Я сижу в буфете Российской государственной библиотеки. Под сенью старых стен «не слышно шума городского», не чувствуется столичная жара. Я неторопливо поглощаю свой поздний обед, но вскоре моя идиллия разрушается беседой за соседним столиком.
Разговаривают двое мужчин: один — чуть старше меня, то есть немного за сорок, другому около шестидесяти. Я постоянно вижу их здесь. Не знаю, пишут ли они диссертации или занимаются самообразованием. В данный момент они говорят о Стрелкове. Да-да, о том самом Стрелкове, который возглавляет ополчение Донецкой народной республики и из которого интернет-сообщество, поддерживающее ДНР и ЛНР, в последнее время делает чуть ли не икону. Разговор идет в том русле, что Стрелков сдал, устал и уже не является тем воплощением бесстрашия, боевого духа и продолжением лучших традиций славного дореволюционного российского офицерства, как раньше. Я встаю и ухожу, и только отголоски «Стрелков, Стрелков…» постепенно затихают в моих ушах.
Я сижу в столовой одной подмосковной деревни. Райский уголок! Отойдешь от шоссе на каких-то двести метров — тишина, покой, зелень и вода. А пока я поглощаю вкуснейший щавелевый суп по демпинговым ценам. Правда, в столовой работает телевизор. Показывают беженцев с Украины (из Украины?) с напряженными лицами. Пытающийся быть неравнодушным голос диктора сообщает, что на рассмотрение заявки каждого уходит до пяти рабочих дней. Внезапно картинка сменяется. Я вижу симпатичную, молодую женщину с ребенком. Из того немногословия, которое она произносит, остается только одно слово.
Это слово «страшно».
Я еду в Москву по делам и, как водится, безбожно опаздываю везде, где только можно. У станции метро «Третьяковская» я вижу парусиновую палаточку с надписью «Помощь Донбассу».
— А это под чьим патронажем? — интересуется корпулентная дама в кутюрном наряде.
— Под патронатом, — машинально повторяю я (профессиональная деформация; что поделать — через мои редакторские руки прошло слишком много текстов). Но мой голос тих, и его не слышно. Вздохнув, дама опускает в ящичек пятисотку: — Бог в помощь! — и удаляется.
Мои возможности гораздо скромнее. Вздохнув, я кидаю в ящичек двадцать рублей. Сбор средств осуществляется под эгидой какой-то церкви, на невзрачном листике — номера счетов мелким шрифтом. Я опаздываю, теперь уже, что называется, криминально. Но какой-то элемент душевного паззла становится на свое место. Я чувствую это.
Я стою в тишине подмосковной церкви и молюсь. Жара — непременный фон моего рассказа, но в церкви тихо и прохладно. К стандартной записке о здравии добавляется имя воина Дмитрия из одного уютного чата, где я разбавляю стандартный мужской треп. Никто не верил, что он уедет воевать на Донбасс, а он уехал.
«Командиры забегали, не сегодня-завтра в бой отправят».
«Воин Дмитрий». Страшно.
В той же записке есть еще одно новое имя. Михаил Моисеев, ведущий блогов «Завтра». Он уже месяц освещает украинские события – остряк, балагур, весельчак и жизнелюб в строгом костюме. За него тоже страшно.
И я не могу включить «Поедем на войну» обожаемой мной Натальи Медведевой, потому что сейчас из этой песни сквозит ледяная, страшнейшая бездна.
И я не могу открыть газету — любую — потому что там — Украина, Украина, Украина...
«Ах, закройте, закройте глаза газет». Я никогда не понимала по-настоящему, что это за строки Маяковского. Теперь я понимаю. Лучше бы не понимать.
Я была в Киеве только один раз.
Летом 2012 года.
И это был Город Солнца. Счастья. Света. Мира. Любви.
Никаких горящих покрышек.
«К концу года Воды центробежные процессы в древней Империи стали наиболее значимыми». Я не знаю, что за процессы.
В моей голове остался лишь один вопрос.
Это вопрос: «Зачем»?
Да, политологи в начищенных ботинках популярно объяснят мне, зачем и почему.
Какова история, истоки, предпосылки, подводные течения и мотивы.
Сколько стоит каждый участник с той и с другой стороны.
Каковы прогнозы, перспективы и варианты развития событий.
Как это повлияет на геополитическую, экономическую и черт еще знает какую ситуацию в регионе.
Но у меня все равно остается вопрос «зачем»?
Когда я читаю про человека, способного сдать родную сестру за пособничество «не тем». Вспоминается та притча про монгольского хана, отпустившего всю семью русской женщины за то, что она выбрала оставить в живых именно брата, потому что и муж, и сын еще будут. Да, жену можно сменить, детишек можно настругать более качественных, как бы отвратительно и мерзко это ни звучало. Но — сестру? Младшую? В голове не укладывается. Зачем? Как?
Военные психологи не менее популярно объяснят мне, зачем и как. Как деформируется психика в экстремальных условиях. Как человеческий экстремум личности — как верхние, так и нижние его точки — становится видимым, когда слезает тоненький глянец «цивилизацованности». «А ля гер ком а ля гер», — эта галлицийская — созвучная Галиции жестянка эхом разнесется по «Эхам Москвы», по уютным радио- и телестудиям, по финской бумаге прессы. Я все слышу. Я все понимаю. Но...
Трехлетний мальчик, рядом с которым разорвалась бомба в Славянске. Лишившийся только-только пробуждающегося рассудка и повторяющий без конца: «Бомбят, бомбят». Как колокольчик, растоптанный сапогом. Зачем?
Из разбомбленного дома спасена нутрия. Кому-то стало жаль животину...
«Если мы начнем драться друг с другом, нам конец», — говорил Римус Люпин в «Гарри Поттере». Сколько русских парней ушло в ополчение Донбасса добровольцами? Неизвестно. И с другой стороны — тоже есть русские добровольцы. Да черт возьми, какая разница, если молодые (и не очень) ребята — при нынешнем дефиците нормальных мужчин — убивают и калечат друг друга, вместо того, чтобы смотреть на небо, обнимать женщин, рожать детей, создавать что-то хорошее?!
Самое страшное, что — ничего не изменится. Война — всегда война. Кто-то вернется вечно молодым в гробу. Кто-то выживет, но будет кричать по ночам от кошмарных снов. Кто-то спасет товарищей, кто-то предаст. Кто-то будет поедать, как манну небесную, любые предвыборные обещания в судорожном пришепетывании: «Лишь бы войны не было».
Я не знаю, что еще сказать.
Я всего лишь женщина, которая не хочет ждать мужа, сына, брата — с войны, где он стреляет в мужа, сына и брата другой женщины.
Dixi et animam levavi.
