Авторский блог Георгий Осипов 11:26 6 марта 2014

В свинцовых волнах Альбиона

даже в тихих местах цеппелины звучали громко, грозно, неистово и убедительно, настолько, что первое детское впечатление не подвергалось переоценке взрослым человеком иногда до самой смерти

Вот уж несколько лет я корреспондирую в газету небольшие очерки-размышления, сам объем которых, говоря словами В. Л. Топорова, «не позволяет обрушивать на читателя лавину информации, в которой он захлебывается, но и не подает ему эту информацию в разжеванном виде».

Один москвич подрабатывал уроками английского в профтехучилище, хотя за его спиной поговаривали, будто он служит цензором не то в издательстве, не то в самой газете «Правда». По музыкальным пристрастиям это был типичный элвисист-консерватор, убежденный, что волосатые группы угробили настоящую музыку. Он не то, чтобы осуждал, скорее, высмеивал учеников, слушавших под партой втихаря ранний, жиденький хард-рок, в негромкой подаче звучавший совсем по-детски, примерно как песенки из мультфильмов.

Сам цензор предпочитал слушать своего кумира при максимальной громкости, лежа на полу и приставив к ушам обе колонки, и все это, когда Элвис был еще жив – для тех времен зрелище, прямо скажем, уникальное.

Он вообще был не совсем обычным человеком, Аркаша-цензор, похожий на гимназических преподавателей эпохи Сологуба и Чехова. С ним вместе учился литературовед Анджапаридзе, сопровождавший писателя Кузнецова, когда тот решил остаться в Лондоне, посмотрев стриптиз.

Подобно многим представителям своего поколения, Аркадий закончил жизнь не то привратником, не то в охране. Еще одним элвисистом первого призыва стало меньше на земле. Убыль его никому не больна, память о нем никому не нужна…

Сбежав от советской делегации во время поездки в Англию, Анатолий Кузнецов до самой смерти выступал по радио с «беседами», которые несмотря на царившую внутри страны апатию, все-таки сумели завоевать небольшую аудиторию. В основном это нравилось одиноким людям средних лет, слушавшим транзистор негромко, как слушали пэтэушники поднадоевший «Лед Зеппелин» под партой, довольствуясь музыкой предыдущего поколения, потому что ничего «забойней» не было, а настоящий хэви-металл еще не сформировался.

Иногда одинокие люди средних лет задают обоснованные вопросы и нам, создавая повод для очередной стилизации под «беседу писателя Анатолия Кузнецова», чей, во многом тупиковый побег совпал со взлетом британской группы, чье имя стало символом иррациональной преданности и пассивного мракобесия людей, о которых рассказывать особо и нечего.

О чем мечтает местечковый сморчок, профукавший первую половину жизни между книжным рынком и киноклубом «Восхождение»?.. Совершенно верно – сморчок мечтает о реванше, который возможен только в большом городе, где трафаретную биографию можно легко подменить загадочным и героическим прошлым.

Однако нельзя забывать, что насытить жизнь яркими событиями, можно было лишь ускорив ее темп, и, соответственно, сделав короче ее продолжительность. В провинции это было нелегко, поэтому реальные порывы там заменяли прослушиванием скоростных пьес типа Communication Breakdown, перемежая минуты экстаза просмотрами долгих фильмов и чтением толстых книг «не для всех».

В чем секрет устойчивой славы «Лед Зеппелин», при явном отсутствии всенародной любви? Прежде всего в том, что других таких не было – по длине волос, дерзости спецэффектов (каждый из них длился несколько секунд, но пронзал воображение на всю жизнь), и громкости. Даже в тихих местах цеппелины звучали громко, грозно, неистово и убедительно, настолько, что первое детское впечатление не подвергалось переоценке взрослым человеком иногда до самой смерти.

«У битлов стоваттники стоят»! – с интимным восторгом говорили те, кому жилищные условия не позволяли кричать в экстазе во весь голос, те, в чьем распоряжении был единственный динамик в коробке, и с ним (они догадывались и об этом) пройдет вся их молодость, а в провинции, не нами подмечено, она тянется очень долго.

Битловские «стоваттники» символизировали могущество покоривших планету марсиан, они были репродуктором на линии фронта, склонявшим противника к безоговорочной капитуляции, хотя победитель в холодной войне еще не определился.

Кто из наших мог усилить свой голос до такой мощности, чтобы проорать, да еще и по-английски, что-нибудь типа «выйду в поле, закричу, закричу во всю мочу?..»

С нашей стороны громко работали только радиоглушилки, но шумовой террор еще не вошел в моду. Почти все решали умело расставленные тут и там приманки, иногда продуманные, умышленные, иногда, казалось бы, случайные, закрепленные по наитию: вот здесь затяжной, протяжный вопль – совсем не к месту, но сработало. Чтобы услышать его еще раз, восьмиклассник без подмотки прослушает две трети альбома. А здесь вдруг резко обрывается аккомпанемент могучей ритм-секции, и гитарист целых две минуты «верзает» в одиночестве – недопустимое пижонство, но и оно сработает, потому что это громко, самоуверенно и необычно. Наши гитаристы даже передвигаются как-то робко, бочком, совсем как горьковская Ниловна в романе «Мать», а тут совсем другое дело. И самое главное – все эти выигрышные, приметные места, слушатель, как заранее прикормленная рыбаками рыба, не замечает, и ему кажется, что все это он полюбил и отметил по своей воле, самостоятельно, тогда как исполнители сами якобы не в курсе, чего они там насочиняли. А для психики взрослого человека, давно уже не ребенка, уверенного, что наши в кино стреляют настоящими, подобные ошибки чреваты… Много чем чреваты.

Эксцессы и надрывы наш юноша ловит, напрягая слух, и думает: после армии заведу колонки, вот тогда вы у меня попляшете!

Der Ergebnis – двухкомнатная, «залу», как Берлин, надвое разделил шифоньер. Там ютятся брат с женой и детьми, и еще не старая мама. В боковушке холостой детина. Сбылась мечта идиота – после армии он купил таки колонки и дорвался до громкости – одна на шкафу с научной фантастикой, другая, непонятно как, на соплях повисла под самым потолком. Громкость такая, что дрожат даже капли на крышке унитаза.

Старший брат-инженер, проходя мимо двери, поглядывает с досадой, а иногда и с ненавистью: чтоб тебя черти…

Грохотом идиот компенсирует отсутствие знакомых сигналов в музыке групп, которые он когда-то «любил». Врубая на полную дорогостоящие новинки. Он старается расслышать и уловить приятные моменты, но в ответ доносится непонятная и примитивная морзянка. Притащит в дом последний альбом «Роллингов», врубит, так что весь двор матерится, а ведь его предупреждали, что там – на диске явное не то. Весь аванс псу под хвост. Приходится справить за полцены. Вопрос – кому? Если людям давно нравятся либо ранний Лоза, либо «Полис», или вообще педоватые итальянцы, и все давно наплевать на «старые» группы, которые умели играть настоящий рок…

Так начинались восьмидесятые – более чувствительные к новинкам, но менее снисходительные, подчас беспощадные к старине, годы.

К финалу этого десятилетия идиотику сумеют, наконец, объяснить, что во всех его разочарованиях повинен не он, а «советская власть», с ее телефонным правом, насильственной русификацией и госантисемитизмом (теперь наш идиот иначе смотрит на жертв этого суеверия, теперь он с жертвами в одном окопе) – у идиота появляется достоинство, он начинает чувствовать себя человеком, доросшим до новых ценностей и понятий.

А у брата-инженера подрастают дочери, которые, понятное дело, стесняются такого дядю. Кто-то из сверстников пересел с мопеда на «жигули» с освежителем воздуха в форме елочки. «Лед Зеппелин» распался.

Роберт Плант выпускает сольный альбом. На его покупку, как обычно, уходит весь аванс – снова зубы на полку.

Ставит – снова явное не то. Добавляет громкости – ну все равно не то. Бедные соседи! Ни вопля с реактивной хрипотцой, ни конвульсивных, словно хвост дракона, гитарных пассажей. Ни блюзов, ни рока. Между нами говоря, местами вообще на Пугачеву похоже.

И голос как-то померк, опустился. Не находя знакомых стимуляторов, детина корчится от страха, словно вампир в чужом гробу, и курит одну за одной сигареты без фильтра с карпатским узором на пачке. Вокруг все не так! Мода меняется, не ожидаясь одобрения от модников со стажем. Вчерашний эталон дендизма, сегодня даже не клоунада, а просто неопрятный, запущенный вид смирившегося со своей участью бобыля-меломана.

Отражение в зеркале напоминает раскрашенную пьяным ретушером черно-белую фотку.

В «Литпамятниках» выходят «Эликсиры Сатаны» – поздновато. На партсобраниях пугают неонацистами. Говорят, их можно распознать по сбритым «височкам». Может к ним податься? Так вроде бы староват – в январе стукнуло 95, из них два года армия, три ода практики в Лепетихе, преподавал историю, жил с директрисой, пробегая по утрам пятнашку, несмотря на две пачки «Примы» в день…

Стоваттник на лондонской сцене становится громкоговорителем в руке митингующего мракобеса. Не было никакого «времени колокольчиков», было время матюгальников.

Для кого-то юбилей великого гитариста – повод заработать.

Для нас он, как и все остальное, лишь еще одна возможность поразмышлять.

1.0x