Народы мира – своеобразны, каждый представляет собой своего рода коллективную личность. Это своеобразие определяется биологически, этническим происхождением народов, но проявляется оно вовне через три основных фактора: язык, вера и культура. Именно они зачастую кажутся нам первичными признаками этничности, служат этноразграничитеьными маркерами.
Важность культурной самобытности того или иного народа переоценить невозможно. Недаром гитлеровский министр по делам оккупированных территорий на Востоке Альфред Розенберг писал с полным знанием дела, что «достаточно уничтожить памятники народа, чтобы он уже во втором поколении перестал существовать как нация».
Такая опасность сегодня грозит нам, русским, которых усилиями враждебных всякой национальности адептов глобализма пытаются превратить в неких безликих «общечеловеков».
Мне кажется очень важным поговорить об этом.
Памятники народа – его наследие – включают в себя и этническую музыкальную культуру, веками создавашуюся на базе фольклора. На первом месте тут стоят песнопения, как религиозные, так и светские. Народная песня едва ли не важнейший компонент любой этнической культуры. У многих народов недаром есть схожая на разных языках поговорка: «Если народ поет свои песни – значит, он жив».
Уничтожение песенной культуры, песенного наследия, таким образом, несет с собою страшную опасность национального вырождения, утраты национального лица.
Русский народ всегда был народом величайшей песенной и певческой культуры. Пели все, пели с самого раннего детства. Пели на клиросе в церкви, пели на работах в поле, пели на посиделках и на гуляниях, пели ямщики в дороге.
Песня сопровождала человека на всем пути его – от рождения до смерти. Были песни праздничные, были обрядовые, любовные, бытовые. Сегодня русскому человеку трудно и вообразить себе все то песенное богатство, которым владело большинство русских людей еще сравнительно недавно, лет сто тому назад. Не говоря уж о временах Пушкина, который и стал-то нашим величайшим народным поэтом во многом благодаря тем песням и былинам, что пела ему нянюшка Арина Родионовна!
Вот об этом феномене – русской народной песне – и хотелось бы задуматься сегодня. Чем она была для нас, русских, еще недавно, и чем становится сейчас.
И есть ли она сегодня, народная русская песня?
Народный артист и народная песня
Великий русский певец Федор Иванович Шаляпин родился в 1873 году. Сын крестьянина Вятской губернии, он в детстве был певчим на клиросе. Шаляпин обладал красивым дискантом и с девяти лет пел в церковных хорах. В 1886 впервые участвовал в хоре мальчиков в опере «Пророк» в спектакле гастролировавшей в Казани оперной труппы. И с тех пор до конца своей жизни (он умер в 1938 году) Федор Иванович блистал во множестве городов России и Зарубежья, исполнил несчетное количество оперных ролей, покорил все музыкальные столицы мира.
В 1918 года Советская власть сделала Шаляпина худруком Мариинского театра, наградила званием Народного артиста. Но в 1922 году Шаляпин уехал на гастроли за рубеж, где задержался надолго. И уже в 1927 году постановлением Совнаркома РСФСР был лишен звания Народного артиста и права возвращаться в СССР; обосновывалось это тем, что он не желал «вернуться в Россию и обслужить тот народ, звание артиста которого было ему присвоено» или, согласно другим источникам, тем, что он якобы жертвовал деньги эмигрантам-монархистам.
Через 53 года после смерти Федора Шаляпина, в 1991 году Совет министров РСФСР принял постановление № 317: "Отменить постановление Совнаркома РСФСР от 24 августа 1927 года «О лишении Ф. И. Шаляпина звания „Народный артист“» как необоснованное". Так закончилась эта история с почетным званием великого русского певца.
Конечно, мы понимаем, что народным артистом, народным певцом Шаляпин был не потому, что кто-то своим постановлением назначил его на это место. А потому, что он был человеком из народа, потому что он пел для народа, потому что он прославил свой русский народ и, конечно же, потому, что в своем репертуаре всегда хранил народное творчество. Он был великим исполнителем не только оперных арий на всех европейских языках, не только участником великолепных богослужений и коронационных торжеств, носившим звание «Солист Его Величества». Слава и популярность Шаляпина в русском народе была во многом связана с тем, что он знал, любил, собирал и потрясающе исполнял русскую народную песню.
В своей книге «Душа и маска» Ф.И. Шаляпин писал так:
«Ведь вот русские люди поют песню с самого рождения. От колыбели, от пеленок. Поют всегда. По крайней мере, так это было в дни моего отрочества. А как хорошо пели! Пели в поле, пели на сеновалах, на речках, у ручьев, в лесах и за лучиной. Одержим был песней русский народ, и великая в нем бродила песенная хмель...
Сидят сапожнички какие-нибудь и дуют водку. Сквернословят, лаются. И вдруг вот заходят, заходят сапожнички мои, забудут брань и драку, забудут тяжесть лютой жизни, к которой они пришиты, как дратвой... Перекидывая с плеча на плечо фуляровый платок, за отсутствием в зимнюю пору цветов заменяющий вьюн-венок, заходят и поют:
Со вьюном я хожу,
С золотым я хожу.
Положу я вьюн на правое плечо.
А со правого на левое плечо.
Через вьюн взгляну зазнобушке в лицо.
Приходи-ка ты, зазноба, на крыльцо,
На крылечушко тесовенькое,
Для тебя строено новенькое...
И поется это с таким сердцем и душой, что и не замечается, что зазнобушка-то нечаянно – горбатенькая... Горбатого могила исправит; а я скажу – и песня...
А разве тусклая даль этих равнин не будила воображения, без которого никакая песня и не родится, не плела легенд и не обвивала ими русскую песню?
На ельничке да на березнячке,
Да на чистом горьком осинничке
Ходит ворон-конь,
Три дня не поенный,
А как на травушке да на муравушке
Лежит молодец, сквозь простреленный...
Но не все грустно на бесконечных российских полянах. Много там и птиц прилетает, и ярче, кажется мне, светит солнышко весною, когда растаяли снега, и сильнее чувствуется радость весны, чем в самых теплых странах. А если это так, то как же не зарядиться на тройке и не запеть:
Эх, вдоль по Питерской!..
И как же не улыбнуться до ушей над кумом, который куме своей от сердца притащит судака:
Чтобы юшка была,
А чтобы с юшечкой
И петрушечка,
Целовала чтоб покрепче
Мила душечка.
От природы, от быта русская песня и от любви. Ведь любовь – песня.
Много горького и светлого в жизни человека, но искреннее воскресение – песня, истинное вознесение – песнопение. Вот почему я так горд за мой певческий, может быть, и несуразный, но певческий русский народ... ».
Так было до революции, пока Русь оставалась сельской, деревенской, а простые мужики и бабы составляли свыше 80 % населения. Это и был тот самый певчий народ…
Разрушение русской деревни началось еще с 1861 года, с Великой Реформы, но шло медленно, постепенно, усиливаясь лишь уже в начале ХХ века. Раскрестьянивание понемногу охватывало русские сельские просторы. Крестьянство стало покидать родные поля и луга, уходить в города, а с ним стала уходить, забываться, изменяться и народная песня. Она постепенно в течение первой половины ХХ века уже становилась реликтом.
Тот же Шаляпин писал об этом так:
«Народ, который страдал в темных глубинах жизни, пел страдальческие и до отчаяния веселые песни. Что случилось с ним, что он песни эти забыл и запел частушку, эту удручающую, эту невыносимую и бездарную пошлость? Стало ли ему лучше жить на белом свете или же, наоборот, он потерял всякую надежду на лучшее и застрял в промежутке между надеждой и отчаянием на этом проклятом чертовом мосту? Уже не фабрика ли тут виновата, не резиновые ли блестящие калоши, не шерстяной ли шарф, ни с того ни с сего окутывающий шею в яркий летний день, когда так хорошо поют птицы? Не корсет ли, надеваемый поверх платья сельскими модницами? Или это проклятая немецкая гармоника, которую с такой любовью держит под мышкой человек какого-нибудь цеха в день отдыха? Этого объяснить не берусь. Знаю только, что эта частушка – не песня, а сорока, и даже не натуральная, а похабно озорником раскрашенная».
Шаляпин уехал, но песня еще жила
Однако потребность в прежней, народной песне, любовь и тяга к ней оставались еще долго. Не случайно одной из самых любимых певиц русского народа оставалась до конца своих дней (а она умерла в 1973 году) уникальная исполнительница народных песен Агафья Лейкина, которую вся страна знала под именем Лидии Руслановой.
До шести лет Лидия Андреевна слышала в основном крестьянское пение Петровского уезда на свадьбах, посиделках, то есть с традиционными обрядовыми песнями, необрядовым фольклором и многоголосным распевом. «В деревне пели от души, свято веря в особую, надземную жизнь и заплачек, и песен радости», — вспоминала впоследствии певица. В семье будущей певицы хорошо пела бабушка, а брат отца — дядя Яша — был деревенской знаменитостью.
Девочка сполна впитала в себя русскую народную песенную культуру со всем особенностями русского Поволжья. И не только русского, ведь мама Руслановой был мордовкой эрьзя.
Как и Шаляпин, Русланова в детстве прошла школу церковного пения. С шести лет она брала уроки пения и музыкальной грамоты у регента, пела в церковном хоре в кафедральном соборе Александра Невского. Весь Саратов знал ее под именем «Сирота», а в храм, где она пела, стекались желающие ее послушать. Эта школа, давшая особую постановку голоса и высочайшие приемы голосоведЕния, служила Руслановой потом всю жизнь.
Конечно, народная песня – не только песня деревни. Народ пел и в городах, в фабричных поселках и казармах.
Русланова рано познакомилась с подобным репертуаром: в 12 лет ее отправили ученицей на мебельную фабрику, где она приобщилась к городским песням, «жестоким романсам», балладам, таким как «Окрасился месяц багрянцем», «Очаровательные глазки», «Златые горы», «Шумел, горел пожар московский». Особенный песенный стиль Руслановой сложился не без их влияния.
На протяжении двух лет Русланова училась в саратовской консерватории, но вскоре поняла: «Академической певицей мне не быть. Моя вся сила была в непосредственности, в естественном чувстве, в единстве с тем миром, где родилась песня».
В результате мы обрели уникальную исполнительницу, поистине хранившую в своем творчестве живую душу русского народа.
Она была ходячей энциклопедией народной песенной культуры, жадно собирая по крупицам, а иногда и восстанавливая забытые шедевры народного творчества. Русланова знала множество местных песен — северных, среднерусских, сибирских, казачьих. Исполняла памятные, богатырские, молодецкие, разбойничьи, протяжные, заунывные, веселые, игровые, круговые, хороводные, плясовые, балагурные, бурлацкие, скоморошьи, обрядные, свадебные, гулевые, подблюдные, бабьи, посиделковские песни, а также былины, плачи, заплачки и думы.
Особенно важно отметить, что Русланова, как пушкинская Арина Родионовна была вся как бы насквозь пропитана русским фольклором. Бывало, голос певицы уставал, начинал отказывать. И что же? Сама певица вспоминала:
«Я так решила — как почувствую, что голос не звучит, на сказы перейду. Буду донские сказы сказывать, былины русские про Бову-королевича, про Илью Муромца, Микулу Селяниновича, Василису Прекрасную и Ивана Царевича… Я их много знаю, еще от бабки своей.»
Все это неразрывно сочеталось в ее исполнительском искусстве, все было сплавлено, слито воедино.
Однажды Русланову по радио услышал в дальнем зарубежья сам Шаляпин. О своем впечатлении он писал приятелю так:
«Вчера вечером слушал радио. Поймал Москву. Пела русская баба. Пела по-нашему, по-волжскому. И голос сам деревенский. Песня окончилась, я только тогда заметил, что реву белугой. И вдруг рванула озорная саратовская гармошка, и понеслись саратовские припевки. Все детство передо мной встало. Объявили, что исполняла Лидия Русланова. Кто она? Крестьянка, наверное. Талантливая. Уж очень правдиво пела. Если знаешь ее, передай от меня большое русское спасибо».
Обаяние русской народной песни было всегда так велико, а ее художественные приемы так привлекательны, что многие народы, которых судьба сводила с русскими, начинали перенимать русскую мелодику и интонацию. Когда я в 1977 году побывал на острове Беринга (Командорские острова), я там услышал алеутскую песню «Агитазан». Это песня, повествующая о нелегкой жизни северных рыбаков самого Дальнего Востока, но певшаяся на протяжный русский манер. Подобные песни, сложившиеся по русским законам гармонии, есть и у других северных и таежных народов.
Особенный пласт нашей культуры оказался связан с цыганским исполнением, которое тоже, как утверждают музыковеды, прочно базируется на русском песенном наследии. Да что говорить, если самая знаменитая песня Лидии Руслановой «Валенки» была изначально дореволюционной цыганской песней, которую певицы творчески обработала, превратив деревенские «страдания», по сути, в моноспектакль.
Понятно, что песенные культуры народов, попавших в культурную зависимость от русского фольклора, связавших с ним свою судьбу, вынуждены были разделить и постепенное затухание, угасание своей традиции. Это коснулось, увы, даже пения цыган.
Советская песня
Между тем, хотя поддержание русской фольклорной традиции было, особенно при Сталине, частью советской государственной культурной политики, но куда более востребованной оказалась песня совсем другого рода. Придуманная не народом – а для народа. Зачастую по прямому заказу «партии и правительства».
Эта песня – жизнерадостная, бодрящая, мобилизующая, вся насквозь пропитанная идеологией нового строя – в огромном, несметном количестве обрушилась на головы советского человека из репродукторов радио и с экрана кино. Она зачастую была талантлива, популярна и любима народом, но сама по себе народной не была. Больше того: зачастую ее авторы, как, например, Дунаевский, братья Покрасс и многие другие, никакого отношения к русскому народу и вовсе не имели.
Довольно быстро советская песня стала подавлять, вытеснять настоящую народную песню на периферию, заглушать ее…
Новая, советская песня призвана была выполнять политический заказ. Ибо, как недаром пелось в то время:
Нам песня строить и жить помогает,
Она, как друг, и зовет, и ведет,
И тот, кто с песней по жизни шагает,
Тот никогда и нигде не пропадет!
В.И. Лебедев-Кумач / И.О. Дунаевский,
«Марш Веселых ребят»
Быстро стали плодиться поэты и композиторы, готовые откликнуться на этот заказ, производители искусственной массовой песенной новой культуры. Массовой, но все же не народной.
Появились песни для спортсменов и воинов, для колхозников и рабочих, для врачей и инженеров и даже отдельно для представителей разных профессий:
– для шахтеров («Там, на шахте угольной паренька приметили…»),
– для монтажников-высотников («Не кочегары мы, не плотники…»),
– для летчиков («Все выше, и выше, и выше / Стремим мы полет наших птиц…»)…
Можно привести и другие примеры.
Все эти песни писались для народа, среди них было немало талантливых, но народ их не очень-то пел, разве что на демонстрациях Первого мая и Седьмого ноября, подпевая льющимся из репродукторов мелодиям. Или на спецвечеринках представителей той или иной профессии (корпоративах, как теперь бы сказали) …
А вот сам-то народ сочинять новые песни, похоже, прекращал… Долгое время в ходу были блатные песни. Дольше всех продержалась частушка. С 60-х гг. в моду стала входить авторская, «бардовская» песня.
Но вот истинно лирических, любимых народом песен, таких, что пелись бы хором на посиделках, да еще на голоса, – их стало мало. И с каждым десятилетием становится все меньше.
Хотя потребность в том, чтобы вновь и вновь соприкасаться с родным, своим, русским песенным искусством никуда не исчезла. Поэтому таким успехом пользуются профессиональные исполнители народного репертуара: Надежда Бабкина, Надежда Кадышева, народные хоры.
Слушать-то народ их с удовольствием слушает, а вот хором спеть в застолье хотя бы те песни, что пели наши родители – «Костер», «Рябину», «Лучинушку», «Степь да степь кругом», «Летят утки», «Живет моя отрада», «Милая, ты услышь меня» – уже сам не может. Забыл, как это делается!
Опасный симптом
Обрушившаяся на наши души с конца 1960-х годов масскультура, вся основанная на подражании западной традиции эстрады, беспомощно пытающаяся подстроить под эту традицию наш русский поэтический и музыкальный строй, эта масскультура, похоже, не только похоронила под собой русскую песню, но и вообще отучила народ от песенного творчества. Это неудивительно: по Сеньке и шапка, ведь эту песенную продукцию заказывают уже не для высших государственных потребностей, а на потребу самым примитивным инстинктам, помноженным на коммерческий интерес…
Сотни исполнителей, тысячи песен гремят из каждого проезжего автомобиля, с экранов ТВ и других электронных шумелок… Трудно вообразить весь вред, все разрушающее воздействие на людские души, которое производит эта низкопробная продукция.
Пипл все это «хавает», но петь-то сам не поет…
Не могу себе представить, чтобы в теплой застольной русской компании успехом пользовался бы исполнитель западного эстрадного репертуара, с грехом пополам выпевающий по-английски заведомо примитивную убогую чушь, ничего не говорящую русскому сердцу и уму. Но много ли сегодня осталось таких, кто споет нам романс или сподвигнет застолье на хоровое исполнение старых русских песен?
Как сказал поэт:
Когда в подземном переходе
Гнусавит «Йестеди» певец,
Мне хочется его свободе
Немедля положить конец.
А был бы я американец –
Так дал бы сразу по балде,
Чтоб больше никогда зас.анец
Не пел бы «Йестеди» нигде.
Пусть славят Битлов англичане –
Свои своих, в конце концов…
Но пусть исполнит голос Вани
Родной напев в стране отцов!
Исполнит ли?
Как вернуть народную душу?
Однажды в Карпатах (была середина 1990-х) я шел через горы из своего санатория в село – на почту. Был пасмурный день, накрапывал мелкий дождичек. Я поднимался через лес все выше к вершине, когда услышал далекое стройное хоровое пение на украинском языке. Поначалу подумал, что кто-то из туристов забрался на вершину с транзистором и собирает грибы под музыку. Чем выше я забирался, тем живее, непосредственнее казалось мне пение, весьма искусное, стройное. Так что я стал подумывать, не приехал ли в горы какой-нибудь народный ансамбль из Трускавца на спевку, репетицию на свежем воздухе? Но вот я выбрался на «плиску» – лысую вершину горы, стал оглядываться – но среди редких кустиков и маленьких сосенок никого не было, только паслись коровы. Я пошел дальше по дороге и увидел в лесу, на опушке трех пастухов в длинных линялых плащах: двух стариков и старуху. Они стояли кружком и самозабвенно и чисто выводили на три голоса, глядя в лицо друг другу:
Цвіте терен, цвіте терен,
Листя опадають.
Хто з любов’ю не знається,
Той горя не знає.
Я так и замер. Восхищение охватило мое сердце. А вслед за ним – острая, жгучая до боли зависть. «Вот народ, – подумал я, – который еще жив и помирать не собирается. Ибо хранит, несет в себе душу живую, неразменную, ни на какую иную не похожую». Я прекрасно понимал, что в сегодняшней русской деревне такого уже не увижу…
Народ жив, пока поет свои песни. Поэтому так волнует на самом деле вопрос: что ждет русскую песенную культуру?
Думается, что если не возродить, то хотя бы сохранить ее, сделать элементом повседневной жизни – это нам как народу вполне еще по силам. Если проникнемся пониманием необходимости этого.
Были бы желание и воля.
Думаю, основная роль в возрождении русской песенной культуры должна принадлежать церкви и школе. Русская гармония, русское многоголосие сегодня лучше всего представлены в церковных хорах, куда хорошо бы привлекать русских (и вообще православных) мальчиков и девочек.
Но главное – школа.
Чему учили нас на уроках пения в советское время? Мы разучивали всякую советскую чушь – «Интернационал», «В буденновке старой и кожаной куртке встречал ты рассвет…», «Ленин всегда живой, Ленин всегда с тобой…» и прочее тому подобное. На короткое время, когда пришел учитель пения – модный мужчина из поколения «стиляг», он стал учить нас джазовым мелодиям, разучивать с нами «Королеву красоты» Бабаджаняна. (Его, беднягу, с треском выгнали из педагогов как антисоветчика, обнаружив, что на своем балконе он установил хитроумную антенну для прослушивания «голосов».) Это было лучше, конечно, чем обрыдлая советика, но вскоре все вернулось по-старому.
Весь этот мусор – как советский, так и антисоветский – не имел никакого отношения к наицональному русскому вокальному искусству, не воспитывал в нас настоящую культуру, служил лишь целям пропаганды. Нам никогда не ставили пластинок с выдающимися русскими исполнителями, с русской оперой, не говоря уж о церковных распевах. Нам ничего не рассказывали о принципах русской гармонии. Не разучивали с нами народных песен. Словом – не делали ничего, чтобы вырастить нас патриотами России, продолжателями дела русских предков на русской земле. Скорее – наоборот, нас пытались «разрусить», стереть наше национальное лицо – и натереть сверху черт знает какую маску, личину.
В русской школе все должно быть ровно наоборот.
Иначе наши дети перестанут быть русскими, вырастут космополитами и не станут защищать Россию, когда придет такая необходимость. А в том, что она придет, увы, сомневаться не приходится.
