Авторский блог Алексей Федотов 06:47 28 октября 2014

Учение об империализме в одноименной книге Д.А. Гобсона

Д.А. Гобсон является первым серьезным исследователем новых форм империализма, появившихся к началу XX века, обозначившим значение именно финансового капитала в их появлении и развитии. Какие-то из положений его книги с позиций сегодняшнего дня выглядят прозрением будущего, а какие-то, наоборот, несколько наивными. В любом случае нельзя отрицать, что именно Д.А. Гобсон оказал большое влияние на формирование нового учения империализме в начале XX века, на работы в данном направлении В.И. Ленина, взявшего на себя даже труд перевода книги английского экономиста.

Гобсон (Hobson) Джон Аткинсон (6.7.1858, Дерби, — 1.4.1940, Лондон), английский экономист и реформист. Окончил колледж Линкольна в Оксфорде (1878). В 1887—97 читал курс политической экономии в Оксфордском и Лондонском университетах. Сторонник теорий предельной полезности, предельной производительности и недопотребления. Главный труд Гобсона — «Империализм» (1902), в котором он, по словам В. И. Ленина, «... дал очень хорошее и обстоятельное описание основных экономических и политических особенностей империализма» (Полн. собр. соч., 5 изд., т. 27, с. 309). Отвергая в целом его концепцию, Ленин использовал в книге «Империализм, как высшая стадия капитализма» фактический материал и отдельные выводы его работы. Критикуя империализм, Гобсон утопически призывал возвратиться к условиям домонополистического капитализма, отдельные пороки которого он мыслил устранить путём парламентских реформ. В 3-м издании своего труда «Империализм» (1938) Гобсон солидаризировался с демократическими силами, борющимися с фашизмом(1).

Дж. А. Гобсон рассматривал империализм, как определенным образом обусловленную политику территориальной экспансии, являющейся чем-то ненормальным, о чем он прямо писал в вводной части своей работы: «Настоящее исследование определенно относится к области социальной патологии, и потому в нем не делается никаких попыток скрыть злокачественность недуга»(2).

Гобсон считал колониализм и империализм различными понятиями: «Поскольку колониализм выражается в переселении части народа на свободные или малонаселенные чужие земли, где эмигранты сохраняют полные права гражданства родной страны или устанавливают местное самоуправление, согласованное с ее учреждениями и находящееся в конечном счете под ее контролем, он может рассматриваться как естественное продвижение национальности, как территориальное расширение ее земельных фондов, языка и учреждений. Однако, в истории очень редко случается, чтобы колонии долго оставались в таких условиях, будучи удалены от своей родной страны. Они либо порывают связь с метрополией и устраиваются как отдельные национальные единицы, либо остаются в полнейшем подчинении от нее во всех делах, касающихся высшего порядка управления»(3). «Современная территориальная экспансия метрополий резко отличается от колонизации скудно заселенных земель умеренной зоны, куда белые колонисты приносят с собой систему управления, промышленность и другие достижения цивилизации родной страны. «Занятие» этих новых территорий выражается в том, что ничтожное меньшинство белых людей – чиновников, торговцев и промышленников – осуществляют свою политическую и экономическую власть над громадными ордами людей, рассматриваемых как низшая раса, неспособная пользоваться какими-либо реальными правами самоуправления в области политики или индустрии»(4).

Рассматривая империализм, каким он являлся в начале XX века, Гобсон писал, что «особенность современного империализма, рассматриваемого с политической точки зрения, заключается, главным образом, в том, что его одновременно осуществляют несколько народов. Наличность целого ряда соперничающих в этом отношении государств – совершенно новое явление. Основная идея империи в древнем и средневековом смысле слова заключалась в федерации государств под гегемонией одного из них, обнимающей весь известный и признанный мир, как его понимал Рим в своем термине «pax romana». Когда римские граждане, обладавшие всей полнотой гражданских прав, встречались на протяжении всего известного им мира и в Африке и в Азии, равно как в Галлии и Британии, империализм заключал в себе подлинный элемент интернационализма. Империя отождествлялась с интернационализмом, хотя она и не всегда основывалась на идее равенства народов»(5). «Современный империализм отличается от империализма былых времен, во-первых, тем, что честолюбивые стремления создать единую могучую империю уступили место теории и практике соперничающих между собой империй, из которых каждая охвачена одними и теми же вожделениями политической экспансии и коммерческой наживы; во-вторых, преобладанием интересов финансовых, интересов денежного капитала над чисто-торговыми интересами»(6).
Большое внимание Гобсон уделяет неравному положению различных частей Британской империи. «Британские «колониальные владения» распадаются официально на три группы: 1) «коронные колонии», в которых корона пользуется правом полного контроля над законодательством, при чем управление ведется чиновниками под контролем центрального правительства; 2) колонии, обладающие представительными учреждениями, но без ответственного правительства, и в которых корона пользуется только правом законодательного veto, а центральное правительство сохраняет контроль над государственными делами; и 3) колонии, обладающие представительными учреждениями и ответственным правительством, при чем корона пользуется только правом законодательного veto, а центральное правительство не имеет права контроля ни над одним чиновником, за исключением губернатора»(7). И «если наши вольные самоуправляющиеся колонии окрыляли надеждами, поощряли и отчасти направляли демократические стремления Великобритании, и не только периодическими успехами в искусстве народного управления, но и господствовавшим в них духом свободы и равенства, то наши деспотически управляемые владения всегда способствовали порче характера нашего народа, воспитывая в нем угодливость перед снобом, преклонение перед богатством и чинами, прививая скверные пережитки феодального неравенства»(8).

В противоположность Ленину, Гобсон отрицал то, что империализм является структурной потребностью экономики метрополии. В ней была возможна и необходима политика перераспределительного налогообложения, которая бы создавала обратный эффект в виде подрезания соответствующего экономического корня (конечные избыточные сбережения) и стимулирования отечественного спроса (уменьшение конечного недопотребления)(9).

«Если бы порядок распределения доходов или потребительская способность соответствовали наличности действительных потребностей, тогда, очевидно, потребление возрастало бы с каждым подъемом производительности, так как людские потребности безграничны, и не было бы избыточных сбережений. Но дело обстоит совсем иначе в таком экономическом строе общества, в котором распределение не согласовано с потребностями, а определяется иными условиями; в котором часть людей обладает потребительской способностью далеко превосходящей их действительные нужды или возможные потребности, тогда как другая настолько лишена этой способности, что не может удовлетворить даже основных требований своего физического существа»(10).

«Теперь очевидно, что заблуждение – считать империалистическую экспансию неизбежной, как необходимый выход для развивающейся промышленности. Не прогресс промышленности требует открытия новых рынков и новых сфер помещения капитала, а плохое распределение потребительских способностей, мешающее поглощению продуктов и капитала внутри страны. Избыточные сбережения, являющиеся экономическим корнем империализма, оказываются, при более близком рассмотрении, рентой, монопольной прибылью и вообще нетрудовым и исключительным доходом, который, не являясь продуктом ручного или умственного труда, не имеет законного raison d etre. Не имея никакого отношения к процессу производства, эти доходы не побуждают тех, кто их получает, к соответствующему расширению их потребления: они образуют излишек благ, который не имея надлежащего места в нормальной экономике производства и потребления, принуждает к чрезмерному накоплению. Пусть какое-нибудь изменение политико-экономических сил отвлечет от этих собственников излишек их доходов и передаст его или рабочим – в форме повышенной заработной платы их – или же государству – в форме налогов; тогда этот излишек будет расходоваться, а не сберегаться и способствовать тем или иным путем повышению потребления, – а в таком случае не нужно будет сражаться из-за иностранных рынков или иностранных территорий ради выгодного размещения капиталов»(11).

«Хотя с 1870 г. Произошло значительное увеличение британских владений, вызвавшее соответствующее сокращение числа и размера «чужих земель» эта империалистическая экспансия, тем не менее, не сопровождалась увеличением торговли между метрополией и ее владениями, насколько можно судить по великобританскому импорту и экспорту» (12). «Политика территориальной экспансии, как мера для обеспечения избытка населения в настоящем или будущем, не является реальной необходимостью. Вся британская эмиграция представляет лишь небольшую часть населения Великобритании, в течение последних лет территориального расширения это соотношение даже уменьшилось: небольшая часть эмигрантов селится в старых британских владениях, и невероятно малая частица селится в странах, приобретенных при господстве нового империализма»(13).

«Политика империализма последних тридцати лет, как политика торговая, оказалась обреченной, так как при огромных материальных затратах она дала лишь ничтожное, Невыгодное и ненадежное увеличение рынка, поставив в то же время на карту все достояние нации и вызвав неудовольствие других народов» (14). «Роль подобной торговли во всей хозяйственной жизни Великобритании очень незначительна, но некоторая часть ее весьма влиятельна и способна оказывать определенное давление на политику при помощи торговых палат, парламентских представителей и полуполитических, полукоммерческих учреждений вроде «Имперской Южно-Африканской ассоциации» или «Китайской лиги» (15).
«Государство, в котором хозяйственные интересы отдельных хорошо организованных классов могут брать перевес над слабыми, расплывчатыми интересами всего общества, принуждено вести политику, которая содействует закреплению их господства над последним» (16).
В своей книге Гобсон достаточно прямо пишет о фактически надправительственных структурах, определяющих империалистическую политику: «Богатство банкирских домов, размах их операций и их космополитическая организация делают их первыми и решительными сторонниками империалистической политики. Они, обладая самой большой ставкой в деле империализма и обширнейшими средствами, могут навязать свою волю международной политике»(17). Однако тут же Гобсон непоследовательно пишет о том, что «двигающая сила империализма не исключительно финансовая: финансы скорее управляют империалистической машиной, направляя ее энергию и определяя ее работу, но не они являются непосредственным источником ее могущества. Финансы пользуются патриотическими чувствами, которые таят в себе политики, солдаты, филантропы и торговцы; но увлечение территориальной экспансией, которое питается из этого же источника, даже сильное и искреннее, само по себе беспорядочно и слепо; финансы же обладают той способностью оформлять и зорко рассчитывать, которая необходима для того, чтобы пустить империализм в ход»(18). Непоследовательность данного положения Гобсона заключается в том, что он путает массовую базу и социальную сущность, недооценивая в целом роль финансового капитала в развитии империализма, основа которого в том виде, в каком он сложился к началу XX века, является исключительно финансово-монополистической. Финансы не просто управляют машиной империализма, они являются причиной ее работы.

И в других местах своей книги Гобсон об этом пишет: «Если частные интересы владельцев капитала могут столкнуться с общественными и привести к гибельной политике, то еще большую опасность представляют специфические интересы финансиста, главного дельца по размещению капиталов. Станет ли кто-нибудь утверждать серьезно, что европейские державы могут предпринимать большие войны или размещать крупные государственные займы без согласия банкирского дома Ротшильда или его союзников?»(19) Это относится не только к Европе, но и к США: «Смелый энтузиазм президента Рузвельта и его партии, говорящей о «предуказанных судьбах» и «просветительных миссиях» народа не должен вводить нас в заблуждение. Империализм нужен мистеру Рокфеллеру, Пирпонту Моргану, Ганна и Швабу и их союзникам, и они взваливают его на плечи великой республики Запада. Им нужен империализм потому, что они хотят использовать народные средства для выгодного помещения своих капиталов, которые при других условиях оказались бы праздным избытком»(20).
Гобсон писал о том, что действия этих людей определяются исключительно жаждой прибыли, при этом интересы даже целых народов никак не учитываются. В частности, об англо-бурской войне он написал: «Для «посвященных» финансовых дельцов тяжкие страдания Англии и Южной Африки во время войны оказались источником огромных барышей. Эти люди – единственные, кто выиграл на войне, и большинство их барышей основано на потерях усыновившей их родины или на личных потерях их сограждан. Правда, не обязательно, чтобы политика этих людей всегда требовала войны: там, где война может вызвать чересчур большой и продолжительный вред для промышленности, которая является важнейшим и основным базисом спекуляции, их влияние обращается в сторону мира»(21).
Конечно, финансовые магнаты не являются единственной движущей силой империализма. Гобсон указывает тех, на кого они на тот момент опирались в достижении своих целей: «Таков боевой состав реальных экономических сил, работающих в пользу империализма: большая группа лиц торговых и свободных профессий, ищущая выгодных дел и прибыльных занятий от расширения военной и гражданской службы, от расходов на военные операции, от новых территориальных владений и торговли с ними, от концентрации новых капиталов, в которых эти операции нуждаются, – и все они находят центральную руководящую и направляющую силу во власти финансового дельца. Игра этих сил не проявляется открыто. Они обыкновенно паразитируют на патриотизме и принимают на себя его защитную окраску. С уст их представителей не сходят благородные фразы, выражающие желание расширить сферу цивилизации, учредить хорошее управление, распространить христианство, уничтожить рабство и поднять низшие расы»(22). «В Англии заявление лорда Розбери о том, что Британская империя есть «величайшее в мире агентство для насаждения общего блага, когда-либо известное миру», всегда будет служить главным оправданием империализма»(23). Говоря об образовании и воспитании, на примере Англии того времени, Гобсон писал о том, что они все более становятся зависимыми от финансирующего их частного капитала: «Философия, естественные науки, история, экономика, социология – должны возводить новые укрепления в защиту денежных интересов плутократии от нападок обездоленных масс»(24). «В воспитании решающие моменты определяются следующими тремя вопросами: «Кто будет учить? Чему будут учить? Как будут учить?» Там, где доходы университета зависят от щедрот богатых людей, от милосердия миллионеров, там, по необходимости, будут даны следующие ответы: «Благонамеренные учителя», «Благонамеренной науке», «Здоровыми (т.е. ортодоксальными) методами». Народная пословица, гласящая: «на чьем возу сидишь, тому и песню поешь», вполне применима здесь, и никакие вздорные разговоры об академической гордости и интеллектуальной честности не могут заставить нас закрыть глаза на это обстоятельство»(25).
«Страдая от перепроизводства во всех профессиях, военных и гражданских, в армии и дипломатии, в церкви и суде, в педагогике и инженерном искусстве, Великобритания облегчает таким образом перегрузку отечественных рынков, дает возможность выдвинуться энергичным людям и любителям приключений и создает удобное место уединения для неудавшихся карьер и испорченных репутаций. Расширение этого поля деятельности является могущественной двигательной силой империализма»(26).

В книге, написанной в 1902 году, Гобсон говорил о существовании предпосылок для начала мировой войны. Так он писал о Британской империи: «Если мы хотим удержать за собой все, что мы захватили, начиная с 1870 года, если мы хотим состязаться с юными промышленными народами в деле раздела территорий и сфер влияния в Азии и Африке, мы должны готовиться к войне» (27). «Часто утверждают, что процесс территориального расширения фактически уже закончен. Это совершенно неверно. Правда, большинство «отсталых» рас поставлено в некоторую зависимость от той или иной «цивилизованной» державы: созданы колонии, протектораты, сферы влияния. Но в большинстве случаев все это указывает скорее на начало империализации, чем на полную законченность этого процесса»(28).
Гобсон писал о том, что «великое испытание западного империализма – это Азия, где живут многочисленные народы, наследники таких же сложных цивилизаций, как наша собственная, но более древних и вековым навыком более прочно вкоренившихся в повседневную жизнь. На африканские расы можно было смотреть, как на дикарей, как на детей, как на «отставших» на том самом пути цивилизации, на котором англо-саксонская раса является авангардом, а потому требующих поддержки со стороны более культурных народов. Не так легко найти благовидный предлог для установления контроля Запада над Индией, Китаем и другими азиатскими странами»(29).

Его фантазии о будущем Китая, в которые он сам, судя по всему не верил, через сто лет во многом воплотились в жизнь: «В наших отношениях к отсталым расам, способным к восприятию западных промышленных навыков, можно различить три стадии. Прежде всего, идет обыкновенная торговля, обмен нормальными излишками производства обеих стран. Затем, когда Великобритания или другая западная держава приобретет какую-нибудь территорию или вложит капиталы в чужой стране с целью разработки ее естественных богатств, наступает период оживленного и широкого экспорта товаров в виде рельс, машин и прочих видов реализованного капитала, при чем не требуется, чтобы экспорт был непременно сбалансирован с импортом, так как он фактически поглощает финансирующий капитал. Эта стадия может продолжаться очень долго, если в новой стране не окажется капитала или предпринимательской инициативы. Но остается еще третья стадия, которая может быть достигнута, по крайней мере, в Китае, в недалеком будущем, – она наступает тогда, когда капитал и организаторские способности имеются внутри страны и реализуются либо основавшимися здесь европейцами, либо туземцами. Народ, вооруженный всеми производительными ресурсами, необходимыми для дальнейшего внутреннего развития своей страны, может обратиться против своего цивилизатора; выбившись из под его промышленной опеки, он станет продавать дешевле его на своих собственных рынках, он захватит в свои руки его иностранные рынки и присвоит себе остальную часть культурной работы, которую еще остается сделать в других девственных частях земного шара» (30).

Гобсон писал, что к началу XX века «империализм еще только начинает осуществлять свои возможности и превращать в тонкое уменье управлять людьми; широкое доверие к нему народа, просвещение которого ограничивается искусством, не разбираясь, читать по печатному, очень благоприятствует намерениям смелых дельцов, держащих в своих руках прессу, школу, а в случае надобности и церковь, и внушающих массам империализм под привлекательной личиной патриотизма»(31).

Сравнивая современный ему империализм с Римской империей, Гобсон предсказывает, что его ждет такой же конец, в силу законов обожествляемой Гобсоном «природы»: «Современный империализм в наиболее существенных чертах ничем не отличается от старого примера. Элемент политической дани сейчас отсутствует или играет второстепенную роль; наиболее грубые формы рабства исчезли, а некоторые факты более естественного или бескорыстного управления смягчают или оттеняют его определенно паразитарную сущность. Но природу не обманешь: законы ее действуют всюду, они обрекают паразита на атрофию, на вымирание и полное исчезновение; этих законов не избежать ни народам, ни отдельным организмам» (32).

Альтернативой империализму Гобсон видел иные формы глобализации: «Подлинный сильный интернационализм, будь то форма или идея, подразумевает наличность могущественных, уважающих себя национальностей, ищущих союза на почве общих народных нужд и интересов. Такой ход исторического развития соответствует больше законам социального роста, чем зарождение анархического космополитизма индивидуальных единиц посреди общего упадка национальной жизни. Национализм – прямой путь к интернационализму, и если между ними замечается антагонизм, мы вправе подозревать искажение его природы и целей. Подобным искажением является империализм, при котором народы, нарушая границы естественной ассимиляции, превращают здоровое соревнование различных национальных типов в разбойную борьбу, соперничающих друг с другом империй» (33).

«Международные договоры, международный кредит и обмен, общая почтовая, а в более узких границах – и общая железнодорожная система, не говоря уже о конвенциях и конференциях, которыми обеспечивается согласованность международных действий, наконец, все неписанные законы о войне, о международной учтивости, о посольствах, консульствах и тому подобных учреждениях – все это покоится на основе признания некоторых взаимных обязанностей, нарушение которых наказывается потерей прав наиболее благоприятствуемого государства, бойкотом и, быть может, даже соединенным вмешательством других государств. В этих институтах мы видим начало действительной международной федерации и зачатки легальных санкций для установления и закрепления ее прав»(34).

«Если цивилизованные белые нации постепенно сбросят с себя бремя классовой борьбы, интересы которой на стороне войн и территориальной экспансии, если они сократят прирост своего населения посредством предупредительных мер против дурного потомства и употребят свою энергию на использование естественных богатств (все это вполне возможно) – тогда исчезнут всякие поводы для международных конфликтов: торговые связи и дружественные сношения будут поддерживать вечный мир на основе международной солидарности»(35). Здесь обращают внимание на себя положения о искусственном регулировании населения, «дурном потомстве», характерные для автора, религией которого являлась теория эволюции.
Д.А. Гобсон является первым серьезным исследователем новых форм империализма, появившихся к началу XX века, обозначившим значение именно финансового капитала в их появлении и развитии. Какие-то из положений его книги с позиций сегодняшнего дня выглядят прозрением будущего, а какие-то, наоборот, несколько наивными. В любом случае нельзя отрицать, что именно Д.А. Гобсон оказал большое влияние на формирование нового учения империализме в начале XX века, на работы в данном направлении В.И. Ленина, взявшего на себя даже труд перевода книги английского экономиста.

Примечания
1. dic.academic.ru › dic.nsf/bse/159941/Гобсон (дата обращения 28.04.2011 года)

2. Гобсон Д. Империализм. Ленинград, 1927. С. 17

3. Гобсон Д. Указ. соч. С. 21

4. Там же. С. 36

5. Гобсон Д. Указ. Соч. С. 22-23

6. Там же. С. 242

7. Там же. С. 34-35

8. Там же. С. 128

9. "The new Palgrave a Dictionary of Economics". Ed. by J. Eatwell, M. Milgate, P. Newman. Перевод А. С. Скоробогатова. library.by › portalus/modules/economics/referat_(Дата обращения 28.04.2011 года)
10. Там же. С. 81
11. Там же. С. 83-84
12. Там же. С. 42
13. Там же. С. 53
14. Там же. С. 55
15. Там же. С. 58
16. Там же. С. 57
17. Там же. С. 66
18. Там же. С. 66
19. Там же. С. 64
20. Там же. С. 77
21. Там же. С. 65-66
22. Там же. С. 67
23. Там же. С. 187
24. Там же. С. 176
25. Там же. С. 177
26. Там же. С. 59
27. Там же. С. 113
28. Там же. С. 179
29. Там же. С. 228
30. Там же. С. 244-245
31. Там же. С. 281
32. Там же. С. 286
33. Там же. С. 24
34. Там же. С. 140-141
35. Там же. С. 153

1.0x