции он выражен полнее и ярче. Он выражает положение русских иванов, которых, на протяжении очень долго времени, пытаются оттеснить на периферию «цивилизационного ядра», лишить «индоевропейского» наследства и даже собственного царства. При этом, русские оказываются в тени, условно говоря, Запада и Востока, за которыми признается глубокая древность. Русские иваны этой древности лишены, они забыли про неё и потеряли свою «фамилию». Они выступают как иваны, родства не помнящие.
Однако, в соответствии со сказочным архетипом, для них характерно стремление вырваться с периферии и достичь центра, вернув себе царство, обрести славу и богатство. В русском архетипе одновременно сочетаются сила и слабость – и оба этих качества выражены с предельной мощью (тут можно говорить о «мощной слабости»). На поэтическом уровне такое состояние описал Н. А. Некрасов: «Ты и могучая, Ты и обильная, Ты и богатая, Ты и бессильная, Матушка Русь».
Для Русского Ивана характерна неотмирность, стремление творить некий высокий художественный образ. Не случайно Иван-дурак является поэтом и музыкантом. Он загадывает и отгадывает загадки, говорит некую «заумь», играет на гуслях. Для русских иванов также характерно стремление покинуть земной план, отрешиться от него. Не случайно русский Иван первым вышел в космос и осуществил грандиозный социальный эксперимент, направленный на создания «земного рая». Здесь очень характерен образ былинного богатыря Святогора, связанного с Северной (Сиверской) горой. Он желает побороть тягу земную и перевернуть небо с землей. (А другой богатырь – Микула Селянинович – запускает свою сошку в небо, на манер космического корабля.) Русский Иван полярен – он устремлен к Полюсу, к Северу, к некоей идеальной, абсолютной точке.
Святогора переполняет такая сила, что богатыря отказывается носить мать-земля. И, в конечном итоге, он гибнет под тяжестью своей же собственной силы. (Хотя, есть менее распространенный вариант былины, согласно которому Святогор всё-таки остаётся в живых.) Слабость и сила русского Ивана неразрывно связаны друг другом. Причем, изначальна здесь не слабость, а именно сила. Слабость возникает как следствие непомерной силы, которая переполняет саму полноту русского Ивана, выплёскивается гигантским водопадом. Отсюда и знаменитый «русский альтруизм», который проявился в особенностях имперского строительства (отказ от колониального угнетения) и внешней политики (во многом бескорыстная, идейная поддержка разных стран и движений). В конце движения субъект ослабевает, подходя к некоему пределу. Таким образом, важнейшим качеством русского Ивана является чрезмерная сила (сверхсила, гиперсила), и данное качество может выступать и как отрицательное. Сверхсила позволяет достичь «полярных» высот, но потом обессиливает народ, и он прекращает своё великое движения, а в чём-то и откатывается назад. Нордизм сменяется зюйдизмом, Арктида оборачивается Антарктидой. Причём, само это движение необходимо, ибо только оно позволяет сохраниться в условиях мощного давления самых разных сил. Русский Иван чужд цивилизационному «ядру» (условно говоря, «Западу»), которое всегда стремится «переформатировать» его в нечто иное.
Когда русский Иван ослаблен собственной силой, то он включает некий защитный механизм. Он старается «отдохнуть» от этой силы и забыть про неё. Русский Иван пытается забыться, именно потому он и становится Иваном, родства не помнящим. Субъект, ослабленный своею же силой, перестаёт быть и «царевичем», и «дураком», оставаясь просто «иваном». Отсюда и все минусы нашего национального беспамятства и самоумаления. Но в этом и плюсы национального отдохновения и собирания сил. Русскому Ивану снятся «дурацкие» сны о его «царском» величии, и этот сон чреват пробуждением.
Если Святогор – это образ русской сверхсилы, то его побратим Илья Муромец является образом вос-становления силы, «вос-стания», вставания - в смысле воз-вращения (начало нового вращения, движения) к изначальном могуществу. Сам Илья, что символично, долгое время сидит сиднем тридцать леи, после чего получает свою силу и возрождается, точнее рождается – для движения. Он получает силу от умирающего Святогора, вместе с его дыханием. Однако, Илья соглашается принять не всю «силушку», а только «полсилушки»: «Будет с меня силы, братец, не то земля на себе носить не станет». Можно сказать, что это прасила, которая возрождается (рождается) на новом уровне, в ином обличье. Для русского Ивана присуща потрясающая способность вос-станавливать свой мир, добиваться все новых высот, поднимаясь к ним из низин падения. В этом плане очень интересна концепция академика Б. А. Рыбакова о «пульсирующем характере» русской государственности, для развития которой характерно чередование победоносного расширения и катастрофического сжатия.
Примечательно, что истоки самой этой государственности Рыбаков видит ещё в праславянской цивилизации скифов-земледельцев, сколотов (II-I тыс. до н. э.). Но истоки были и у них, их цивилизация наследует великим древним державам, от которых не осталось имени и которых называют по имени соответствующих археологических культур – Катакомбной, Срубной, Ямной, Среднестоговской и пр. И данные археологии свидетельствуют о том, что это были мощные образования, которые могут быть названы империями. Так, Ямная культурно-историческая общность (3600—2300 года до н. э.), названая по типу захоронения (в ямах), раскинулась на огромнейших просторах от Урала до Днестра, и от Кавказа до Среднего Поволжья. Весьма возможно, что это были тем самые скифы (протоскифы), о которых римский автор Помпей Трог сообщал следующее: «Скифское племя всегда считалось самым древним, хотя между скифами и египтянами долго был спор о древности происхождения... Скифы одержали верх над египтянами и всегда казались народом более древнего происхождения». Согласно ему, скифы владычествовали над Азией трижды – первый раз полторы тысячи лет, до ассирийского царя Нина. А это как раз и есть период существования Ямной культуры. Безусловно, эта (и другие, подобные ей, культуры) восходят к Арктиде; скифская тема, вообще, тесно связана с темой гиперборейской. Мы имеем какое-то представление о материальной культуре этих наших предшественников, но их история нам недоступна, хотя, бесспорно, какие-то источники здесь должны быть. Но нынешнее состояние «Ивана-не-помнящего-родства» делает эту историю недоступной для нас, она пока нам только снится – в качестве какого-то неясного образа.
