Неудавшиеся крестовые походы покорить восточную Европу в XIII веке, вынуждают папскую власть сменить военную доктрину на насильственное установление монархии в России, в новом городе России - Москве. Здесь любопытна эта неизменная, навеянная летописными сводами, тысячелетняя народная мысль о городе-матери, как о начальном источнике исторического развития. Новую российскую «столицу» народ по видимому еще не совсем заметил, ввиду того, что Московское княжество в своем существе и в своем характере есть «государство» византийское, ибо Москва заимствовала у Византии не только систему управления, например: приказы, кормленья и прочее, но и различные бытовые порядки, например: местничество, систему наказаний и многое другое.
На новом месте и по новой, искусственно просвещенной и уже «великодержавной» системе она - Москва, развивала все те же старозаветные московскиe идеалы, - самодержавие и государственность, так что простой народ, примечая в историческом ходе дел только основные, самые существенные черты, не в силах был различить, продолжается ли в его жизни старое доброе общинное время, или идет уже время новое византийское с азиатскими порядками. Он не помнит, какие грозы и несправедливости перенес от нее во время своего государственного младенчества, не помнит ее беспощадного, а иногда и бестолкового материнского ученья. Он запомнил крепко только одно, что внушило ему византийское духовенство: что она – Москва, ему родная мать. В иных случаях он восставал против нее и, как оскорбленный, непокорный сын, требовал справедливости, но укрощенный и наказанный, снова бросался в ее объятия и со всех сторон шел защищать и спасать ее, когда приходила опасность. К сожалению, история Москвы в существующей обработке не отвечает на эти любопытные вопросы; и не только не отвечает, но в своем характере прямо противоречит тому доброму идеалу, какой сложилось в русской историографии.
Для истории существует лишь одна добродетель - общее благо, и одно злодеяние - нарушение или и разрушение общего блага. Вот руководящая идея исторической точки зрения. Само собою разумеется, что, смотря отсюда, очень многого из людских дел и событий мы и совсем не увидим.
Общинное управление, которое существовало во всех землях восточной Европы и центральной Азии, с ее многоконфессиальной системой, которую «святой престол» объявил язычеством, в своем стремлении мирового контроля над всей землей. Следуя мысли С. М. Соловьева, который с особым ударением говорил: «Историк не имеет права с половины XIII в. прерывать естественную нить событий, именно постепенный переход родовых княжеских отношений в государственный, вставлять татарский период и выдвигать на первый план татар, татарские отношения, вследствие чего необходимо закрываются главные явления, главные причины этих явлений» (История России, т.I).
Выбрав Ивана IV в качестве претендента на царскую власть, католицизм предоставил московскому князю наемников из византийских войск и по всей видимости капиталом, ибо те времена славились только наемными воинами регулярных войск не существовало. Этот обычай брать дружину у соседних народов - обычай стародавний; еще в X и XI вв. князья нанимали себе в помощь авантюристов (наемный воин) и любителей наживы, в качестве оплаты наемные войска довольствовались награбленным, во время набега.
Для укрепления своей власти и покорения независимых общин московский князь использовал инквизиционный метод привести к покорности свободный народ Руси. Он организовал из наемников опричнину. Некоторые исследователи (Ключевский и др.) полагали поэтому, что если не исключительной, то главной задачей опричнины было исполнение обязанностей политической полиции для утверждения самодержавия Грозного, почему опричники и привешивали к седлу метлу, чтобы выметать измену, и собачью голову в знак верности царю и готовности загрызть его изменников. Вместе с тем думали, что опричнина была средством борьбы с лицами, а не с учреждениями и политическими порядками, вытекала из болезненной запуганности, мнительности Грозного, не разбиравшего ни правого, ни виноватого. Однако уже эти исследователи готовы были признать за опричниной и некоторые более глубоких социальный и политический смысл, усматривая в ней опыт замены одного правящего класса - боярства, феодальной или удельной знати – другим – ближним, покорным дворянством. И ближайшее изучение организации опричнины, произведенное Платоновым, не оставило сомнения в том, что главное ее значение именно социально-политическое.
Опричниной управлял сам царь без всякого участия боярской думы, а „земщиной" - другой, вольные города, не подчинявшиеся московскому князю, управляла народное «вече» - община. Одно время - в течение двух лет - во главе земщины стоял даже особый «государь» - татарский, крещеный царевич Симеон Бекбулатович. Вопрос о том, были ли в опричнине особые приказы, - спорный. Обыкновенно полагают, что в приказах в Москве были только особые опричные отделения. Но так как есть грамоты, выходившие из приказов «из Александровской слободы», то, кажется, придется допустить существование особых приказов опричных именно в слободе. Таким образом социальное и политическое значение опричнины важнее полицейского, важны были не столько казни и пытки, производившиеся при ближайшем участии шефа политической полиции Гpигория Лукьяновича Малюты Скуратова-Бельского, сколько создание нового правящего класса и личной неограниченной власти царя.
Некогда «вольные города» Псков и Новгород, свободные от воли и власти московского князя – еще долго сохраняли прежние правление под выборным князем и выборными боярами. Новгород назывался Великим и самостоятельно заключал, бывало, договора с соседними землями и городами... Среди буйной молодежи новгородской было глухое недовольство и нерасположение к Москве. Это выражалось разными вспышками и мешало осуществлений твердой идеи единодержавия, преследуемой царем, который, по своему обыкновению, резко, грозно и кроваво громил остатки буйной вольницы Новгорода. Он вывел из Пскова 500 семейств, а из Новгорода 150 в Москву. Лишаемые родины плакали, оставшиеся дома дрожали за свое достояние, за свою голову. В это время наивысшего раздражения царя против Новгорода, некто Петр, родом волынец, летом 1569 года, бежал к царю и донес, что новгородцы готовят заговор, восстание. Иоанн отправил в Новгород расследовать дело и решился окончательно разгромить непокорный Новгород.
В декабре 1569 года он с царевичем Иоанном, со всем двором, с опричниками, двинулся из Александровской слободы и начал разгром с границ, тверских владений. С Клина до самой Твери все было разорено, особенно пострадала Тверь. 2 января 1570 года передовой отряд царской дружины вошел в Новгород, ему было велено устроить крупные заставы вокруг всего города, чтобы ни один человек не мог спастись бегством. Бояре и начальники отрядов передового войска бросились на подгородные монастыри, запечатали монастырские казны, вязали игуменов и монахов, взыскивали с каждого из них по 20 рублей, а кто не мог заплатить этого налога, того ставили на правеж до государева приезда. Другие собрали от всех новгородских церквей священников и дьяконов и отдали их приставам. Их держали в железных оковах, и каждый день били на правеже. Опечатаны были дворы всех богатых жителей, гостей, купцов, жен и детей держали под стражей. 6 января приехал Ивана IV и со всем войском стал на торговой стороне, на Городище. На другой день вышло первое повеление: игуменов и монахов, которые стояли на правеже, бить до смерти и трупы развозить по монастырям для погребения.
В воскресенье 8-го января Ивана IV въехал в Кремль к св. Софии к обедне, на Волховском мосту встретил его архиепископ Пимен с чудотворными иконами и хотел осенить крестом, но Ивана IV не принял благословения и сказал, Пимену: «Ты, злочестивый, держишь в руке не крест животворящий, а орудие, и этим оружием хочешь уязвить наше сердце: со своими единомышленниками, здешними горожанами, хочешь нашу отчизну, великий, богоспасаемый Новгород предать иноплеменникам, литовскому королю Сигизмунду-Августу, ты не пастырь и не учитель, но волк, хищник, изменник нашей царской багрянице и венцу».
Сказав это, Ивана IV велел Пимену идти с крестами в Софийский собор и служить обедню. Царь молился усердно, после обедни пошел к apxиeпископу в столовую палату, к трапезе, сел за стол со всеми боярами, но в начале трапезы вдруг дал знак своим, по обычаю, резким криком. По этому знаку начали отбирать казну apxиeпископа и весь его двор, самого владыку отдали под стражу. После этого немедленно открылся суд над изменниками на Городище. Судил сам Ивана IV и сын его. Ежедневно представляли им от пятисот до тысячи и более новгородцев, их били, пытали, жгли какою-то «составного мудростию огненною», которую летописец называет поджаром, обвиненных привязывали головой или ногами к саням, волокли к Волховскому мосту и оттуда, со связанными руками и ногами, бросали в реку, целыми семействами: жен с мужьями, матерей с детьми. Чтобы никто не мог спастись, ратники московские ездили на лодках по Волхову с кольями, баграми и секирами, в кто всплывал на верх, того прихватывали баграми и погружали в глубину, так, шло каждый день в продолжение почти пяти недель. Затем Иоанн объездил все обители вокруг Новгорода и там приказывал отбирать все и опустошать дворы и кельи, жечь в житницах хлеб, бить скот.
Весь Новгород был предан грабежу, царь ездил из улицы в улицу и наблюдал за разрушением, разогнавшаяся по городу дружина разгромила палаты и кладовые, воины отбивали ворота, делили между собой шелковые ткани, меха, жгли пеньку, кожи, что не могли забрать - бросали в воду. В то же время вооруженные толпы были отправлены во все четыре стороны, в пятины; по станам и волостям, верст за 200 все было разрушено. Наконец, 12 февраля, Ивана IV призвал к себе остальных именитых новгородцев, из каждой улицы по одному человеку, и велел поставить их перед собой. Они стали перед ним бледные, изможденные, ожидая смерти, но царь взглянул на них, кротким и милостивым оком и велел оставшимся в живых молить Бога за Царя и его воинство и объявил, что оставляет вместо себя воеводу князя Истра Даниловича Пронского. Apxиeпиcкoпa Пимена посадили на белую лошадь, в худой одежде, с волынкой, с бубном в руках, и как скомороха возили по улицам, затем его с приставами отправили в Александровскую слободу.
Рисунок, в заглавии, изображает эпизод из этой мрачной эпохи - встречу Ивана IV с юродивым во время въезда в Новгород. Юродивые пользовались большим уважением среди народа, их чтили как святых, они смело выступали неоднократно с обличениями зверств Ивана IV. Предания о таких юродивых сохранились в нескольких городах. Царь, рассерженный словами юродивого, поднимает копье и хочет им пронзить обличителя, но народ кругом, возопил: «Не тронь его! не тронь блаженного! В наших головах ты волен, а блаженного не тронь»! Нe смотря на свою грозную и невоздержную натуру, царь удержался и не убил юродивого. Пушкин в «Борис Годунове» также выводит блаженного, обличающего Бориса, который, проходя мимо, только просит его молиться за него. Летописец рассказывает, что и Псков был спасен главным образом благодаря старцу Салосу Николе, который, под защитой своего юродства, не побоялся обличать зверства. Рассказывают, что он предложил Ивану IV в дар кусок сырого мяса, на что царь сказал: «Я христианин и не ем мяса в Великий пост», но Никола отвечал: «Ты делаешь хуже, питаешься человеческой плотью и кровью, забывая не только пост, но и Бога». Грозил ему и предсказывал несчастья и так устрашил Ивана IV, что тот выехал из города, пощадив жителей.
В прессе начала XIX века в исторических журналах было опубликовано:
«Казань и Астрахань и прочих царств немало,
Могучий, покорил ты силою меча.
Поистине, тебе не мудрость пособляла –
Ты был позорищем господнего бича,
Был василиском – так молва тебя прозвала,
Затем, что мир не знал такого палача».
