Сообщество «Учебный космос России» 12:35 3 декабря 2019

5. Фроловско-Китайские Чтения: Великие Космические державы-соседи и человечество

Дистанционный Институт Человека имени академика И.Т. Фролова (Доброе-Каликино-Липецк-Троицк-в-Москве)

5. ФРОЛОВСКО-КИТАЙСКИЕ ЧТЕНИЯ.

ВЕЛИКИЕ КОСМИЧЕСКИЕ ДЕРЖАВЫ-СОСЕДИ И ЧЕЛОВЕЧЕСТВО.

«Культура – творческая деятельность человечества во всех

сферах бытия и сознания, направленная на преобразование

действительности, на превращение богатств человеческой

истории во внутреннее богатство личности».

Философский Словарь

под редакцией И.Т. Фролова, Москва, 1986.

…………………………………………………………………………………………………

«КИТАЙСКИЙ УКЛОН» АКАДЕМИКА ФРОЛОВА:

«ИНСТИТУТ ЧЕЛОВЕКА» И КОСМОСОЗНАНИЕ

…ФРОЛОВСКИЕ ЧТЕНИЯ… ФЁДОРОВСКИЕ ЧТЕНИЯ… ЦИОЛКОВСКИЕ ЧТЕНИЯ…

ЧИЖЕВСКИЕ ЧТЕНИЯ... Время от времени информация об этих научно-просветительских

и цивилизационно-культурологических форумах «просачивается» в СМИ, озабоченные более

рекламой и шоу-сенсациями. Вот и «просквозили» торопливые сюжеты, связанные с культурой

Поднебесной. Между тем, человечество ожидает неизбежный космически-планетарный

«разворот над океаном» мировой культуры… «Потревоженые тени» Лао Цзи и Конфуция…

Соседство двух великих народов, двух великих государств-держав… Это шагает Велико-Россия,

это шагает Велико-Китай…

Продолжаем публикацию очерков и эссе о великом добрососедстве культур, традиций,

преемственностей, перспектив…

……………………………………………………………………………….

Пути и горизонты: стальная метафора

Руси и Поднебесной

...Сквозь пустыню и над бездной

Ты провёл свои пути,

Чтоб нервущейся, железной

Нитью землю оплести…

Валерий Брюсов. «Хвала человеку». 1906.

…Пора! Ударил отправленье

Вокзал, огнями залитой,

И жизнь, что прожита с рожденья,

Уже как будто за чертой…

Александр Твардовский. «За далью – даль».

Стальная метафора Русской Евразии… От Балтики – до Тихого Океана…

… Железные дороги… Вокзалы… Электропоезда… Пассажирское многолюдье…

…Итак, приезжайте к нам завтра, не позже!

У нас васильки собирай хоть охапкой.

Сегодня прошёл замечательный дождик.

Серебряный гвоздик с алмазною шляпкой…

На Пушкино в девять часов электричка.

Послушайте, вы отказаться не вправе…

Дмитрий Кедрин приглашает к подмосковному паломничеству.

У Николая Рубцова – свой «подмосковный мотив»:

Над вокзалом – ранних звёзд мерцанье.

В сердце – чувств невысказанных рой.

Еду, еду в отпуск в Подмосковье…

…Эксплуатационная длина Московской железной дороги – 9,3 тыс. километров (из них 4311 км электрифицированы). Эта железная дорога обслуживает 9 областей, прилегающих к столичной области. На территории Московской области протяженность – 2741 км. Большую нагрузку несут узловые станции Подмосковья: Дмитров, Икша, Поварово, Манихино, Кубинка, Бекасово, Столбовая, Михнево, Жилево, Воскресенск, Куровская, Орехово-Зуево, Александров.

Осваивающему истоки, горизонты, перспективы «малой родины» многое дадут топонимы, омонимы Московии и Подмосковья, ближних и дальних провинций. Московская железная дорога – до Ряжска. Её сменяет Юго-Восточная железная дорога: станции Александро-Невская, Мичуринск (Козлов), Грязи… Некогда здесь было место встречи Орлово-Грязинской и Грязи-Царицынской линий. Стучат колёса… Москва – Северный Кавказ… Москва – Поволжье… Москва – Украина… Москва – Донбасс… Ефремов – Елец – Касторная – Старый Оскол - Валуйки…

Одно из ответвлений – «улиц»: Елец – Липецк – Грязи, Поворино – Волгоград… От Павельца через Раненбург – Мичуринск, Тамбов, Ртищево – Саратов… Грязи – Борисоглебск – Царицын… Богоявленск – Лебедянь, Астапово – Данков, Лебедянь – Елец… Тамбов – Камышин… От Графской – до Анны, от Таловой – до Калача, от Иноковки – до Инжавина, от Старого Оскола – к Курской магнитной аномалии, Белгороду, Курску…

* * *

Талантливый, незаслуженно забытый лирик Нестор Васильевич Кукольник (1809-1868) в песенно-эпическом повествовании запечатлел свои впечатления от диковинного

парохода-паровоза («Дым столбом – кипит, дымится Пароход… Пестрота, разгул, волненье, Ожиданье, нетерпенье… Православный веселится Наш народ. И быстрее, шибче воли Поезд мчится в чистом поле. Не тайная дума быстрее летит, И сердце, мгновенья считая, стучит. Коварные думы мелькают дорогой, И шепчешь невольно: «О Боже, как долго!.. Не воздух, не зелень страдальца манят, - Там ясные очи так ярко горят, Так полны блаженства минуты свиданья, Так сладки надеждой часы расставанья». 15 июля 1840).

Дмитрий Иванович Писарев (1840-1868) воссоздал свои первые детские впечатления от железнодорожного путешествия:

- Мы поехали; у меня невольно сжалось сердце, но это скорее от нетерпения, от беспокойства, а не от боязни. Машина тронулась, сначала очень медленно, потом всё скорее, и наконец, достигла невероятной степени быстроты. Мы летели. Дома, деревья, всё исчезло замечательно быстро. Но прежде всего надо рассказать, как устроены вагоны. Это род комнаты довольно большой, наполненной стульями, прикрепленными к полу. Посреди комнаты проходит коридор, выходящий в переднюю; на потолке висят лампы, которые зажгли, когда мы выехали из Твери. Между пассажирами вагона был один татарин, довольно красивый, в ермолке из серебряной ткани, а поверх он надевал бобровую шапку. У него лицо всегда смеющееся, и я не знаю, что он – глуп или в самом деле весел…

Владимир Иванович Даль в своём «Толковом словаре живого великорусского языка» зафиксировал лингвистические, этнографические, культурологические, психологические реалии и коллизии, связанные с цивилизационными изменениями «переходного времени». – «Д о р о г а - …ездовая полоса; накатанное или нарочно подготовленное различным образом протяженьке, для езды, для проезда или прохода; путь, стезя; направленье и расстояние от места до места… сама езда или ходьба, путина, путешествие»; «Д о р о г и бывают: большие, т.е. общие, почтовые и торговые; малые, уездные, от городка до городка, в стороне от больших; проселочные, от селенья к селенью, в стороне от малых. Ж е л е з н а я д о р о г а, ж е л е з к а или ч у г у н к а».

Афанасий Афанасьевич Фет (1820-1892) - автор одного из лирико-психологических шедевров (создан в конце 1859-начале 1860) «На железной дороге» («Мороз и ночь над далью снежной, А здесь уютно и тепло. И предо мной твой облик нежный И детски чистое лицо. Полны смущенья и отваги, С тобою, кроткий серафим, Мы через дебри и овраги На змее огненном летим»). Сказочный образ «змея». Романтически одухотворенный «сплав» реального и фантастического («Он сыплет искры золотые На озаренные снега. И снятся нам места иные, Иные снятся берега. В мерцаньи одинокой свечки, Ночным путем утомлена, Твоя старушка против печки В глубокий сон погружена. Но ты красою ненаглядной Еще томиться мне позволь. С какой заботою отрадной Лелеет сердце эту боль!»). «Железнодорожный сюжет» исполнен чарующего обаяния «диалектики души» («И, серебром облиты лунным, Деревья мимо нас летят. Под нами с грохотом чугунным Мосты мгновенные гремят. И, как цветы волшебной сказки, Полны сердечного огня, Твои агатовые глазки С улыбкой радости и ласки Порою смотрят на меня»).

Эстетической и просветительско-педагогической классикой стала созданная в 1864-ом «Железная дорога» Николая Алексеевича Некрасова (1821 – 1877 – 1878); многие поколения россиян одухотворяются некрасовским, весомым, неповторимым («Всё хорошо под сиянием лунным, Всюду родимую Русь узнаю… Быстро лечу я по рельсам чугунным, Думаю думу свою…Прямо дороженька: насыпи узкие, Столбики, рельсы, мосты. А по бокам-то всё косточки русские… Сколько их! Ванечка, знаешь ли ты?..»).

«Чугунка» в густонаселенных губерниях России… Неоднозначно отношение к фон Меккам и фон Дервизам… Критические публикации в центральных газетах («Русские ведомости», «Голос», «Петербургские ведомости», «Петербургский листок»)… - «Для устройства железной дороги от Рязани до Козлова образуется акционерное общество под названием «Общество Рязанско-Козловской железной дороги», которое обязуется на свой счёт и страх построить железную дорогу от Рязани до Козлова и снабдить эту дорогу как подвижным составом, так и другими принадлежностями для её эксплуатации». В марте 1965 года правительством было дано разрешение (договор-концессия)…

… Железные кони шли на смену коням-работягам… Поступь прогресса… Даровитый беллетрист-разночинец Глеб Иванович Успенский (1843-1902) в очерке «Крестьянин и крестьянский труд» с грустной иронией, весьма печально и оптимистично замечает: «Ведь вот стерла же с лица земли цивилизация русскую бойкую, «необгонимую» тройку, в которой Гоголь видел всю Россию, всю её будущность, - тройку, воспетую многими поэтами, олицетворяющими в себе и русскую душу («то разгулье удалое, то сердечная тоска»), и русскую природу; всё, начиная с этой природы, зимы, вьюги, сугробов, продолжая бубенчиками, колокольчиками и кончая ямщиком с его «буйными криками», - всё здесь чисто русское, самобытное, поэтическое… Каким бы буйным смехом ответил этот удалец-ямщик лет двадцать тому назад, если бы ему сказали, что будет время, когда исчезнут эти чудные кони в наборной сбруе, эти бубенчики с малиновым звоном, исчезнет этот ямщик со всем его репертуаром криков, уханий, песен и удальств, и что вместо всего этого будет ходить по земле какой-то коробок вроде стряпущей печки и без лошадей, и будет из него валить дым и свист… А коробок пришёл, ходит, обогнал необгонимую…».

Один из (по оценке М. Горького) «богатейших лексикаторов наших», один из «младших богатырей русской литературы», беллетрист-разночинец Александр Иванович Левитов (1835-1877) создал художественно-документальные зарисовки Москвы и Подмосковья, отразившие глубинные процессы в земледельческой России: «Близко то время, когда окончательно вымрут те люди, которые имели случаи видеть буйное движение шоссейных дорог, или так называемых каменных дорог, тогда, когда железные дороги не заглушали еще своим звонким криком их неутомимой жизни. Да! Разваливаются теперь эти бесконечные, сверкавшие в хорошую погоду ослепительною белизной, белокаменные дороги, точно так же, как совсем уже развалились здоровенные двухэтажные домищи, которые, называясь постоялыми дворами и белыми харчевнями, составляли некогда честь и славу шоссе».

Каменные дороги – дороги железные… Контраст невероятный, трудно осмысливаемый. Эти же – разные миры, разные психологи, разные судьбы. Много судеб человеческих изменил, переиначил, искорёжил переход от каменки к железке.

Хлебосольная Кашира, задумчивый Серпухов, заросшая полынью и лопухами Коломна, пыльная Чёрная Грязь, крикливый Подольск, туманное Ожерелье с любопытством взирали на продвижение рельсового пути.

Художественно-документальные зарисовки Левитова позволяют нам зримо «реконструировать» былое, понять, в «какую неведомую даль ушла эта, столь оплакиваемая, матушка-старина по бесконечному шоссе». Левитовский автобиографический повествователь привлекает наше внимание к судьбе «тружеников

шоссе, заменяемых ныне локомотивами». Многих обеспечивала работой дорога шоссейная. Кто ковал подковы, кто проявлял мастерство изготовления дорогих уздечек, украшенных серебром с чернетью, таковых же шлей, чересседельников, сафьяновых хомутов, сияющих всеми цветами радуги дуг. Высоко ценилось умение «обходиться с конём».

То, что пришло с железкой, несёт в себе угрозу, опасность («…раздалось оглушительное, сопровождаемое свистом грохотание какой-то силы, которая, тяжело отдуваясь дымом и искрами, испугала своим появлением… ввиду чего-то страшного, что, визжа и ослепительно сверкая, умчалось куда-то, ужаснувши окрестности своим мощным дыханием»). Многое «упразднила» железная дорога. Нет уже троек Герасима Охватюхина, езжавших в самый Киев али «даже в Аршаву». Да и у других кучеров дело приходит в упадок («прочугунются небось»). Сам Герасим почти что смирился со своей участью: «Вон чугунка под носом, - попроворней, пожалуй, моих Конев-то, потому что огнем действует». «Молнийный гул железной дороги» удивляет степняков – «своим разбойничьим свистом, удалою песней и, наконец, своей постоянной насмешкой над человеческими бедами, которые вечно плелись и вечно будут тихо и смирно плесться по узким тропочкам, печали и радости с равнодушного к тем и другим лица земного…».

Железные кони и кони-работяги… «Московский журнал» (очерковое эссе С. Четверикова) поведал о реальной коллизии, характеризовавшей тогдашние нравы. Когда закончилась постройка Николаевской железной дороги и началось успешное движение между столицами, из Санкт-Петербурга намекнули Москве; не мешало бы отрядить депутацию от верноподданного купечества для принесения благодарности Императору. Таковая депутация была незамедлительно сформирована, её поручили возглавить В.С. Алексееву. В Зимнем дворце к московской депутации вышел Император в хорошем настроении. – Ну что, господа! Вы, чай, думали, что во сне увидали, что через 14 часов из Москвы очутились в Петербурге? – великодушно вопрошал царь-батюшка. Депутация упорно молчала. Молчание купеческих посланцев покоробило высочайшую персону…

- Как же вам не стыдно, что никого из вас не нашлось, чтобы ответить Государю на Его милостивые слова… - распекал верноподданных дежурный адъютант. – Да что было отвечать-то, ваше превосходительство, - пояснил как бы в оправдание Владимир Семенович. – Ведь мы побоялись ехать по железной дороге и все приехали в дилижансе…

Устыдив москвичей, генерал-адъютант взял с них слово, что обратный путь они совершат по железной дороге. Владимир же Семёнович по личным делам задержался в северной столице ещё на сутки, но, не желая прослыть за труса, на другой день обзавёлся железнодорожным билетом. Приключения его , однако, не закончились.

…Сажень в сажень на полдороге, была построена станция Бологое. Минута в минуту отходили поезда из Москвы и Петербурга, минута в минуту сходились в Бологом и по тому же звонку отходили, поезд на Петербург - с правого, а на Москву - с левого дебаркадеров.

Владимир Семёнович, замешкавшись у буфета и услыхав третий звонок, бросился на поезд, но ошибся дверьми и вскочил на петербургский, который на другой день благополучно и доставил его туда. Проклиная в душе эту «затею», Владимир Семёнович с поезда отправился на почтовый двор и взял билет на дилижанс, который его на третьи сутки и доставил обратно в Москву.

…Талантливый мастер философско-психологической эпики, автор «Очарованного странника», «Левши», «Соборян», «Тупейного художника», Николай Семёнович Лесков

(1831-1895) также размышлял о смене цивилизационных эпох: «…всякой вещи есть своё время под солнцем, - протяжные троечники отошли, а железные дороги их лучше, но опыт и знание всё-таки своей цены стоят и покоя не дают…».

…В 1860-ые годы Яков Петрович Полонский (1819-1898) создаёт свою лиро-психологическую новеллу «На железной дороге»:

Мчится, мчится железный конёк!

По железу железо гремит,

Пар клубится, несётся дымок;

Мчится, мчится железный конёк,

Подхватил, посадил да и мчит.

И лечу я, за делом лечу, -

Дело важное, время не ждет.

Ну, конёк! Я покуда молчу…

Погоди, соловьем засвищу,

Коли дело-то в гору пойдет…

Ёмкая метафора, сближающая, сравнивающая безудержно мчащийся паровоз с ретивым конём… Эта метафора – в основе «музыкально»- рефренного двустишия («Мчится, мчится железный конёк! По железу железо гремит»; «Мчится, мчится железный конёк, Подхватил, посадил да и мчит»; «Мчится, мчится железный конёк, И мелькают, мелькают шесты»; «Мчится, мчится железный конек И, свистя, катит сотни колёс»; «Мчится, мчится железный конек, И железная тянется нить»; «Мчится, мчится железный конек, Сеет искры летучие вслед»).

Алексей Николаевич Апухтин (1840-1893), признанный мастер жанра исповедального романса, исполненного драматизма философско-психологического монолога, в начале 1870-х годов создаёт лирико-психологическую «железнодорожную» новеллу «С курьерским поездом».

Курьерским поездом, спеша бог весть куда,

Промчалась жизнь без смысла и без цели…

Когда-то в лучшие, забытые года

И в ней горел огонь, и в ней мечты кипели…

Кульминационное развитие сюжетной линии. Поезд опаздывает («Как ожидание бывает нестерпимо!»). Пёстрая толпа наполняет вокзал. Вот прошла гурьба артельщиков. Ожидание («А поезда всё нет: пора б ему прийти!»). Прибытие состава («Вот раздался свисток, дым по дороге вился, И, тяжело дыша, как бы устав в пути, Желанный паровоз пред ним остановился»). Разочаровывающая встреча через десятилетия («И в глубь минувшего, в сердечный их архив, Уже уходит прочь ещё воспоминанье! Ему припомнилась та мерзлая скамья, Где ждал он поезда в волнении томящем; Она же думала, тревогу затая: «Как было хорошо, когда в вагоне я Смеялась от души над пассажиром спящим!».

У Льва Николаевича Толстого (1828-1910) – своё философско-психологическое видение особенностей тогдашней «железнодорожной цивилизации». В письме Тургеневу (из Женевы в апреле 1857 года) Лев Николаевич по-приятельски убеждает: «Ради Бога, уезжайте куда-нибудь и вы, но только не по железной дороге. Железная дорога к путешествию то же, что бордель к любви. Так же удобно, но так же нечеловечески машинально и убийственно однообразно…».

Отношение Льва Николаевича к железной дороге, конечно же, эволюционировало. В его сочинениях – немало «железнодорожных зарисовок». На затерявшейся во глубине Московии железнодорожной станции А С Т А П О В О протекли последние мгновения жизни величайшего гения человечества…

…Перелистаем толстовский роман «Анна Каренина»…

«-Что, скоро ли? – обратился Вронский к служащему.

- Поезд вышел, - отвечал служитель.

Приближение поезда всё более и более обозначалось движением приготовлений на станции, беганьем артельщиков, появлением жандармов и служащих и подъездом встречающих. Сквозь морозный пар виднелись рабочие в полушубках, в мягких валенных сапогах, переходивших через рельсы загибающихся путей. Слышался свист паровика на дальних рельсах и передвижение чего-то тяжелого…»

……………………………………………

«Действительно, вдали уже свистел паровоз. Через несколько минут платформа задрожала, и, пыхая сбиваемым книзу от мороза паром, прокатился паровоз с медленно и мерно насупливающимися и растягивающимся рычагом среднего колеса и с кланяющимся, обвязанным, заиндевелым машинистом; а за тендером, все медленнее и более потрясая платформу, стал проходить вагон с багажом и с визжавшею собакой; наконец, подрагивая перед остановкой, подошли пассажирские вагоны…

………………………………………………….

«Страшная буря рвалась и свистела между колесами вагонов по столбам из-за угла станции. Вагоны, столбы, люди, все,что было видно, - было занесено с одной стороны снегом и заносилось все больше и больше. На мгновение буря затихла, но потом опять налетела такими порывами, что, казалось, нельзя было противостоять ей. Между тем какие-то люди бегали, весело переговариваясь, скрипя по доскам платформы и беспрестанно отворяя и затворяя большие двери…

……………………………………………………………

Станция А н н а – К а р е н и н с к а я…

Такой станции нет на карте железных дорог. И в то же время…

«…- Прикажете до Обираловки? – спросил Петр.

Она совсем забыла, куда и зачем она ехала, и только с большим усилием могла понять вопрос.

- Да, - сказала она ему, подавая кошелек с деньгами, и, взяв на руку маленький красный мешочек, вышла из коляски….

«Она смотрела мимо дамы в окно на точно как будто катившихся назад людей, провожавших поезд и стоявших на платформе. Равномерно вздрагивая на стычках рельсов, вагон, в котором сидела Анна, прокатился мимо платформы, каменной стены, диска, мимо других вагонов; колеса плавне и маслянее, с легким звоном звучали по рельсам, окно осветилось ярким вечерним солнцем, и ветерок заиграл занавеской.

Анна забыла о своих соседях в вагоне и, на легкой качке езды вдыхая в себя свежий воздух, опять стала думать.

«Да, на чем я остановилась? На том, что я не могу придумать положение, в котором жизнь не была бы мученьем, что все мы созданы затем, чтобы мучиться, и что мы все знаем это и все придумываем средства, как бы обмануть себя. А когда видишь правду, что же делать?»..

…Когда поезд подошёл к станции, Анна вышла в толпе других пассажиров… …И вдруг, вспомнив о раздавленном человеке в день её первой встречи с Вронским, она поняла, что ей надо делать. Быстрым, легким шагом спустившись по ступенькам, которые шли от водокачки к рельсам, она остановилась подле вплоть мимо её проходившего поезда. Она смотрела на низ вагонов, на винты и цепи и на высокие чугунные колеса медленно катившегося первого вагона и глазомером старалась определить середину между передними и задними колёсами и ту минуту, когда середина эта будет против неё… …Надо было ждать следующего вагона. Чувство, подобное тому, которое она испытывала, когда, купаясь, готовилась войти в воду, охватило её, и она перекрестилась. Привычный жест крестного знамения вызвал в душе её целый ряд девичьих и детских воспоминаний, и вдруг мрак, покрывавший для неё всё, разорвался, и жизнь предстала ей на мгновенье со всеми её светлыми прошедшими радостями…».

…Чеховская Москва. Чеховское Подмосковье… Антона Павловича помнят и Мелихово, и Воскресенское, Звенигород, Бабкино, Горки, Васькино, Введенское; привлекают неизменное внимание краеведов «чеховские тропы» в Серпухове, Истре, Глебово, Дюдьково, Красково, Любимовке, Максимовке; чеховеды и регионоведы с благоговением прослеживают биографические коллизии русского гения в Наро-Фоминске, Новосёлках, Новом Быте, Полевщине, Талеже, Успенском.

«Железнодорожная тема» своеобразно высвечена и раскрыта в философско-психологическом эпосе А.П. Чехова. Вот, например, фрагмент из «Дамы с собачкой»:

«…Я буду о Вас думать… вспоминать, - говорила она. – Господь с вами, оставайтесь. Не поминайте лихом. Мы навсегда прощаемся, это так нужно, потому что не следовало бы вовсе встречаться. Ну, господь с Вами.

Поезд ушел быстро, его огни скоро исчезли, и через минуту уже не было слышно шума, точно все сговорилось нарочно, чтобы прекратить поскорее это сладкое забытье, это безумие. И, оставшись один на платформе и глядя в темную даль, Гуров слушал крик кузнечиков и гудение телеграфных проволок с таким чувством, как будто только что проснулся. И он думал о том, что вот в его жизни было еще одно похождение или приключение, и что оно тоже уже кончилось, и осталось теперь воспоминание…».

«…Неужель он не знает, что живых коней

Победила стальная конница?..»

Много любопытного, примечательного, поучительного найдёт читатель в изданной в 2001 году в Воронеже книге «Стальной Меридиан. История Юго-Восточной железной дороги» (автор Виктор Попов; редактор Е.Г. Новичихин; общая редакция М.П. Акулова). Любопытна очерково-публицистическая публикация Владимира Березина «Образ паровоза» («Октябрь», 2001, № 10).

…»Железнодорожная цивилизация» в своеобразном философско-просветительском «ключе» высветилась в «Хвале Человеку» Валерия Брюсова (1 декабря 1906 года):

Сквозь пустыню и над бездной

Ты провёл свои пути,

Чтоб нервущейся, железной

Нитью землю оплести…

- поэт-символист представляет впечатлюющую панораму истории человечества с самых ранних этапов её развития («Молодой моряк вселенной, Мира древний дровосек, Неуклонный, неизменный, Будь прославлен, Человек! По глухим тропам столетий Ты проходишь с топором, Целишь луком, ставишь сети, Торжествуешь над врагом! Камни, ветер, воду, пламя Ты смирил своей уздой, Взвил ликующее знамя Прямо в купол голубой. Вечно властен, вечно молод, В странах Сумрака и Льда, Петь заставил вещий молот, Залил блеском города»).

«Нервущаяся, железная нить»… Новый этап цивилизации… «Нервущейся, железной нитью» человек сумел «оплести» планету… Гудки паровозов возвестили о новой цивилизационной эре («В древних вольных Океанах, Где играли лишь киты, На стальных левиафанах Пробежал державно ты. Змея, жалившего жадно С неба выступы дубов, Изловил ты беспощадно, Неустанный зверолов. И шипя под хрупким шаром, И в стекле согнут в дугу, Он теперь, покорный чарам, Светит хитрому врагу. Царь несытый и упрямый Четырех подлунных царств, Не стыдясь, ты роешь ямы, Множишь тысячи коварств, - Но, отважный , со стихией После бьешься с грудью грудь, Чтоб еще над новой выей Петлю рабства захлестнуть. Верю, дерзкий! Ты поставишь По Земле ряды ветрил, Ты своей рукой направишь Бег планеты меж светил, - И насельники вселенной, Те, чей путь ты пересек, Повторят привет священный: Будь прославлен, Человек!»).

…Москва и Подмосковье помнят энергичного газетчика и журналиста, самобытного прозаика и публициста Николая Гарина-Михайловского (1852-1906).«Железнодорожная» тема нашла в его творчестве оригинальное воплощение. Очерковость, художественная документальность, порой даже некая «репортажность» – жанровое свойство его зарисовок («…В каждом месте линия кипела рабочими: забивали сваи, сыпали насыпи, копали выемки, тянулись обозы с вывозимою землею, лились песни, крики, громкий говор. Узкая полоса земли на протяжении двухсот восьмидесяти верст жила полной жизнью безостановочно все двадцать четыре часа в сутки…».

Сам один из активнейших участников бурного строительства российской «чугунки», Н.Гарин-Михайловский воссоздал впечатляющую панораму работ: «…Горячая работа сразу закипела по всей линии участка. Носились земляные и балластные поезда, сотни рабочих сменяли шпалы, подбивали их новым балластом и выравнивали путь… В тех местах, где все уже было приведено в порядок, линия приняла неузнаваемый вид. На красивом, отточенном, свежем земляном полотне рельефно, с строго очерченными гранями высился балластный слой, выглядывали из него новенькие шпалы, и две пары рельс тянулись непрерывным следом… поезд несся мягко, с особым задумчивым гулом…».

… «Железнодорожный эпос» начала ХХ столетия «пополнила» психологическая новелла Александра Александровича Блока (1880-1921) «На железной дороге»

(1910).

Блоковская Московия… В контексте москвоведения серьёзную просветительско-воспитательную ценность имеют факты и обстоятельства творческой биографии выдающегося русского поэта, связанные с Большой Москвой и Подмосковьем (Шахматово, Подсолнечное, Боблово, Клин, Гудино, Дедово,Трубицино).

Блоковская эпоха… Блоковское восприятие российского быта и бытия начала ХХ столетия…

Под насыпью, во рву некошеном,

Лежит и смотрит, как живая,

В цветном платке, на косы брошенном,

Красивая и молодая.

Как вызрела трагедия на безымянном полустанке? Лирический блоковский повествователь как бы «реконструирует» психологическую динамику и диалектику жизненной драмы…

Бывало, шла походкой чинною

На шум и свист за ближним лесом.

Всю обойдя платформу длинную,

Ждала, волнуясь, под навесом.

Судьба человека… Технически-цивилизационный прогресс решительно и бесцеремонно вторгся в человеческие «уюты» («Три ярких глаза набегающих – Нежней румянец, круче локон: Быть может, кто из проезжающих Посмотрит пристальней из окон… Вагоны шли приличной линией, Подрагивали и скрипели; Молчали желтые и синие; В зеленых плакали и пели»). Столкновение человеческого одиночества и «стальной» неукротимой стихии («Вставали сонные за стеклами И обводили ровным взглядом Платформу, сад с кустами блёклыми, Её, жандарма с нею рядом… Лишь раз гусар, рукой небрежною Облокотясь на бархат алый, Скользнул по ней улыбкой нежною, Скользнул – и поезд вдаль умчало»).

Гениальный художник-психолог обладает искусством глубинно-психологического постижения судьбы человеческой через индивидуальное событие, биографическую коллизию; драматическое происшествие на безымянной железнодорожной станции

побуждает читателя к осмыслению общечеловеческого, бытийно-философского, «вечного»…

Так мчалась юность бесполезная,

В пустых мечтах изнемогая…

Тоска дорожная, железная

Свистела, сердце разрывая…

Да что – давно уж сердце вынуто!

Так много отдано поклонов,

Так много жадных взоров кинуто

В пустынные глаза вагонов…

Не подходите к ней с вопросами.

Вам все равно, а ей – довольно;

Любовью, грязью и колесами

Она раздавлена - все больно.

… Содержательна и поучительна «перекличка» блоковских образов с поэтическими прозрениями Андрея Белого (Бориса Николаевича Бугаева; 1880-1934). Вот, к примеру, стихотворение 1908 года «Из окна вагона» («Поезд плачется. В дали родные Телеграфная тянется сеть. Пролетают поля росяные. Пролетаю в поля умереть. Пролетаю: так пусто, так голо…Пролетают – вон там и вон здесь – Пролетают – за сёлами сёла, Пролетают – за весями весь; - И кабак, и погост, и ребенок, Засыпающий там у грудей: - Там – убогие стаи избёнок, Там – убогие стаи людей»). Лирический герой, автобиографический повествователь соотносит увиденное из окна вагона стремительно несущегося поезда с самым заветным, сокровенным, выстраданным («Мать Россия! Тебе мои песни, - О немая, суровая мать! – Здесь и глуше мне дай, и безвестней Непутевую жизнь отрыдать, Поезд плачется. Дали родные. Телеграфная тянется сеть – Там – в пространства твои ледяные С буреломом осенним гудеть»).

«Телеграфист» (1906-1908) Андрея Белого – своеобразный очерково-репортажный «портрет» представителя одной из «железнодорожных» профессий («Депешами стрекочет В окне телеграфист. Служебный лист исчертит. Руками колесо Докучливое вертит… Прикованный потоком летающих депеш… Выкидывает ленты, Стрекочет аппарат»).

Автор «Телеграфиста», в сущности, использует жанрово-стилевые возможности

почти кинематографического сценария, почти кинематографической пластики («Поезд скорый В полях вопит свистком; Клокочут светом окна – И искр мгновенный сноп Сквозь дымные волокна Ударил блеском в лоб. Гремя, прошли вагоны. И им пропел рожок. Зеленый там, зеленый, На рельсах огонёк...»).

Художественно-документальна его «Станция» (1908): бытийно-бытовые подробности,

меткие репортерские наблюдения, психологически мотивированные детали. Вместе с тем казалось бы заурядно-обыденное несёт в себе общеинтересное, входящее в систему

общефилософских ценностей и идеалов («Туда, туда – далёко Уходит полотно: Там в ночь сверкнуло око, Там пусто и темно. А всё: - в огнях буфета…»).

…Большая Москва и Подмосковье помнят Ивана Алексеевича Бунина (1870-1953). Буниноведы и регионоведы бережно хранят в «биобиблиографической памяти» московские «контакты» Ивана Бунина с Максимом Горьким, Антоном Чеховым, Константином Станиславским, Леонидом Андреевым, Викентием Вересаевым, Александром Куприным. «Железнодорожное» у Бунина – предмет особого разговора

(«…Станция и разъезды часты, но они теряются среди окружающего их пустынного и огромного пейзажа. Ещё не завладела новая дорога краем и не вызвала к себе ее обитателей. Постоит поезд на пустынной станции и опять бежит среди перелесков… Едем все же с опозданием: стояли в поле, и никто не знал почему, все сидели в томительном ожидании, слушая, как уныло шумит ветер за стенами неподвижных вагонов и как жалобно кричит бочкообразный паровоз, имеющий манеру трогать их так, что пассажиры падают с диванов. Качаясь на неровном бегу поезда, я хожу из вагона в вагон и вижу обычную жизнь захолустного поезда. В первом и втором классе пусто, а в третьем – мешки, полушубки, сундуки, на полу сор и подсолнухи, почти все спят, лежа в самых тяжелых и безобразных позах…»).

«Я был в Москве, в этом городе тысяча трёх колоколен

и семи железнодорожных вокзалов…» (Блез Сандар)

Неожиданный смысловой и психологический «поворот» предлагает Николай Николаевич Ушаков (1899-1973) в стихотворении 1923 года «Кладбище паровозов»

(«Не в честь любимой строю мавзолей, Когда закат торжественен и розов, - мне всех кладбищ печальней и милей забытое кладбище паровозов. Железные листы дрожат едва – их точит ржа и ветер зыблет шалый, и поросла зеленая трава, где прежде сердце пламенем стучало»). Автобиографический герой размышляет о смысле бытия, о движении, «беге»

времени, о смертном, преходящем и имеющим продолжение, будущее («Тебя запомнят – ты писал и жил, но жизнь железа и огня забылась. Благодари, что в этой меди жил, крутая кровь гремела и дымилась. Неистово ликуя и свища, окутываясь паром светло-серым, они летели эти «С» и «Щ» к незабываемым дебаркадерам. В них золотые бились пламена, но сердце стало»). Сентиментально-пафосен финал «Кладбища паровозов» («Подойди прохожий! Такой погост людских погостов строже, благослови стальные имена»).

Александр Андреевич Прокофьев (1900-1971) «вплетает» в эпику и лирику своей «России» своеобразный «железнодорожный» сюжет из военного времени («Справа – поле, слева плёс, на платформе – пушки, Паровоз – шесть колёс, Красные теплушки. А в теплушках гомон, гомон, А в теплушках говор, говор, Начинаем по-другому Жить да поживать. От махорки сине-сине: Едут парни за Россию Насмерть воевать!»»). Минули годы… Благодарная память поколений… - «Да здравствует великая! Ей пало на роду От Буга и до Тихого Железную страду. Могучими усильями Поднять на рамена… Да здравствует Россия – Железная страна!».

Эмоционален, романтически одухотворён «Экспресс в будущее» Николая Семёновича Тихонова (1896-1972). – «Обжигая глазами сигнальными, Прижимая всю Землю к груди, Он разбудит столицы печальные, Продышав им огни впереди».

Игорь Ляпин мастерски «сплавляет» живописное и эмоционально-лирическое в своей «Поэме о машинисте» («Тут берёзка, там соседка, Села – хатки в два ряда. Мимо тихого проселка Пролетают поезда. Вьется речка-невеличка, Сине небо, даль чиста. Тормознет ли электричка, Если да – одна из ста»). Автобиографический повествователь зорок и памятлив («День и ночь зимой и летом Гулко слышимы окрест, Обдают составы ветром Безымянный переезд. Путь упруг, почти не сложен, Прям – глядишь и видишь весь. Но одна примета все же здесь особенная есть. Всем обходчикам известен, Машинистам всем знаком, Сорок лет на этом месте Человек стоит с флажком…»). Автор поэмы обладает даром эпико-философского обобщения («…Поезд слева, поезд справа, А ему и нипочем – Он к грохочущим составам Столько лет стоит лицом. Перестуки, перезвоны, бьет огнем летящий свет. И рябят в глазах вагоны, Словно кадры кинолент…»). Увиденное и «памятью сердца» запечатленное на безымянном полустанке («Как пружину память сжали лет упругие витки. Было – перед ним держали Так сигнальные флажки. Был гудок машины властный, Путь не прост, маршрут лалек. Желтый – красный, желтый – красный Трепетал в глазах флажок. Там поля, а там дубравы, Полустанки, города. Гулко шли его составы. Да какие! Да куда!..»).

1.0x