Десять лет тому назад, 4 ноября 2005 года в Москве прошёл «Русский марш», который назывался ещё и «Правым». Это было массовое мероприятие, в котором приняли участие 5 тысяч человек. Они довольно-таки красиво и бодро прошли от Чистых прудов до Китай-города, вызвав бурю негодования в либеральных медиа, привычно обрушившихся на «русский фашизм». Вначале всё казалось многообещающим, и с этих пор проведение РМ стало традицией. Каждый год какое-то количество людей исправно выходили на улицу в День народного единства и шли за устроителями РМ, многие из которых проводили его в самый первый раз в 2005 году.
Но сейчас многие из активных участников отказались участвовать в этом мероприятии. Так, Национально-демократическая партия (НДП) заявила официально: «Нам известно, что в этом году часть московского Оргкомитета Русского марша активно проталкивает проукраинские повестку, лозунги и символику... Мы не будем в этом участвовать. Поэтому НДП заявляет о своём неучастии в предстоящем Русском марше в Москве».
А ведь НДП – это Константин Крылов, это Владимир Тор – их имена неразрывно связаны с проведением РМ. Как же так получилось? Как, вообще, объяснить такую позицию? Допустим, какая-то часть ОК за РМ – «заукраинская», и с ними ходить зазорно. Но почему тогда не провести правильный «Русский марш»? Почему «правильные» маршевики сдают столь любезный их сердцу бренд, который они холили и лелеяли в течение стольких лет? Ведь им так гордились, так одёргивали тех, кто критиковал их «маршевые» потуги, сомневался в их выдающихся достижениях!
Стоит ли вообще теперь воспринимать всерьёз все их политические инициативы после этого могучего эпик фейла? А ведь будут и дальше чему-то учить, за что-то агитировать, что-то учреждать. Понятно, что упустили инициативу, позволили оттеснить себя – это уже показатель политической малоэффективности. Но вот так отдать всё без боя, это, конечно, надо было очень сильно постараться. Ну, и обилие «заукраинцев» на РМ – тоже диагноз. Лично я давно был уверен в провале РМ, но что это произойдёт так «сливно», мне и в голову не приходило.
Что же до этих щепетильных господ, то их возмущение нелогично. Ведь они сами ходили вместе с либералами, во время «болотных» акций, хорошо зная, кто они и что представляют. А другим, значит, по их мнению, нельзя делать всякие-разные кульбиты? Вот, теперь они и пожинают плоды своей беспринципности, которую сами же в своё время и проявили.
История провала РМ, растянувшегося на десять лет, весьма поучительна. Её стоит рассмотреть с нескольких сторон – с целью политологического анализа.
Начнём с самого названия, которое представляется неудачным и не соответствующим реалиям российской политики (какой бы она ни была). Во второй половине нулевых за него, точнее, за его второе слово, ухватились многие, например, «непримиримые» либералы. Они провели серию мероприятий, известных как «марши несогласных». Потом «маршировать» надоело, и это дело забросили – до «болотных» времен.
Однако и в лучшие времена название частенько вызывало издёвку. Помнится, в блогах появился издевательский плакат с надписью: «Любишь маршировать? Иди служить в вооружённые силы!». Действительно, слово «марш» теснее всего связано именно с военной тематикой, поэтому уместность его использования политиками вызвала некоторые сомнения. Понятно, что политическая борьба напоминает войну. Более того, часто она ею и заканчивается. Между тем, российская политика 2000-х годов отнюдь не была брутальной. Всегда подчёркивалось, что речь идёт о мирном протесте.
Вообще, военно-политический стиль принадлежит эпохе мировых войн. Собственно, он и зародился в промежутке между первой и второй мировыми войнами. Тогда, в силу известных обстоятельств, политикой всерьёз занялись сотни тысяч людей, прошедших суровую военную школу 1914–1918 годов. Многие из них объединялись в разного рода военизированные сообщества («Охранные отряды – СА», «Союз красных фронтовиков» и т. д.), которые имели свою форму и другие армейские атрибуты. Широко известно приветствие немецких коммунистов – «Рот фронт».
К слову, тогда-то в политическую лексику и вошло вполне себе «милитаристское» слово «фронт», используемое для характеристики широкой коалиции различных партий и движении. В 30-е годы левые силы Франции и Испании объединились в «народные фронты», а уже во время второй мировой войны стали формироваться фронты антифашистские, «национально-освободительные». Позднее же слово «фронт» стало использоваться как правыми, так и левыми.
Опять же, к слову, одной из самых первых политических организаций, которая возникла в условиях ликвидации монополии КПСС, был Национально-патриотический фронт «Память» (лидер – Д. Д. Васильев). Его члены, к ужасу многих либералов и даже просто обывателей, носили форму – чёрные рубашки, сапоги, портупеи и т. д. Накануне распада СССР, в 1990 году, произошёл распад и самого НПФ, который покинуло мощнейшее подразделение А. П. Баркашова. Вот на его-то базе и было создано знаменитое Русское национальное единство А. П. Баркашова, бывшее чрезвычайно популярным в первой половине 90-х годов. Оно также напоминало военизированную организацию и обладало соответствующей атрибутикой.
Однако, несмотря на всю свою «эстетику», военно-политический стиль в России не прижился. В 1990-е годы он всё-таки имелся в наличии, подпитываясь энергией протеста, «высвобожденной» распадом СССР и «шоковой терапией». Но очень скоро «штурмовая» мода сошла на нет. И это вполне понятно, ведь фронтовой стиль может быть порождён только большой войной. А если её нет, то очень скоро всё превращается в имитацию, ставшую «достоянием» немногочисленных маргинальных группировок. Что касается темы нашего очерка, то слово «марш» явно не соответствовало настрою как «масс», так и «вождей». Не тянуло всё это никак на подлинную «маршевость». «Маршизм» только казался выигрышной «политтехнологией», на самом же деле он только выставлял «маршистов» в неприглядном свете. Несколько тысяч на их марши прийти были готовы, а вот остальным маршировать как-то не очень хочется. «Чай не в армии».
Но особенно проигрышным был календарный характер этого действа. РМ проводили каждый год, в праздничный день 4 Ноября, и, тем самым, мероприятие было практические сразу же переведено в формат «народного гуляния». А ведь в своё время на этом очень сильно «погорела» левопатриотическая оппозиция. Она проводила (и проводит) свои шествия главным образом на праздники (1 и 9 Мая, 23 Февраля, 7 Ноября). Ну, а на празднике и настроение, соответственно, праздничное. Протест там выглядит как некий ритуал (типа сжигания чучела Зимы), тогда как он эффективен лишь в случае своей актуальности, соответствия текущим событиям. Помнится, что в 1990-е годы националисты собрали самый большой митинг (где-то тысяча человек) в июне 1995 года (мероприятие проводил Русский национальный союз К. Р. Касимовского). Тогда он как раз совпал с трагическими событиями в Будённовске, и это придало ему мобилизационный характер – возмущённые происходящим люди пошли на митинг, чтобы хоть как-то выразить своё отношение в действии.
Надо сказать, что первый «Русский марш» 4 ноября 2005 года был как раз весьма актуален. В декабре 2004 года было принято окончательное решение заменить прежний невнятный День согласия и примирения (7 Ноября) на более конкретный День народного единства. Тем самым внимание людей как бы «переключалось» с бывшего «красного дня календаря» на события, связанные с восстановлением русской легитимной монархической государственности. Заявка, что и говорить, была нехилая. И русским националистам удалось в этот день «застолбить под себя» улицу, что стало настоящим политическим успехом.
Но в дальнейшем этот успех так и не развили, политическая акция превратилась в празднично-ритуальное действо. Были, правда, попытки собирать «марши» почаще, но они все проваливались с великим треском. Между тем, любое политическое мероприятие должно быть прежде всего реакцией на какое-либо важное событие, ответом на какой-то серьёзный вызов, брошенный всему обществу или какой-то его части. И устраивать его надо, как говорится, «по поводу». Вот почему шествия КПРФ и её союзников очень скоро перестали восприниматься как нечто актуальное. Потеряли актуальность и «русские марши».
Людей на них ходило мало, учитывая огромную популярность русского национализма как такового. Речь должна была идти о десятках тысяч, а шла о тысячах. Большим успехом считается марш 2011 года, называют даже цифру в 25 тысяч участников, в которую верится с трудом. Вышло тогда, скорее всего, тысяч десять, что большим успехом считаться не может. В остальные разы всё было гораздо скромнее.
При этом совершенно не «катят» оправдания, дескать, информационная блокада, то-сё. На самом деле блокады как таковой не было, СМИ всегда сообщали о готовящихся шествиях. Другое дело, что чаще всего давали им негативную оценку, но вряд ли она что-то значила для националистически настроенных масс. Да и вообще, говорить об информационной блокаде в век интернета и соцсетей как-то даже совсем неприлично. Нет, очень многие просто не доверяли устроителям и не видели в акциях РМ никакого смысла. (Показательно возмущение некоторых организаторов, что их «загнали куда-то в Марьино». Как будто это пустыня! Между тем, как раз в спальном районе самое оно и выступать перед людьми в выходной день. Но нет, хочется обязательно пройтись по центру, «понты дороже».)
Всё это сопровождалось сварами, расколами и скандалами. Вошло в моду проводить альтернативные «русские марши». Справедливости ради надо сказать, что некое политическое ядро маршевикам удавалось сохранить – худо-бедно, но функционировал оргкомитет РМ. Однако в этом году ядро распалось, а его часть фактически капитулировала, забросив саму идею РМ. Сам марш провели в районе Люблино, где, по разным оценкам, собрались 500–1000 человек. Участники другого РМ собрались у метро «Октябрьское поле» в количестве 200–500 человек. Был и ещё один РМ, начавшийся от Цветного бульвара, он насчитывал 100–150 участников.
Малопопулярности РМ изрядно способствовала либеральная эволюция многих националистических лидеров и группировок. Они стали делать акцент на правах и свободах, кивать на Европу и требовать «европейского» пути. (В 2009 году даже предлагалось взять на вооружение лозунг советских диссидентов – «Выполняйте собственную конституцию!») При этом, что показательно, в самой Европе тамошних националистов тошнит от партийно-парламентской системы, которой так восхищаются наши свободолюбцы. Они требуют прямой демократии, причём это требование ничуть не противоречит их требованию сильной власти, сильного государства. Националисты (Нацфронт, ФИДЕС и др.) всё больше сдвигаются «влево», точнее в социальную сторону. Они видят, что капитализм способствует дальнейшей глобализации, стиранию национальных культур, а в перспективе и ликвидации национальных государств. Ну, а миграция, которая всегда столь тревожила и возмущала правых, наращивает свои потоки во многом из-за стремления капиталистов к импорту дешёвой рабочей силы. Эти аксиоматические вещи давно уже известны европейским националистам, однако националисты русские их просто упускают из виду. И при этом ещё гордятся своей европейскостью. Что ж, в который уже раз наглядно демонстрируется, что наше европейничанье есть самый настоящий архаизм. «Русские европейцы» облизывают давно уже немодный либерализм.
И в этом они идут против русских архетипов, давно и прочно поддерживающих «монархоцентрическую» традицию (в собственно монархическом или республиканском вариантах). Сильное государство сильного правителя – эта идея всегда будет идеей русского народа. В последнее время её стало модно рассматривать как результат ордынского влияния. Кивают также и на «азиатско-деспотическую» Византию. Но вот что сообщает трактат (Х в.) «Худуд ал-Алам», принадлежащий перу анонимного персидского автора: славяне «считают своей обязанностью по религии служение царю». То есть монархоцентризм русских не объяснить ни «византизмом», ни «ордынством».
В России без монархоцентризма невозможно ничего, немыслимы никакие политические подвижки. Даже и либерально-капиталистический поворот 1989–1991 годов был осуществлён, как это ни покажется странным, именно в автократическом формате. Основное место отводилось фигуре Ельцина, отличавшегося повышенным властолюбием. Одновременно Ельцин использовал и левую фразеологию, выступая против привилегий и повышения цен.
Да уж, этого партийного чиновника раскрутили «по полной», создав совершенно выигрышный образ. Ельцина представили этаким былинным героем, родившимся внутри гнилой системы, но отважно и решительного бросившего ей вызов. Что характерно, его выставили ещё и носителем истинной власти, отрицающей хаос коррупции, хапужничества и перестроечной говорильни. Демократия же воспринималась как некий революционный метод борьбы с «прогнившим режимом». А в центре всего стоял «крутой» Ельцин, грозно хмурящий брови и грозящий верхам «Ужо вам!»
Именно этим и подкупили «массы». Если бы во главе демдвижения поставили либеральных интеллигентов типа А. С. Собчака или А. Д. Сахарова, то его влияние было бы минимально. Но демократов возглавил человек, за которым стоял имидж антибоярского «царя», что обеспечило полный успех. И даже в 1993 году, когда Ельцин лишился своей баснословной популярности, ему удалось почти «на ура» одолеть Верховный Совет, представив его бесполезным сборищем бояр-говорунов, только мешающих необходимым преобразованиям.
А вот Верховный Совет и его сторонники тогда попытались запустить в действие диссидентские технологии, поставив во главу угла требование защиты Конституции. И это мало кого воодушевило, ибо никак не затрагивало русских архетипических струнок. Стоявшие у Белого Дома хотели очень и очень разного. Кто-то из них мечтал о возрождении СССР, кому-то нужен был самодержавный Царь, а кому-то даже и «национальный диктатор». Большинство же так и вовсе не имело каких-то чётких политических представлений. Всех объединяло только одно – неприятие Ельцина и его курса. Но это весьма хлипкая основа, которой оказалось недостаточно. Какого-то твёрдого стержня у этого протеста не было, отсюда и столь быстрое поражение. Конституционализм был отвергнут, а ничего иного лидеры ВС предложить не могли, проиграв даже «непопулярному» Ельцину.
Сегодня многообразные плакальщики по «русской свободе» порицают Ельцина и ельцинистов за то, что те продолжили «пагубную традицию российского авторитаризма». Отсюда, дескать, и «путинский режим», и «неосовок» и проч. Они элементарно не понимают, что «реформаторы» просто не могли иначе. Либерализм в «чистом» виде им не простили бы, их бы просто смели, а власть перешла бы к иным «авторитаристам». Тогда как ставка на «автократию» дала возможность прийти к власти, удержать её и провести долгожданный распил собственности. Но она же сделала неизбежным подвижки 2000-х годов, необходимые для того, чтобы спасти страну. Более того, эта ставка создала предпосылки для дальнейшего дрейфа от либерализма. И он рано или поздно произойдёт, несмотря на желание или нежелание части элит, невзирая на позицию Запада.
Это всё надо иметь в виду, но вовсе не следует зацикливаться на «монархизме». К слову, для нынешних национал-либералов в 1990-е это зацикливание как раз и было присуще. Не случайно они так восхищались европейскими праворадикальными режимами 1920–1940 годов с их вождизмом. Ну а потом, как это у нас почти всегда бывает, произошёл прыжок от одной крайности к другой.
Как представляется, важнейшей «точкой сборки» мог бы стать младоросский синтез – «Царь и Советы». (Под Царём разные люди будут видеть разное: кто-то президента, кто-то – легитимного самодержца, тут важнее сам принцип.) Основа здесь такая: сильная власть правителя в сочетании с широким представительством (центральным и местным), не только и не столько от партий, сколько от территориальных округов, общественных организаций, профсоюзов, предприятий. Это представительство – Русский Совет, выходящий за рамки узкой партийно-парламентской демократии, которая на деле является господством различных элитарных групп. (В связи с годовщиной освобождения Москвы в 1612 году было бы не лишним вспомнить о том, что русским ополчением руководил Совет всей земли, а формировалось оно уездными и городовыми советами.) К этому ко всему надо добавить требование постоянных референдумов, широкомасштабной национализации, поддержки народных предприятий и артелей и т. д. И мы получим контуры совершенно нового – национального и социального, демократического и автократического Русского движения. Такого движения, которое диалектически соединит противоположности в одном, эффективном политическом синтезе.
Безусловно, необходимо и другое отношение к своей истории. Устроители РМ всегда стояли на радикально-антисоветских позициях. И это, безусловно, отталкивало многих, делало их позицию чуждой для большинства, которое относится к СССР с уважением и часто даже ностальгией. При этом, если вдуматься, то националистического в этом тотальном отрицании прошлого просто-напросто нет. Для националиста всегда и везде характерно именно прославление «великого исторического прошлого». Потому что для него нация – единство всех времён, это прошлое, настоящее и будущее одновременно. Если нация существует сейчас, то её прошлое славно уже как таковое. Значит, она была способна найти мощные рычаги реализации себя в Истории, сохранения себя в настоящем и будущем. Она есть, она – в историческом бытии, и этим оправдываются её предыдущие «бывания». Если же её нет, то никаких националистов и быть не может, а есть только кучка идеократов, промывающих всё исключительно через ситечко своих высоколобых умствований, совершающих судорожную попытку выжать из себя какую-то «платоновскую идею». И не надо говорить о том, что нация следует позже национализма, это как раз беспочвенная абсолютизация «измов». Да, конечно прославление великого прошлого отнюдь не означает отказ от рассмотрения всего тёмного, что всегда переплетается со светлым. Манихействующие «националисты», правда, это понимают с трудом.
Особенно смешно и даже жалко смотреть на них, когда они пытаются представить в уничижительном свете «клятых большевиков». А у тех не мешало бы многому поучиться, особенно тому, как находить выход из сложнейших ситуаций. В преддверии годовщины Октября будет вполне уместно обратиться к интереснейшей книге А. Рабиновича «Большевики приходят к власти». Всего за десять дней до Октябрьского выступления большевики собрали совещание Петроградского комитета. Там их ожидал весьма неприятный сюрприз, руководители местных организаций говорили об апатии масс: «Калинин сообщил, что в Лесновско-Удельнинском районе «дела подвигались плохо»: представитель Московского района зубной врач Савва Равич выразил мнение, что «массы выйдут по призыву Совета, по призыву нашей партии выйдет мало». Представлявший Петроградский район плотник Сергей Прохоров сказал, что «там, где наше влияние сильно, там настроение выжидательное, а где этого нет, там апатия... Даже если Совет призовёт к выступлению, то некоторые заводы, как, например, наш, не выйдут». По мнению Александра Аксельрода из Рождественского района и Наума Анциеловича, который представлял Петроградский совет профсоюзов и возглавлял профсоюз электриков, массы в случае выступления контрреволюции дали бы ей отпор, но сами не были настроены выступать. Аксельрод считал, что «настроение упало в связи с расчётами из-за эвакуации заводов». Резюмируя сообщения, прозвучавшие двумя неделями раньше на конференции большевиков Петроградского округа, представитель окружной организации Харитонов также с пессимизмом сообщил, что «настроения у масс нет».
Но большевики отличались железной волей. Они не заламывали рук, не выясняли напряжённо и долго, кто виноват, а сразу наметили и в самые сжатые сроки реализовали целый комплекс мер: «Вскоре было принято решение, помимо прочего, созвать конференцию агитаторов-большевиков для разъяснения лозунгов, организовать выпуск вечерней газеты, улучшить связи, укрепить контакты с железнодорожниками и работниками почты и телеграфа и активизировать обучение рабочих владению оружием».
Вот так люди работали. Это хороший урок нынешним «активистам» всех мастей, многие из которых презрительно относятся к большевикам. Сами, как говорится, «прогадили все полимеры», а всё туда же, лезут в политические лидеры.
Да, упущено многое, однако опускать руки не стоит. Надо думать над тем, как возродить всё – на новой и в то же время самобытной основе. «Русский марш» умер, да здравствует Русское движение!
