(Мемуарное)
Великая Победа приватизирована людьми, роль которых в истории России окончательно определят потомки. Вот почему в праздник об отце я не писал — не хотелось быть трубадуром. А сегодня у папы годовщина и в Покров почти юбилей: 99 лет с того самого дня, как маленький Алёша сын Иванов появился на свет Божий. Возле тихой речки Быстрицы, богатой раками и краснопёрыми окуньками, на милой моему сердцу вятской земле…
Под Покровом Пресвятой Богородицы он, собственно, и находился, это хранило на фронте, помогло и в тот грозный час, когда враг стоял у ворот Москвы. Курсантов Свердловского пехотного училища, будущих командиров Красной Армии, бросили в самое пекло. Это вообще было глупейшее решение Ставки, которая затыкала дыры мальчиками, уже способными вести за собой, ведь их готовили в мирное время и готовили хорошо. В те времена, конечно, не было дзюдо, не давали никому из больших мачо ни чёрный, ни коричневый дан, но проучить молодцов, которые вели себя вызывающе, папа мог даже в солидном возрасте: поди разберись, просто «папаша» перед тобой или заправский самбист? Колхозники, с кем иногда отец распивал сургучную поллитровку-другую, дивились: как это Алёша ораву наглецов раскидал? Ничего удивительного — практику рукопашного боя курсанты хорошо усвоили в летних лагерях Камышлова, им не требовался курс молодого бойца — они сами могли всему научить…
Именно поэтому 47-я отдельная стрелковая бригада сразу же была отмечена в сводках не только 1-й ударной армии. Немцы называли уральских курсантов «красными юнкерами», поскольку германец ещё помнил Первую мировую и знал боевые качества русского солдата. Вермахт, конечно, делал и другие выводы: видимо, дела у русских просто швах, если даже элиту армии они используют так бестолково. Но всем смертям назло бригада одной из первых в РККА стала гвардейской, в период декабрьского контрнаступления освободила Клин, и курсанты (а теперь красноармейцы) имели право на свой боевой клич: «Москва — Клин — далее Берлин!»
Через много-много лет я увидел, как уральские курсанты шли в бой, шли в новеньких овчинных полушубках, с ППШ наперевес; в этот бой, для кого-то последний, они вступали под Яхромой, где и получил осколочное ранение мой отец. Диорама на Поклонной горе пахла порохом и горечью: сколько же дров наломал Верховный и иже с ним в первые месяцы страшной войны! А ведь с его именем на устах умирали будущие командиры, которых потом катастрофически не хватало на полях сражений моей суровой Родины. Кубари младшим лейтенантам кидали в петлицы после краткосрочных курсов, но это ускоренное обучение разве шло в какое-либо сравнение с довоенной подготовкой в училищах РККА?
Медаль «За отвагу» нашла отца уже после войны, как и другая — «За оборону Москвы»: сорок первый год был вообще крайне скуп на награды; если давали, то избранным и званым и в редких случаях, может, поэтому и родилась пословица: «Всем ордена и медали, а нам опять ничего не дали». Конечно, произносили её ещё круче, стараясь подчеркнуть собственное отношение к наградным делам, когда любое представление могло отменить вышестоящее начальство, отметив тех, кто этого, может, и не заслуживал совсем. Какие там награды, если кадровики даже не учитывали, чем может быть в дальнейшем полезен боец, имевший и хорошую военную подготовку, и солидный боевой опыт! Только после Сталинграда, где отец вновь получил ранение и опять оказался в госпитальных покоях, его отозвали в 200-й запасной полк фронтового подчинения, готовивший младших командиров. А куда иголочка, туда и ниточка: сержантская учебка шла в фарватере 3-го Украинского фронта, в то же время оказывалась и на переднем крае, как это было в битвах за Белград, Будапешт и в самом кровопролитном сражении на озере Балатон.
По большому счёту страна Болгария стала для его бойцов 3-го Украинского фронта, триумфально вошедших в Восточную Европу, почти месячной мирной передышкой. Должно же было кому-то повезти на страшной войне!
… В тот сентябрь сорок четвёртого года под звёздами Балканскими пелись русские песни, а в 200-м полку был свой гармонист — мой отец, когда-то мечтавший стать военным музыкантом, и, может быть, он и стал бы им, но вмешались в судьбу грозные силы.
Только на пути тех непреодолимых, казалось бы, обстоятельств оказывалась ещё и Царица Небесная. Она была всегда рядом с русским солдатом, имя у которого было такое же, как у памятника — Алёша…
Николай ЮРЛОВ,
КРАСНОЯРСК
Фото из семейного архива
