«Лучшие времена идут - Великая Заря уже подымается»
Е.И. Рерих
Глава 42
Дня через три Веронику с утра вновь разбудил звонок матери.
- Спишь там, небось? - осведомилась та.
- Нет, встала уже, - соврала Вероника. - А что?
- Ты хоть порядок маломальский наведи. А то стыдно перед гостями-то!
- Перед гостями?
- Дядя Гоша собирается к тебе. Хочет сам посмотреть, как ты там живешь.
- Это еще зачем? Не хочу я у себя никаких гостей!
- А тебя и спрашивать никто не будет. Вымой быстро пол и книжки свои с кровати убери, - продолжала та, как обычно, никого и ничего не слыша, кроме себя. - А то ведь, когда ни придешь, вечно у нее книги да тетради по кровати разбросаны!
- Я повторяю: я к себе никого не звала, - повторила ей Вера.
- Что, калитку, что ли, им не откроешь? Дядя Гоша хочет познакомить тебя с одним профессором из Москвы - они вместе к тебе сегодня придут.
- Вот как. И когда?
- А вот сходят сейчас на источник, попьют нарзана и придут. Часа через два, а то и раньше.
- А что за профессор? - с беспокойством спросила Вера. - Откуда он взялся?
- Друг его. Вчера случайно у источника встретились. Тоже приехал на курорт.
- А я-то им зачем?
- Не знаю. Гошка говорит, что ты ему понравилась. Умная, говорит, у тебя старшая дочь, а я-то знаю, какая ты умная! Дура - и есть дура. Тунеядка! Но его-то не переспоришь - он упрямый у нас. Всю жизнь был упрямым, и сейчас такой же. Говорю вчера ему: «Не надо ее ни с кем знакомить - она и одеться-то толком не может», а он: «Это неважно». Неважно - как бы не так! Ты хоть там одень на себя что-нибудь приличное - Алкино старое платье, что ли. А то вечно, как чучело - вырядишься во все индийское, будто у нас тут Индия, а не Россия, точнее - не Кавказ!
- Ладно, мама. Я уж сама как-нибудь решу, что мне одеть.
- Гошка говорит, что ты - дура этакая - недавно очень умно с ним говорила. Когда ты успела и что ты ему напела - уж я не знаю. Жаль, меня там не было - я бы не дала мозги-то ему запудрить!
- А другому профессору я зачем?
- Не знаю, говорю же тебе. Наверное, тоже захотел с тобой поговорить. Гошка сказал, что тот сейчас какую-то статью пишет... И, вроде как, именно о том, о чем ты с Гошкой разговаривала. Поэтому тот и хочет срочно с тобой познакомиться.
- Теперь поняла, - сказала Вера. - Ну ладно, тогда пусть приходят. Только, имей в виду, мама - угощать их мне нечем. Совсем нечем.
- Об угощении можешь не думать - сказала та. - Я Гошке целый пакет с продуктами дала. Там и сыр, и колбаса, и овощи для салата. Тебе надо будет только нарезать да на стол поставить. Хлеб-то, надеюсь, у тебя, есть?
- Хлеб есть. А за продукты спасибо большое.
- Не спасибо, а подумай, куда на работу можно устроиться. Хватит дома-то без толку сидеть.
- Хорошо, я подумаю.
- Подумай.
- Ладно, пока.
Разговор, наконец, закончился. «Ничего я не буду думать, - сказала себе Вера. - Много раз уже думала, и много раз пыталась, а что толку!». И, вспомнив о скором визите двух московских профессоров в ее более чем скромный домик, она стала лихорадочно соображать, что ей нужно убрать с глаз, чтобы вид ее жилища не показался им со стороны слишком уж удручающим.
Прежде всего, Вероника собрала разбросанные старые доски и палки, которыми она прижимала к земле слишком уж буйно разросшуюся по всему двору траву, так как на то, чтобы постоянно выкашивать ее, у нее уже не хватало ни сил, ни времени. Далее, она убрала все тазики, ведра и банки, стоявшие рядами под крышей и предназначенные для сбора дождевой воды, что давало ей возможность существенно экономить на плате за водопроводную воду. Потом, взяв в руки тяпку, она тщательно выполола дорожку, ведущую от калитки до входа в дом, а также и другую дорожку - от калитки к грунтовой дороге на улице. И, наконец, собрала все высохшее белье, чтобы оно не мешало свободно ходить по двору ей и ее гостям. Покончив со всем этим, она пошла в дом и немного приоделась. Теперь оставалось ждать, пока снаружи раздастся стук в калитку и двое московских профессоров пожалуют к ней в гости.
Ждать долго не пришлось: едва она присела и открыла книгу, чтобы немного почитать, как со стороны улицы послышались чьи-то шаги и голоса, а затем уже явственно раздался стук в ворота.
- Кто там? - крикнула Вера, высунувшись из окна - Это Вы, дядя Гоша?
- Я, я. Ну-ка, племянница, принимай гостей.
Вероника побежала во двор и открыла калитку.
- Надеюсь, мы не слишком неожиданно? - спросил ее дядя Гоша.
- Нет, мама меня предупредила.
- Вот, дорогая, знакомься - мой друг и коллега Валентин Александрович Ласловский. Тоже из Москвы и тоже профессор. Вместе воевали под Сталинградом, а теперь вот вместе держим оборону на научном фронте.
- Очень приятно, - протянула руку Вера стоявшему рядом с дядей Гошей коренастому и седому ветерану в очках. - Вероника, Вероника Андреевна Иванова. Впрочем, - добавила она, - можно просто Вера.
- Взаимно, - ответствовал тот. - Валентин Александрович.
- Проходите, пожалуйста.
Едва переступив за калитку и оказавшись во дворе, дядя Гоша пришел в полный восторг.
- Как у тебя тут хорошо! - воскликнул он, окинув взглядом буйно разросшийся сад и заросший высокой и густой травой двор. - Словно в лесу на поляне. Хорошо!
Вероника улыбнулась.
- А воздух-то какой! Чистый, бодрящий, одно слово - не Москва!
- Прекрасно, прекрасно, - поддержал его второй гость. - Просто райский уголок.
«Да уж, знали бы какой «рай» мне тут устроили соседи - «рай», имя которому бойкот!» - подумала Вера, но вслух ничего не сказала.
- И дом симпатичный, - добавил дядя Гоша, осмотрев домик снаружи. - Не ожидал!
- А чего вы ожидали? - спросила Вероника.
- А вот представь: мать твоя мне сказала, что у тебя тут не дом, а конура. «Конуру, - говорит, - себе построили и сидят в ней, как сычи - с соседями не общаются, одни только книжки свои читают!».
- Дядя, если хочешь знать, эту «конуру» мой муж построил, а он, между прочим, почти закончил инженерно-строительный институт, и не где-нибудь, а в Москве, - запальчиво возразила Вера.
- МИСИ, что ли?
- Нет, ВЗИСИ. Он заочно учился.
- А почему не закончил?
- Закончил бы, если бы не Горбачев со своей дурацкой перестройкой.
- Верю, - ответил дядя Гоша. - В нашем университете в те годы тоже творилось черт знает что. Словно с ума все посходили. Верно, Валентин Саныч?
- Форменный бардак, простите за грубое выражение. А иначе и не скажешь, - кивнул тот.
Наконец, они прошли в дом.
- Да уж, тесновато, - промычал задумчиво дядя Вероники, оглядывая комнату. - Тесновато! Но жить можно. Бывало, мы и похуже живали. А, Саныч?
- Разное было. Особенно, после войны, - спокойно согласился тот.
- Вот сюда бы еще ванну с туалетом пристроить - и вовсе было бы хорошо.
И быстро окинув взглядом непритязательную обстановку комнаты, дядя Гоша повернулся и снова вышел во двор на свежий воздух.
Тем временем второй гость, едва переступив порог крохотной прихожей, хотел было тоже развернуться и вовсе не входить в дом, однако, чисто из вежливости бросив взгляд внутрь большой комнаты, забыл обо всем и застыл от изумления - со стен ее на него мгновенно устремились огненные взоры десятков пар жгучих глаз. И, словно завороженный ими, он медленно вошел внутрь и, остановившись посередине, стал молча рассматривать многочисленные Изображения на стенах духовной «кельи» Вероники. Надо сказать, что стены от уровня кроватей и до самого потолка были сплошь покрыты портретами различных великих людей и гениев человечества.
Эти портреты украшали собой стены комнаты Вероники уже года три - после того, как Даниил, тогда еще ее муж, сделал попытку найти себе другую, более достойную работу - уйдя с почты, он купил в долг компьютер, чтобы, как бывший художник-оформитель, освоить новую профессию - компьютерной дизайн. Казалось, многие Знаки указывали на благоприятный исход этого начинания: и необычного вида птица дважды или трижды подлетала и стучала клювом в окно («Благая весть! - радостно говорила при этом Вероника, - Значит, все задуманное исполнится»), и свидетельство об окончании Данилой компьютерных курсов было датировано тремя семерками - 07.07.07, и в одной из телепередач в эти дни Вероника увидела некоего компьютерщика «Даниила Николаевича», внешне весьма похожего на Данилу («Тоже высокий и худощавый, и тоже в очках!»). Однако, затея все-таки провалилась - несмотря на все усилия (и даже - сверхусилия!) со стороны Даниила, через год ему пришлось-таки признать свое поражение перед ликом Кармы и вернуться опять на свою почтовую работу.
И все же высшие Знаки в те дни им были даны не зря - приобретение компьютера, по существу, стало началом нового этапа их в духовной жизни. Особенно - в связи с выходом на просторы всемирной информационной сети Интернет.
Гость, между тем, продолжал внимательно изучать Изображения, размещенные на стенах комнаты, полностью отрешившись от всего и как бы забыв, где он находится. От этого в Веронике даже заговорила глухая ревность, и на мгновение ее охватили противоречивые мысли. Она почувствовала, что не знает, что и думать: то ли гордиться, что такой высокоученый человек, как этот профессор из Москвы, едва переступив порог ее убогой и тесной комнаты, теперь весь поглощен отрывшейся ему с ее стен галереей Ликов близких ей по духу великих подвижников Культуры, то ли, наоборот, досадовать, что некто посторонний внезапно вторгся в ее «святая святых» и вот - бесцеремонно рассматривает то, что для нее сокровенно и свято. И хотя портреты Великих Учителей человечества, и особенно - Великого Владыки, были всегда прикрыты у нее от посторонних взоров белой непроницаемой шторой, все равно ей было не по себе, что даже такие «экзотерические» Изображения, как, например, лик ее любимого композитора Людвига ван Бетховена или фотографии святого «русского Икара» Юрия Алексеевича Гагарина слишком уж откровенно украшали стены ее жилища. И чтобы хотя бы частично избавиться от чувства стеснения, она вскоре тоже вышла из дома во двор, где занялась приготовлениями к чаепитию под открытым небом.
Вскоре стол был сервирован, а из комнаты во двор, наконец, вышел и профессор Ласловский.
- У Вас, Верочка, должно быть, возвышенная душа, раз уж у Вас такие достойные всяческого уважения идеалы. Прекрасно, прекрасно! - сказал он, пожимая ей руку и улыбаясь. - Какие портреты! Какие лица!
Вера не смогла сдержать улыбки и ответила:
- Я считаю, что если уж жить на Земле - то стремиться жить, как они.
- Безусловно, - с удовольствием согласился тот. - Если бы все думали так же, как Вы, мир, надо полагать, стал бы намного прекраснее.
- Я к тому и стремлюсь, - ответила на это Вероника.
Чай был разлит, десерт подан, и они уселись за стол.
- А скажите, пожалуйста, уважаемая Вероника Андреевна, как Вы относитесь к сектам? - задал ей вопрос Ласловский.
- К сектам? - переспросила та. - Ну, это очень сложный вопрос…
- Видите ли, одно уважаемое мной периодическое издание заказало мне, как в некотором роде специалисту в этой области, большую статью о религиозном сектантстве. Честно сказать, статью эту я уже в целом подготовил, однако, коль скоро я встретился здесь со своим старым фронтовым другом, а именно - Вашим дядей, а он мне рассказал о Вас, и тем более - после всего того, что я только что увидел у Вас в комнате (простите, ради Бога, за невольное вторжение в Ваше жилище), мне весьма захотелось обстоятельно побеседовать и с вами на эту тему. Что Вы скажете?
- Что же, давайте побеседуем, - согласилась Вера. - Эта тема меня тоже интересует.
- Вот и замечательно, - сказал Ласловский. - А вот, если желаете, и моя работа. Взгляните - это окончательный вариант упомянутой статьи.
Он раскрыл кожаную папку и достал оттуда несколько листов, озаглавленных «Нехристи». Вероника за две-три минуты диагональным чтением быстро просмотрела текст.
- Вы уже прочли? - изумился тот, когда она вернула ему статью.
- Да, в целом.
- И что скажете? Каково Ваше впечатление?
- Вы хотите, чтобы я была откровенной с Вами? - спросила Вероника.
- Ну, разумеется.
- Тогда должна предупредить Вас, что далеко не со всем я тут согласна.
- Ну, что же. Тем интересней и содержательней, я полагаю, может получиться наш разговор. Не бойтесь и не стесняйтесь - говорите все, как есть. Говорите, что думаете.
- Ну, хорошо, - приступила к изложению своих мыслей та. - Но прежде, чем мы начнем, Вы, Валентин Александрович, должны себе четко представлять кто я по мировоззрению. Отвечу на этот вопрос лишь одним единственным словом: я из тех, кого называют рериховцами. Знаю, что кое-кто именует таких, как я, «рерихнувшимися», а мировоззрение наше считает сектантским... Но, по счастью, насколько я заметила, Вы в Вашей статье «Нехристи» – признаю, во многом актуальной и справедливой - не поминаете сим недобрым словом Рериха и его последователей. И это делает Вам честь. Ибо, конечно, Рериховское движение почитает Христа, и при этом оно - не секта. Это именно движение, общественное движение, и, прежде всего - за Культуру. А поскольку религия - важнейшая часть Культуры, то, естественно, у нашего движения есть и свой собственный взгляд на сущность религии.
- Какой именно, позвольте узнать?
- Обо всем, конечно, не скажешь, но суть в том, что, во-первых, провозглашается «единый корень» - или единый Источник - всех мировых религий. Как то: христианства (во всех видах и подвидах), буддизма (тоже во всех), магометанства, индуизма, даосизма, и так далее. Ибо Бог, если он и в самом деле Бог, должен быть един для всех рас, времен и народов. Разве я не права?
Тот кивнул, хотя тут же добавил
- По идее, это так. Но …
- Что «но»?
- Да нет, Вы продолжайте, продолжайте!..
- Во-вторых, - продолжила Вера, - провозглашается единство религии и науки. Это тоже очень важный момент, что, полагаю, Вы, как ученый, вполне осознаете. Общая научная парадигма и «символ веры» любой из религий не должны расходиться.
- Безусловно, - подтвердил профессор, - иначе одно из них ложно.
- А поскольку научные данные тысячекратно подтверждены ежедневной практикой, - заметила на это Вероника, - а Бога, напротив, никто и нигде никогда еще не видел, то вывод напрашивается сам собой.
- Религии - заблуждение. Правильно я уловил Вашу мысль?
- Да. Поэтому надо, чтобы религиозная вера постоянно подкреплялась научными данными.
- Вы считаете это возможным? - осведомился профессор.
- Разумеется. Однако, для этого нужно вернуть первоначальную чистоту Учению каждой из древних мировых конфессий.
- Да, но лично я не вижу, - снова возразил Ласловский - как это можно сделать.
- Согласна, - ответила с улыбкой Вера. - Это действительно невозможно.
- Тогда как Вас понимать?
- Выход из этого тупика - несколько иной, - спокойно заявила Вера. - Особенно, если учесть, что прежние Священные Писания на сегодняшний день не только искажены человеческим скудоумием и фанатизмом, но еще и морально устарели.
- Морально устарели? - снова удивился Ласловский. - Но, простите меня великодушно, милая Верочка, однако… Однако, я решительно отказываюсь понять, каким же образом, по-Вашему, могут морально устареть выраженные в религии вечные духовные Истины?
- Очень просто, - снова с улыбкой ответила Вероника. - Просто нынешнее время требует гораздо большего их раскрытия, чем это было сделано раньше, в старых Писаниях.
По всему было видно, что Ласловский не ожидал такого поворота в ходе беседы.
- Ну, хорошо, хорошо… - пробормотал, наконец, он. - Я обязательно подумаю об этом на досуге. А теперь пойдем дальше.
- Можно перечислить и еще множество других важнейших положений нашей философии, - добавила, подумав, Вероника - но в контексте нашей с Вами сегодняшней беседы это, пожалуй, будет уже излишним.
- Так-так…
Профессор был очарован таким началом дискуссии - он с удовольствием и удовлетворением убедился, что его друг Георгий, когда рассказывал ему о своей необычной племяннице, оказался во всем прав - было просто удивительно наблюдать, как простая на вид хозяйка маленького домика на окраине Кисловодска с первой же минуты ученой беседы легко и непринужденно взяла тон маститого и зрелого ученого. И - уверенно и грамотно повела эту беседу вперед на самом высоком уровне. Он улыбнулся.
- А почему, Верочка, Вы на меня так странно смотрите? - спросил он
- Сказать правду?
- Конечно.
- А просто мне непонятно, - ответила та, - как это Вы, человек фундаментального научного образования, доктор наук, московский профессор, и… И в то же время считаете себя, судя по всему, человеком православным?
- Простите, но что же тут странного? Ведь Православие - наша тысячелетняя история и наша исконная духовная культура, - возразил Ласловский.
- Нет, - возразила Вера, - здесь не все так однозначно. Это не только истинные и великие духовные традиции, но и «рассадник суеверий и предрассудков», которой тоже объявляется попами «исконной русской Культурой». Так вот, непонятно мне не то, что Вы разделяете лучшие черты православной веры (а их, я с Вами согласна, в ней действительно, много, и Вы, конечно, правильно делаете, что разделяете их), а то, что вместе с лучшими Вы, словно слепой, разделяете и худшие. Впрочем, - добавила она, - это не только Ваша личная «болезнь»; увы, это «болезнь» большинства интеллигентов в России.
- Вот, значит, как.
- Да. Взять, например, оценку личности, а также жизни и деятельности Владимира Ильича...
- Ленина?
- Да, Ленина. Ваша позиция столь противоречива, что, встав на нее, не знаешь, как и относиться к этому великому человеку - почитать ли как народного Вождя и основателя первого в мире социалистического государства - государства социальной справедливости, или же клеймить его, как Антихриста?
Ласловский, прекрасно знавший, что Православная Церковь люто ненавидит Ленина, почувствовал, что этим вопросом его прижали к стене - сказать ему было нечего.
- Мы же, рериховцы, считаем, - между тем, бодро продолжала Вероника, все более внутренне воодушевляясь, - что многое в православной вере не согласуется даже с элементарным здравым смыслом, не говоря уже о данных современной науки. Елена Ивановна Рерих как-то писала, что любознательные дети в школах порой задают такие вопросы, которые давно стоило бы задать себе «умным взрослым дядям»
- Вроде меня, хотите Вы сказать?
Вероника даже не смутилась.
- Ну, если бы Вы тоже были моим дядей, - твердо сказала она, - то я бы сказала: «Да, вроде Вас».
Тот засмеялся.
- Вы знаете, Вероника Андреевна, в научных дискуссиях, да и в жизни, я всегда стараюсь руководствоваться правилом: «Лучше горькая правда, чем сладкая ложь». А иначе, какой я ученый? Поэтому, повторяю Вам: говорите все, что считаете нужным сказать - не бойтесь и не стесняйтесь.
- А я и не боюсь.
- Похвально. Так какие же вопросы задают в школе дети «умным взрослым дядям»?
- Ну, например: как в Раю мог очутиться Змей-Сатана? Ведь Рай на то и Рай, чтобы не было там ничего нечистого, а тем более - самого Иерофанта зла. Или - еще несколько «детских» вопросов: как мог всемилостивый и всесправедливый Бог наказать всех людей за грехи одного человека, то бишь Адама? И как в Раю могло расти дерево, несущее в себе и начало зла? И еще: как это всезнающий Бог не знал, что Адам и Ева вкусят-таки запретных плодов? И так далее. Право, порой стоит перечитать пресловутую «Библию для верующих и неверующих» Емельяна Ярославского - отнюдь не все его претензии к церковникам лишены законных оснований!
Ласловский молчал и внимательно слушал. Он даже достал небольшой блокнот и начал что-то туда записывать
- И вот когда видишь, что те, кто, по идее, должны бы стать носителями самых прекрасных - светлых, высших и разумных Идеалов, а именно - коммунисты, так сказать «новые красные» и патриоты - в области религии проявляют самую что ни на есть, извините, тупость и слепоту... - охватывает досадное разочарование. «Нет, - думаешь, - видимо, и эти не способны вывести из тупика страну». Ведь подобные просчеты уже, что называется, нам «вышли боком». Так неужели Вы не понимаете, что нельзя второй раз наступать на одни и те же грабли?
- Но разве Советский Союз потерпел крах не из-за атеизма, не из-за безбожия?
- Да, сейчас часто высказывается мысль, что СССР погиб «от безбожия». Готова согласиться, - сказала Вероника. - Но только из-за какого безбожия, Валентин Александрович? Того ли, что мы отошли от Православия, или, может быть, какого-то иного? К величайшему сожалению, ныне слишком многие полагают, что из-за «того». Что все беды наши - из-за «обиженной» большевиками Православной Церкви. Но хочу заявить Вам - нет! Думать так - значит принимать внешность за сущность. Это недопустимо. Православие в России к моменту Октябрьской Революции уже выродилось - вспомните-ка картину «Чаепитие в Мытищах»! И не зря такой могучий ум - и такое великое Сердце! - как Владимир Ильич Ленин, отверг его. И выродилось оно, прежде всего, по вине самих же церковников. Да, да именно церковников, Валентин Александрович! Вот за это и упала на них «божья кара» в советские годы.
- Вы так думаете?
- Убеждена. Они пожали свое, иными словами - свою карму. И, будьте уверены, еще пожнут, так как продолжают упорствовать в своей тупости. Скажу больше - пусть, может быть, это Вам и неприятно - эти люди, я имею в виду церковную верхушку, не кто иные, как современные «фарисеи и книжники, лицемеры».
- Вот как!
- Да! Они - это фарисеи в услужении у мамоны. Да, именно фарисеи, и именно - у мамоны!
И все более внутренне воспламеняясь, она продолжала:
- Кто не принял две тысячи лет назад Новый завет Христа? Кто не распознал две тысячи лет назад в Иисусе из Назарета посланника Высшего? Кто, вместо споров и отрицаний, не обновил Новым Заветом Христа завет Ветхий, углубив и расширив Высшие Смыслы последнего, а заодно и выправив прежние ошибки в их понимании. Наконец, кто отправил Христа на крест, вместо того, чтобы стать первой и главной опорой во всех Его делах? Ответ однозначный: тогдашняя церковь - фарисеи. А теперь перенесемся в наше время. Кто не принимает сегодня очередной - Новейший - высший Завет? Кто не распознал новых великих пророков, принесших его человечеству? Кто, вместо всемерной поддержки, подверг их остракизму? Ответ все тот же: современная церковь (в том числе и РПЦ) - нынешние «фарисеи и книжники, лицемеры». И ради чего?
- Ради чего? - как автомат, повторил Ласловский.
- Да все ради того же: чтобы не утратить власть. И чтобы «вкусно есть, сладко пить и мягко спать» за счет народа.
И она без малейшей запинки процитировала наизусть одно из «Писем Махатм»:
«... Презренный раб своих искусных священнослужителей, ирландский, итальянский или славянский крестьянин уморит с голоду себя и будет смиренно смотреть на нищету своей семьи, чтобы накормить или одеть своего священника или Папу. Две тысячи лет Индия стонет под тяжестью каст - одни брамины откормлены на жиру страны. Запомните: сумма человеческих бедствий не изменится до тех пор, пока лучшая часть человечества не разрушит во имя Истины, нравственности и всеобщего милосердия алтари этих лживых Богов...» - это обличающие их огненные строки из уже нового Священного Писания.
- Из нового Священного Писания? - переспросил ее Ласловский, но Веронику уже нельзя было остановить - она начала говорить огненно и взволнованно, словно на своих лекциях.
- Новый Завет Христа они понимают и проповедуют не в духе и Истине, но, как писала Елена Ивановна Рерих, в «мертвой букве часто искаженных Писаний». И явись сейчас вновь Христос - снова бы они Его распяли, ибо опять не распознали бы. Ну да, ладно, они уже безнадежны и Бог им судья, как говорится. А вот вы-то, вы-то, патриоты, и лично Вы, профессор и доктор наук, зачем и вы-то туда же? В то же болото?
И она бросила на него полный неодобрения и возмущения взгляд.
Однако, старый профессор остался невозмутим и, казалось, не спешил соглашаться с ней.
- И все же я склонен смотреть на Православие, прежде всего, как на основу тысячелетней русской духовности, - спокойно и твердо возразил он.
Вероника покачала головой.
- Это Ваше право, - переводя взволнованное дыхание, произнесла она, - но я все-таки доскажу свою мысль до конца. Нет, не от православного безбожия погиб СССР, а от атеизма. От отрицания существования Высших Сил. От отрицания существования Высшего Мира. Эти Силы, этот Мир вовсе не обязательно представлять себе в виде некоей Святой Троицы (хотя, в принципе, можно и так) - ведь у Бога много различных наименований в веках и народах. Но главное - признавать Их. Вступить в сотрудничество с Ними, если хотите. А вот мы…. - она слегка запнулась
- Что мы? - спокойно спросил Ласловский.
- А мы на заре Советской власти не вступили. Предлагалась нам Высшая Помощь, а мы ее оттолкнули. Да, оттолкнули!
