Сообщество «Форум» 00:40 25 ноября 2020

ДИСТАНЦ-ЛЕКТОРИЙ МТОДУЗ: «С ВЕРШИН ИСТОРИИ СМОТРЯТ НА ТЕБЯ…» -2

Московско-Троицкий общественный дистанционный университет Знаний (МТОДУЗ. В.Шахов, Д.Шахов. Троицк-в-Москве)

ДИСТАНЦ-ЛЕКТОРИЙ МТОДУЗ: «С ВЕРШИН ИСТОРИИ СМОТРЯТ НА ТЕБЯ…» -2

У Леонида Максимовича Леонова есть историко-цивилизационная, философско-психологическая повесть

«Т У А Т А М У Р»… Вечный зов эпох, горизонтов, судеб…

******************************************************

«Арба, имеющая две оглобли, идет прямо и хорошо. Арба моего счастья имела только одну.

Мать моя — Зенбиль-ханым. Верблюд, который принес мою жизнь, унес ее. Она была из поколения Кенкит. Она была бурджигин. Я — сын Дарбутая, который был сын Аймура, сына Ярим-Шир-Букангу, — мир ему. Я родился на месте Кадан-Тайши, где потом в семидесяти котлах варил Чингис мятежных тайджутов, где за полосами рыжего песку лежит белая гора, — ее зовут Кунукмар, потому что она все равно что нос большого убитого человека.

Когда родился я, никто не сказал: «Вот родился, который будет счастлив, у него голубое лицо». Но все говорили: «Вот родился улуг-дудурга», — так как в руке моей был зажат комок крови. И потому я плакал тогда так сильно.

Я — Туатамур, тенебис-курнук и посох Чингиса. Это я, чья нога топтала земли, лежащие по обе стороны той средины, которая есть средина всему. Это я, который пронес огонь и страх от Хоросана до Астрабада, от Тангута до земли Алтан-хана, который сгорел в огне.

Мы — тьма, мы идем твердо. Это я, который вместе с Джучи-ханом, сыном Солнца, уничтожил имя страны Тумат, где сидел сильный Татула-Сукар, и попалил землю найманов. Вместе с Джагатаем, который убит у стен Бамиана, я измерил высоты гор глупых меркитов. Токтабики бежал к найманскому Буюруку, а потом за Ыртышь. Я догнал, я зарыл его в землю. Сабля Тули-хана и моя сарцинская сабля выбрили наголо поля выносливых джурджитов, поклоняющихся камню и умеющих делать из овечьего молока напиток, который поднимает уставшего в бою. Копыта моих коней растоптали зеленые равнины джабдалов, — у них кожа черна от солнца, они умеют камнем пробить грудь врагу на расстоянии пяти полетов копья.

Я сказал, — вот одиннадцать сулданов, двенадцатым сулдан Эврума, платят исправно ясак в сорок тысяч эшрефов каждый год. Я ударил, — вот балдакский кариф стал ежегодно присылать тюки серебряных мискалей, стада верблюдов, много алого сукна, бахты и ковров. Я сказал и ударил, — вот галапский сулдан, Сари-Махмуд, отдал Чингису дочь, ее имя Сероктен, она была подобна луне. Когда отдавал — плакал и ел землю, но Сероктен родила Ытмарь. Да будет неувядание красоты ее всюду, и там, куда ушла!

Я — Туатамур, тень смерти и радость каана. Я приносил ему добычу и те цветы, какие есть в степях. Каан любил меня, покуда не выпали мои острые зубы и не взошла над степями гордая звезда Кирагая-юлаши.

И вот я лежу у шатра чужой жены, солнце лижет мне темя, а если бы хвост был у меня, — я вилял бы им, потому что — ныне кто назовет меня иначе, чем дряхлой собакой Чингиса, ушедшего в закат?

Вот слушайте: я любил Ытмарь, дочь хакана. Чингис, покоритель концов, — да не узнают печали очи его, закрывшиеся, как цветы дерисунха, на ночь, чтоб раскрыться утром! — отдал бы ее мне. Это я, который снял бы с нее покрывало девства, когда б не тот, из стороны, богатой реками, Орус, который был моложе и которого борода была подобна русому шелку, а глаза — отшлифованному голубому камню из лукоморий Хорезма.

Пусть засыплют песком мою кровь, — слушайте! Так говорит Туатамур, последняя собака и тень Чингиса…».

Остановленные мгновения Прекрасного… Сурово-печальная исповедальность… Воспоминание о будущем… Неожиданное минувшее…

Причудливо-фантастическое «клубление сил»…

********************************************************

«…Ытмарь, дочь каана!

Она не носила кызыл-джаулык, ее волосы видели все, кто хотел видеть. Они были черны и свешивались …»

*********************************************************

«Мы тьма, мы твердо идем. Когда мы идем, трава перестает расти, а камень кричит в поле, покрываясь росой, красной, как кровь. Земле трудно тогда дышать от ударов и падений тел…»

************************************************************

«Тынлагез! Я увидел молодого князя. Он был как розовое дерево весной. Свои кричали его Джаньилом. Это у него борода была как русый шелк. Вайе, Ытмарь хорошо ударила его саблей, и он хорошо принял удар, не качнулся в седле. Ему на подмогу летел четвертый Мстислаб, мыча, как немой. Но он не успел опустить меча. Он упал с коня одновременно с ним самим, ударив подбородком в луку седла…».

******************************************************

«Потому, что я услышал тихий плач с реки, я поехал туда. Я увидел. Я сотрясся. Согнувшись над человеком, лежащим неподвижно на песке, лицом к лицу, негромко плакала Ытмарь. Я подъехал.

Ее косы были гладко заплетены. В луне мерцал бледно-золотой шелк ее наха. Вайе, кривые стрелы! Я приподнял ее за плечи. Она взглянула на меня глазами жеребой кобылицы, у которой рана в живот. Ее глаза были туманными от тоски. Она не увидела меня.

Я наклонился к человеку. Я узнал его. Это был тот, молодой эджегет орус, Джаньил. Его девятиглазая байдана была пробита и порвана лоскутом. Кольца сияли в луне. В дыре я увидел сгусток крови в ладонь.

Я взглянул в небо. И вот теперь я почуял, что сломана вторая оглобля моей арбы. Я дрогнул. Я увидел в небе звезду Омур-Зайя и понял, что ресницы мои сосчитаны. Она висела надо мной, острая, подобная тригранному кин- [161] гару. Она незаметна для тех, про кого говорили: «Вот родился, который счастлив, ибо у него голубое лицо...» Я сказал тихо:

— Ты хорошо бьешь, Ытмарь. Одним ударом — трех. Тынлагез баргузда! У него были синие глаза, а у меня — цвета обожженного камня. У него была борода, как русый шелк, а у меня подбородок давно опалился солнцем и огнем.

Его глаза! Они наполнились лунным молоком, как чаши Худды, но там, на дне их, я увидел две черных точки смерти, малых, как срез конского волоса. Два укуса разлучающей навсегда!

Он был как мальчик. У него был вид, словно он не переломил ноги ни одной курице. И он стонал. Аммэна! У него была одна рана, и он стонал, а у меня были четыре раны, я прокусил язык, чтоб не упасть с коня, и я молчал... Аммэна, я молчал! Кто слышал?

Я слез с коня и сказал:

— Не надо плакать. Мертвым обидны слезы живых. Она не оглянулась, но вздрогнули в ее волосах горячие зеленые камни бугтака и тесней сомкнулось гагатовыми зернами чернобусое ожерелье у нее на шее. Гагат растворяется в луне, как соль в воде, и луна делается горькой, как вкус гохай ширгкэк, вырастающей из безводного камня.

Луна текла в небе. Мертвые караулили живых! Из куста над обрывом вырвалась птица чибис.

Ытмарь, раскачиваясь, пела одними губами. Эйе, никто не целовал их — только луна, как сестру, — она пела песню.

Я прислушался, я услышал. Я понял все, и мне захотелось, чтобы кто-нибудь другой встал под кингар смертной звезды. То была старость. Текла луна. Мертвые караулили живых. В замутневшее, неостылое небо покойно глядели недвижные голубые глаза. Ытмарь раскачивалась, подогнув ноги, и пела неслышно про царевну Луну, полюбившую батыря Дубарлана.

Я встал с колен. Эвва, кто мог знать, что завтра же пика в черном войлоке встанет над юртом в знак смерти дочери Покорителя Средин?

Текла луна.

«...И тогда пришла Луна в шатер Дубарлана. И заглянула ему в глаза. А он... был... мертв...»

«Как сто тысяч других в России…»

(Рязань и Дубок -на - Дону - древнейшие города Великорусья)

Бойцы поминают минувшие дни

И битвы, где вместе рубились они…

А.С. П у ш к и н.

«Песнь о вещем Олеге»

Иною кажется мне Русь,

Иными – кладбища и хаты…

Сергей Есенин.

Полное собрание русских летописей, том 1Х, страница 171:

«…Князь же Святослав Олгович иде в Рязань, и быв во Мченске, и в Туле, и в Дубке на Дону, и в Елце и в Пронске, и прииде в Рязань на Оку…» (события 6654 - 1146 года).

Один из главнейших языческих символов - Д е р е в о, олицетворяющее жизнь. Ствол дерева - настоящее; корни дерева - минувшее, прошедшее; крона же его - грядущее, будущее, принадлежащее детям, внукам, правнукам. У деревьев, по мнению наших предков, были особые пристрастия, симпатии: д у б сопереживал мужчине, л и п а - женщине, л и п а - девушке.

Могучее дерево, давшее название славянскому городу… Дубняки, дубовые дубравы, одиночные мощные старожилы, над которыми промчались-пробушевали столетия…

Дуб боровой, дубравный ( его именуют в некоторых местностях каменным) произрастает по горам и суходолу; он крепок, частослоен, но суховерх и хрупок. Есть дуб свинцовый (по сероватой коре), железный, водяной, растущий в поемах, уремах, по сырым низам; дуб этот крупнослоен, упруг, не суховех (отчего - сырее, много и долго усыхает).

Великороссы почтили сие дерево многими пословицами, причиндалами, поговорками («Велик дуб, да дупляст, а мал дуб, да здоров»; «В лесу дуб рубль, в столице по рублю спица»; «На дубу не мое, а в кулаке мое»; «Ври с дуру, что с дубу»). Житейско-метафорическое выражение острого ума поистине неисчерпаемо («Когда лист с дуба и березы опал чисто, будет легкий год для людей и скота»; «Когда дуб развернулся в заячье ухо, сей овёс»; «Держись за дубок: дубок в землю глубок»; «Без тебя не цветно цветы цветут, не красно дубы растут в дубравушке»).

Одухотворялось это дерево в загадках-подковырках ( Репа - «под дубком свилась клубком, да и с хвостиком»; Снопы - «под дубком-дубком лежат люди побиты, у них гузки побриты»; Яйца - «под дубком-дубком ни клубком, ни камешком»; Репей - «стоит дуб вялый, на нём сидит чёрт-дьявол: кто ни подойдёт, так не отойдёт»; Мороз - «стоит дуб без корня, без ветвей, сидит на нем птица вран; пришёл к нему старик без ног, снял его без рук, заколол без ножа, сварил без огня, съел без зубов»).

Д у б о к… Д у б о в о е… П о д д у б н о е… Д у б к и… Крылатые имена селений. С берегов Дона, Воронежа, Ряс, Мечи, Матыры осваивали

пространства до самого Ледовитого, самого Тихого океанов степняки-казаки Д у б о в ы, Д у б к о в ы, П о д д у б н ы е, Д у б и н и н ы.

Мы располагаем (кроме летописных свидетельств, жанров народно-поэтического эпоса) текстом повести «Евпатий Коловрат», принадлежащей перу замечательного земляка-рязанца, уроженца Данковщины, Василия Дмитриевича Ряховского ( 1897-1951). Большой знаток древностей и достопамятностей, исторический романист воссоздаёт, в частности, картины жизни старинного Дубка и дубчан в контексте истории государства Российского. «Погружение» в глубины истории…

Ещё помнили старые люди рязанские и рассказывали, как «шла» Русь к верхнему Дону, по Рановой и по Проне на быструю Оку, мечом прокладывая путь себе в тёмных и «нехоженых» лесах, где на холмах высились древние «идольские рощи» здешних жителей - вятичей и мещеры. Черноволосые и крепкие на руку, рослые вятичи бились с пришельцами долго и непреклонно, потом, сломленные силой и ратным умением Руси, «отодвинулись».

Мещера, мордва, меря, мурома, ерзя. Русь «ставила» на реках и перепутьях городки, «сажала» в тех городках воинство, а за воинами «шли» теми путями торговые люди и дроворубы, углежоги, птичьи и звериные ловчие, рыбные ловцы и чернецы с кадильницами и с тяжелыми свитками Священного греческого Писания. Так «родились» в вятицких и мещерских землях Дубок и Пронск, Елец и Муром. А среди них и «узорочье светлое -

Рязань».

Панорама древнего Дубка-на-Дону: «Дубок путники увидели на скате погожего, тихого дня. Долина Рожни вдруг расступилась, раздалась вширь, и в просвете мелькнула узкая коса Дона. За голубой водной гладью обозначилась Долгая поляна, уставленная круглыми, как богатырские шлемы, стогами сена. В тихом воздухе, кружась, летели серебряные нити, и, будто по этим нитям ранней осени, истекали на землю благостная тишина и тепло низкого солнца…

- Дивен город этот! - сказал Евпатий княжичу, сошедшему с коня. -

Богатство течет тут, как донская вода…

- Зато и разбойников в этих местах хоть отбавляй… Известно: где

пожива, там и лихой люд…»

Романист-историк повествует об окрестностях Дубка, о п о ч и н к а х - небольших новых поселках. Воссозданы быт и бытие жителей Дубка, Подонья и Подстепья.

Земледельческий труд, строительное созидание часто прерывалось смертельными столкновениями с ворогом. Посему рядом с серпами, лопатами, вилами, цепами, боронами, граблями, сбруей хранились наплечники, мечи, секиры, дротики, шестоперы, а то и кольчуги, и щиты («… доспехи - свидетели первых походов и битв старого русского воина. С каждым из них было связано одно из тех дорогих воспоминаний, которые отмечают лестницу жизни, то заставляют сердце толаться и трепетать забытым волнением, то рождают грусть о невозвратном, о потерях, уже не вознаградимых ничем… Старые от мечей зазубрины, следы половецких стрел. Все эти вестники смерти, отбитые мужеством, стойкостью сердца и силой руки. Покрывшиеся налетом ржавчины мечи словно рассказывали длинные повести о походах на Дон… о битвах и сражениях, когда смерть витала над головами и мысль о бранной славе придавала силу ослабленному, израненному телу»).

В.Д. Ряховский, исследуя летописи, «преданья старины глубокой», как бы «реконструирует» исторические события… Сторожевые сигнальные огни. Горький можжевеловый дым. Вспыхивали костры в ночи, тревожный сигнал: «Татары идут!» Цепь огней протянуласт от далёкой степной окраины, с верховьев Дона, по Проне и на Оку, за Исады и на Ижеславец. Около жилья завыли псы, жители покидали тёплые избы и спускались к рекам.

Рассказ Кудряша:

« - В вечер, как зажгли в степях сигнальные огни, прибыли к князю гонцы с Дубка, с Дону-реки. Ходили дубчане-бортники на промыседл по Вороне и вышли на Польный Воронеж, что слывет в народе Онузом-рекой. И тут они увидели стан неведомых пришельцев и тьму войска… Воины те в рысьих шапках, с рысьими очами и, как женки, безволосы лицом. За спинами у тех воинов колчаны и луки, а в руках - кривые ножи. За рыскучим и быстрым войском тянутся неоглядные обозы - черные кибитки, верблюды и вьючные кони. В кибитках тех - женки в широких портах, а с ними многие дети… Погибель то идёт всей Русской земле…»

Д у б… Д у б о к… Эпосно-песенное долголетие обрели былинные сказания про могучий сказочный дуб.

Волшебные крылья устремляют в песенный космос задушевное повествование о том, как «среди долины ровныя, На гладкой высоте Цветёт, растёт высокий дуб В могучей красоте» («Высокий дуб, развесистый, Один у всех в глазах; Один, один, бедняжечка, Как рекрут на часах!»). Певческое содружество великороссов издавна озабочивалось судьбой обладателя «могучей красоты» («Взойдёт ли красно солнышко: Кого под тень принять? Ударит ли погодушка: Кто будет защищать? Ни сосенки кудрявые, Ни ивки близ него; Ни кустики зелёные Не вьются вкруг него»).

Шедевр лирико- психологического эпоса - «Рябина» (1864) И.З. Сурикова; нежно-пафосное повествование о горестном одиночестве тонкоствольного деревца(«Грустно, сиротинка, Я стою, качаюсь, Что к земле былинка, К тыну наклоняюсь»). Песенное раздумье («Там, за тыном, в поле, Над рекой глубокой, На просторе, в воле, Дуб растёт высокий. Как бы я желала К дубу перебраться; Я б тогда не стала Гнуться да качаться. Близко бы ветвями Я к нему прижалась И с его листами День и ночь шепталась…»).

Вековечная печаль, вековечная безысходность («Нет, нельзя рябинке К дубу перебраться! Знать, мне, сиротинке, Век одной качаться»).

Лермонтовское поэтическое озарение… - «Дубовый листок оторвался от ветки родимой И в степь укатился, жестокою бурей гонимый.. - Я бедный листочек дубовый, До срока созрел я и вырос в отчизне суровой.. Немало я знаю рассказов мудреных и чудных». Автобиографическое раздумье-пожелание лермонтовского повествователя(«Надо мной чтоб, вечно зеленея, Тёмный дуб склонялся и шумел»).

«Широколиственный дуб» в стихотворении Афанасия Фета-Шеншина «Я люблю многое, близкое сердцу…» (1842) вдохновляет первые юношеские всплески «музыки груди». Многовековые великаны - у истоков «открытия мира» молодым поклонником прекрасного («Но и радость и мученья Мудро нам судьба дала»). Стихотворение «Одинокий дуб» (1856). - «Смотри, - синея друг за другом, Каким широким полукругом Уходят правнуки твои! Зачем же тенью благотворной Всё кружишь ты, старик упорный, По рубежам родной земли?». Древний фетовский дуб ( свидетель многовековой истории того же Ельца, тех же Орла, Дубка) побуждает воображение лирического к воссозданию картин и панорамы минувшего («И под изрытою корою Ты полон силой молодою. Так старый витязь, сверстник твой, Не остывал душой с годами Под иззубренною мечами, Давно заржавленной броней»). Автобиографический повествователь остро чувствует связь времён («Всё дальше, дальше с каждым годом Вокруг тебя незримым ходом Ползет простор твоих корней, И, в их кривые промежутки Гнездясь, с пригорка незабудки Глядят смелее в даль степей. Когда же, вод взломав оковы, Весенний ветр несет в дубровы Твои поблеклые листы, С ним вести на простор широкий, Что жив их пращур одинокий, Ко внукам посылаешь ты»).

… Дубок-на-Дону… Как и окрестные селения, испытал он много бед, лишений, разорений… Митрополит Пимен в 1388 году, совершая путешествие в Царьград, лицезрел сии места («Поидохом же от Переяславля Рязанского, провадиша же с нами и 3 струги, да насад на колесах, в четверток же приидохом к реке Дону и спустихом суды на реку на Дон…). Только что ордынцы побесчинствовали здесь («…и полыхом рекою Доном на низ. Бысть же сие путное шествие печально и уныньливо, бяше бо пустыня зело всюду, не бо бе видети тамо ничтож: ни града, ни села, аще бо и быша древле грады красны и нарочиты зело видением места точьо пусто же все и не населено»).

С.Н. Дегтерев и И.Ф. Малюков в книге «По Тихому Дону - от деревни Бегичево до села Перехваль» ( Санкт-Петербург, 2004) справедливо полагают: «Заслуги города Дубок, его героических защитников перед Русским Отечеством - велики. Крепость защищалась под руководством героев воевод знаменитых фамилий: князей Шуйских, Одоевских, Ермака, Воротынских и ряда других героев, имена которых история не сохранила, - констатируют краеведы. - И благодарные потомки должны сохранить их память - восстановить город Дубок. Не может русский народ терпеть того изуверства, когда лютые враги стирали города-крепости с лица земли. Пришло время возродить Дубок» (стр. 31).

В 1993 году камнерезами «Доломита» установлен обелиск Старому

Данкову - Дубку-на-Дону.

· 100

· 1

· 2

· 3

· 4

· 5

Людмила Марава

Донецк / AbsolutTV.ru / …Задумалась во времени бытия без стрелок на циферблате часов, с пассивно безучастными и уже не спешащими друг за другом цифрами по укрощенной злым роком канве замкнутого круга, так сейчас воспринимается Донецкая реальность в блокадном безвременье: в каких цветах и в каких звуках происходит ее познание со стороны?

Сейчас, в эти часы и минуты… В мгновениях, которые все-таки вздрагивают беспрерывным и четким пульсом в поднебесье девственно неприкосновенный Гармонии Вечности. Величественно и помпезно одухотворенной своим первозданным Совершенством, доступным только пониманию Богов Всевышних. Щедро милостивых и намеренно зло карающих, по праву всецело Безгрешных проклинающих всех и всё и нежданно спасающих, почти на последнем издыхании, не случайно избранных. Умно и хитро усмехающихся, как полагается Титанам, одним намеком в уголках своих плотно сомкнутых губ, и, с сильно сжатыми кулаками рук, зорко наблюдающих с Высоты своих Божественных познаний за буйствующим ядовитым семенем урожаем на бескрайних полях все разрастающихся человеческих пороков… Земли Обетованной. И презренно, и понимающе ухмыляющихся, понимая, какими сладостно-желанными стали людям эти пороки: святая ложь, уже не крадущаяся по углам жилищ с осторожной опаской, и не во спасение, а элементарно – во весь рост и корысти ради. Трусливая подлость – себе на пользу. Мерзкое тщеславие изловчившихся в низменном ремесле приспособленчества "праведников”, лишь временами и в нескончаемом водопаде гнусного пустословия сочувствующих страждущим, как обреченным на вымирание прокаженным. Дежурно притворно и безболезненно для себя сочувствующих, в основном, слегка. Такое себе ловкое приобщение к горю, издалека. В надежде, что где-то и когда-то зачтется. Непроходимые джунгли обмана… И где же путь истины в этом царстве заблудившихся душ…? Живых и мертвых…

А он, этот вожделенно-манящий путь, звонкими ручьями и своим изумрудным цветением украшает Землю. Упрямо и назло всем смертям цветут акации, каштаны, клены, тополя. Липы! Как чист воздух Донецка в минуты всеобщего природного(!) покаяния и переполненный благими намерениями устало смиренных... Как будто нет на его вздыбленных постоянно затяжными тяжелыми обстрелами и пропитанных, много раз насквозь, людской кровью окраинах алых всполохов многочисленных человеческих смертей…, не раз…, тысячи раз взметавшихся за прошедшие три года в порыве буйствующих ветров ввысь, крутившихся там долго и бесшабашно дико дьявольским веретеном изощренного уничтожения всего живого…

Неукротимая и безудержная пляска Смерти. Была где-то далеко… Теперь она здесь. Где-то рядом.

Рок. Он повторяется. Или он обновился? Как стон Земли, хриплым ревом изнывающей во Вселенной в уготованных для нее варварами пытках. Под горячими лучами палящего южного Солнца и в безмолвном серебре недоуменной Луны… Дни сменяются ночами… Ночи – днями… Намертво скованные путами приторно скользких искушений и насквозь пронзенные сердечными молитвами во спасение… Их обрывками, цитатами, повторами…

И звуки музыки, от которой тело покрывается мурашками…, от которой замирает дыхание…, холодеют руки… Четвертая симфония Петра Чайковского. Из времени года 1877, когда началась Русско-турецкая война 1877 -1878 годов. Мятущийся в своих думах Вронский, в "ВОЙНЕ И МИРЕ” Толстого, перед дорогой на эту войну. Яростно взбудораженный предстоящими сражениями человеческий социум. Гудит растревоженным фантомом неизбежного испытания очеловеченный улей. Откликается на трагически-историческое событие своими полотнами Василий Верещагин, художник-баталист, художник-реалист. Писавший кистью и красками о войне, но резко акцентировавший внимание на своих картинах на бесчеловечных многочасовых страданиях раненых, на боли и на агонии брошенных после сражений умирающих. Вопил на своих полотнах о жуткой, после ее осмысления здравым умом цене, которую всегда платят в любой войне. Каковыми бы ни были ее цели… И какими бы ни были ее итоги…

В июне 2017 звучит Четвертая фатальная симфония Чайковского в Донецкой филармонии. Звуковая мощь оркестра, задействованных одновременно в музыкальном повествовании всех групп оркестра, и скрипичной, и духовой, – взрывает переполненный концертный зал своим ошеломляющим, вздернутым за живое надрывом. Всё есть в музыке – фатальная безысходность. Крик обезумевших от трагического предчувствия и нервно сменяющих друг друга мелодий, как живое предостережение всем слышащим и видящим - остановиться, хотя бы на миг, и задуматься о бренном, как послание от живших когда-то, как музыкальная связь времен через века – из века XVIII – в век XXI…

И тема русской народной песни "ВО ПОЛЕ БЕРЕЗОНЬКА СТОЯЛА…” Обыгранная в вариациях в четвертой части симфонии. Во всех возможных настроениях, от грустного, через угрожающе трагическое, и до всеобщего народного ликования.

"Еще я прибавлю, что нет ни одной строчки... которая не была бы мной прочувствована и не служила бы отголоском искренних движений души.” – Петр Чайковский о музыке своей Четвертой симфонии.

Строчки МУЗЫКИ, как ни одной другой, так кричаще актуальной накануне ДНЯ РОССИИ, 12 ИЮНЯ 2017 ГОДА. С ПРАЗДНИКОМ, ВЕЛИКАЯ ДЕРЖАВА!

P.S. Четвертая симфония Петра Ильича Чайковского прозвучала в исполнении оркестра Донецкой Государственной филармонии имени Сергея Прокофьева. Дирижировал - главный дирижер оркестра Владимир Заводиленко.

«Д О Н Е Ц К И Й Р О М А Н» Людмилы Маравы

(вместо послесловия)

«…Однако появилась в нашем городе Липовая Аллея, в самом его центре. Любопытные в своем саженцевом детстве малыши-крепыши-липята, 50 посланцев из города Липецка, окружили гранитный памятный знак с красноречиво-запоминающейся надписью: городу Донецку от города Липецка в знак Дружбы и Мира! Когда впервые проходила мимо этого зеленого десанта, не поверила своим глазам: липы из Липецка... Добрая улыбка моей Судьбы...

С глубоким уважением, Людмила Марава. Донецк.

P.S. Какие же сахарно-упоительные на слух есть все ласкательные суффиксы в русском языке… Привораживающие к себе добром и лаской…, как ароматный, густо заваренный липовый чай в белой фарфоровой чашечке… Заигрывающий с твоим обонянием воздушно-пирамидными, неуловимыми колечками такого же ароматного пара»….

Людмила Марава. Донецк!!!!

В качестве эпиграфа к своим читательским эссе-откликам на главы новой книги талантливого лироэпика Людмилы Маравы я взял строки её письма, в котором она поведала о том, как чувствуют себя саженцы из Русского Подстепья, посаженные в Донецке гостевым коллективом с берегов Липецкого Воронежа и Дона…

В сущности, письма Людмилы Маравы – это своеобразные «стихотворения в прозе», изобразительно-выразительная «движущаяся панорама» впечатлений, наблюдений, зарисовок, раздумий, мечтаний… Это – самобытный эпистолярный жанр, имеющий самостоятельное психолого-философское значение… К примеру, в том же письме – пластически зримый «пейзаж» с одухотворёнными, вочеловеченными Л И П А М И… -

………………………………………………………………………………………………………….

«Василий Васильевич! С ДНЕМ РОССИИ!!!
Пыталась оставить свой комментарий на Вашу последнюю статью. Но кнопка OK! не работает. И поэтому - мой словесный сувенир из Донецка, ко ДНЮ ВЕЛИКОЙ ДЕРЖАВЫ!
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Мгновение Земного счастья из Донецка! У нас цветут липы! В дивном многоголосном пении своего ликующего жизнью цветения, тонко и очень интонационного чисто звенящего умопомрачительным запахом обещаний первого в этом году меда. И свершившейся свежестью желтых, какими еще бывают мило-озорные новорожденные цыплята, искусно сотворенных Природой соцветий, дружно и аккуратно умытых, цветочек к цветочку, шалящими теперь в нашем городе почти что каждый день дождями. Все это звучит очень по-новому и очень запоминающе. Без будничной суеты. И без былого равнодушия… Хотя, ведь, это же так очевидно, горе, даже в малом своем проявлении, безжалостно подавляет все другие цвета, одним мазком разведенного черной сажей страдания превращает Земные радости в слезоточивую печаль. Пригорюнившуюся серость отчаяния - в черную полосу спустившегося с Небес неумолимого рока… А Природа не сдается. Малыми крупинками своего запрограммированного календарем гордого упрямства спорит бесстрашно с терзающими Землю страстями. Лишь бы только не прислушиваться к ним в это волшебно-чарующее время начала лета! Его не удержать в его беге…, за ним не угнаться… Но им, этим бесценным краткосрочным счастьем, можно насладиться… Сама пробовала. Запах липового цветения особенно пьянит и услаждает, когда вдыхаешь его медленно и с закрытыми глазами…, запрокинув голову назад… А зацвели-то липы аккурат ко Дню Рождения ПЕТРА, 9 июня. И разве это не символично!? Преисполненный достоинством Балтийский ветер, золото-тканные россыпи словесности из Подмосковья. И вольно вихрастые просторы Донецких степей… С одной огромной, и не пытайся даже измерить, любовью к тенисто-зеленоглазым красавицам л И п у ш к а м…».

…………………………………………………………………………………………..

«..Говорить о Донбасской трагедии надо. И это - не только война на окраинах. Это- жуткие трагедии человеческих судеб в Донбасских городах. Об этом - пишу. Об этом - КРИЧУ!!! С глубоким уважением, Людмила Марава. Донецк. P.S. Очень надеюсь, я Вас не утомила... Поверьте, в двух словах о человеческом горе - не расскажешь... И не раз подумаешь: блажен ли тот, кто посетил сей мир в его минуты роковые»...

СУДЬБОНОСНЫЕ ЛИПЫ ЛЮДМИЛЫ МАРАВЫ

И СЕРГЕЯ МАКСИМОВА

«Портреты» медоносных деревьев, мастерски выполненные Людмилой Маравой, вызывают ассоциацию-«сближение» с одним из незаслуженно забытых ныне сочинений…

Сергей Максимов. «Куль хлеба и его похождения»…Глава VI-я……Автор повествует, что в черных, или лиственных, лесах, в смеси берез, осин, рябин, попадается липа иногда в таком множестве, что липовые деревья вырастают семействами, целыми сплошными лесами. Возвышенный кряж средней России, отделяющий притоки Дона от рек, впадающий в Волгу, покрыт почти сплошь липовым лесом. Отсюда липа идет к северу до верховьев Ветлуги - притока Волги и Юга - притока Северной Двины. Здесь, на другом водоразделе земной возвышенности, начинается краснолесье сплошное, кончается область липы - любимого дерева Петра Великого, насадившего собственными руками большие сады в Петербурге, Киеве, Воронеже, Полтаве, Петергофе, Риге - сады лип, составляющих одно из важнейших дерев русского сельского хозяйства.

Сравниваю «портреты», «пейзажи» Людмилы Маравы с документально-художественными зарисовками Сергея Максимова. Автор Х1ёХ столетия напоминает: «Липа цветет нежным, душистым цветом, целебным как всем известное потогонное средство и, между прочим, весьма любимым пчелами. Дикие пчелы очень охотно водятся в липовых лесах, а потому там процветает пчеловодство. В самые древние времена славяне, живя в лесах и называясь за то древлянами, платили дань медом и воском. В наши времена много таких мест в подобных лесах, где люди от липовых лесов получают пропитание и живы липой потому только, что дикие пчелы любят деревья эти, носят сюда мед и приготовляют воск. Лучший мед - благовонный, рассыпчатый и белый, почти как снег, называется липовым и набирается пчелами с липовых цветов».

«Воспоминание о будущем»… Сергей Максимов сообщает читателю-другу чарующе-метафорические «подробности» быта и бытия дедичей и отчичей… Бортничество… Пчеловодство… В липовых дуплах пчелы строят ульи; из липовых колод, или кряжей, пчелиные борти - искусственные ульи для тех пчелиных роев, которые отделяются и отлетают прочь от главных роев. Чем выше на деревьях борти, тем лучше для пчел: иногда подняты они от земли сажен на 5 и на 6. Подняться туда - особое искусство, и мужик-бортник в этом деле, как ловкий акробат, показывающий свои штуки за деньги. Здесь показ даром, и дело для дела. Из липового дерева, очень мягкого и нежного - и лагуны, то есть выдолбленные ведерки для хранения меда, для ссыпки зерна (особенно семенного), и множество всяких изделий от ложки до чашки для домашнего крестьянского обихода. Из бревен жгут самый лучший поташ - щелочную соль, пригодную на множество потреб в общежитии...

Но всего этого еще очень мало (замечает автобиографический повествователь). Десятки тысяч народа находят в липовых лесах себе пропитание только потому, что липа, как и всякое другое дерево, состоит из коры, луба, древесины и сердцевины. Древесина идет на постройки (зданий) и поделки (крестьянской деревянной посуды). Из молодого луба, то есть волокнистого, неокрепшего подкорья, получают лыко (дерут лыки). Из старого луба, со старых лип, сдирают мочало. Из лык молодых деревьев плетут лапти - обыкновенную русскую обувь, а подковыривая лыковое плетенье веревками из старых канатов, получают эту дешевую обувь дома, непокупную. Только в сытых богатых местах русские крестьяне оделись в кожаные сапоги: во всех лесных местах щеголяют они в лаптях: там, говорят, сосна кормит, липа одевает. Из сосны, из ее молодых, не отвердевших еще слоев древесины делают муку и прибавляют к хлебной муке по нужде малохлебья и из боязни всегда вероятных голодовок. Перерубая старые липы (что делают обыкновенно весною, когда дерево в соку), получают кряжи известной длины (в 41/2 сажени). Прорезая на них кору и луб до древесины, получают то, что называют в продаже лубьем и из чего делаются короба - ящики для товаров. Это лубье, содранное с дерева, закатывается в трубки; трубки спускают в мочило или загороженное в лесных ручейках место и нагнетают слоем каменьев. В воде лубье лежит до заморозков, когда его вынимают, раскладывают корою вниз и с помощью кочедыка - короткого шила, отделяют явственно видимый слой мочалы. В образовавшуюся таким образом щель вводят палку и, придерживая одной ногой кору, другой двигают палку по мере того как руками отдирают волокна, или мочалу, названную так в отличие от немоченых лык, потому что мокла в воде. Три-четыре хороших работника могут в день вынуть 50 трубок и снять с них мочалу. Мочало для стока воды развешивают до зимы. В долгие и темные зимние вечера начинают ткать кули, половики, рогожи и лучший и более прочный вид последних - циновки. В день два рабочих могут выткать двенадцать кулевых рогож. Для тканья мочальных рогож тот же закон, как для всех материй, какие мы носим на платье, не исключая дорогих и роскошных шелковых и бархатных. Крайности сходятся. Для рогож нет только освещенных газом фабрик и просвещенных фабрикантов, меньше чести и уважения. В лыко обутый, лыком подпоясанный простоплетеный мужичок лесных губерний и липовых ветлужских лесов ...

ЛИПЫ УМИРАЮТ СТОЯ…

«Донецкий роман» Людмилы Маравы… Своеобразные «война и мир»… Исповедально-психологические «былое и думы»… Пронзительно-публицистическое С Л О В О о «малой родине», истекающей кровью, горемычно-трагедийно пронизанной болью ран детей и стариков, почти ежедневно оплакивающей могилы, могилы, могилы…

В цитированном выше письме Людмилы Маравы есть горькие строки о «заморских друзьях-побратимах»:

К слову, а где же заморские “друзья-побратимы” моего любимого Донецка, так любившие направлять свои делегации к нам еще совсем недавно? Мастера по налаживанию “дружественных” и бизнес-контактов… Большая беда случилась в моем гордом городе, и хоть бы одно, всего лишь в несколько скупых строчек, письмо поддержки и сочувствия, хотя бы из светского приличия, из далекого далека! Что молчите вы, Шеффилд, Бохум, Катовице, Питтсбург в этом кроваво-жестоком лете 2014 года? Не стоит вас всех перечислять. Какая-то неприятная горечь во рту, от которой хочется немедленно избавиться, когда произносишь вслух ваши названия. Не сомневаюсь, вы напомните о себе, когда не нужны будут ваши обязательства. Обязательства чего? Да и вы и сами знаете. Но время идет, а друг познается в беде. А многочисленные консульства-представительства ваших держав уехали, умотали из города одними из первых.
Ох, как вы недостойны большой литеры в таком величественном слове, как Держава, и даже самого этого слова. К счастью, в ваших языках, иностранных для нас, и нет его. Так, государство, власть. Без глубокой сути величия самого этого понятия.
Ведь все вы смылись в спешке отсюда, как говорят у нас в народе. Только сверкали ваши пятки…».

(продолжение следует)

8 марта 2024
Cообщество
«Форум»
Cообщество
«Форум»
Cообщество
«Форум»
1.0x