В этом году исполняется двести лет со дня создания Священного союза между Россией, Пруссией и Австрией. Впоследствии в альянс вошли все европейские государства за исключением Британии и папского Рима. Священный союз стал первой в истории организацией общеевропейской безопасности, которая, худо-бедно, но обеспечивала мир в течение четырех десятилетий по окончании наполеоновских войн. В век подъема антиклерикальных и националистических настроений Священный союз оказался анахронизмом с самого первого дня своего существования. В этой конструкции, опиравшейся на веру в сакральную власть, содержалось слишком мало просвещенного европейского расчета, и чересчур много предрассветного русского идеализма, желания всех со всеми помирить и передружить во имя Божие. Александр I, написавший основные положения договора, не был гением политической философии. Он всего-навсего переложил на дипломатический язык Нового времени вековечную русскую мечту о соборном укладе, которая, как трава сквозь асфальт, то и дело, пробивается в нашу макиавеллистскую реальность под видом самых причудливых идеологий. В XVI веке — «Москва – Третий Рим», затем — союзы: в XIX веке — Священный, в XX — Советский, в XXI — Евразийский. И это, судя по всему, не конец. Главный союз, кажется, еще впереди.
Три монарха, подписавшие 14 (26) сентября 1815 Акт Священного союза, соглашались почитать друг друга «как бы единоземцами», а своих подданных «как бы членами единого народа христианского» — «la nation chrétienne». По сути дела Акт провозглашал — ни много, ни мало — создание единой христианской нации, причем, не дожидаясь восстановления церковного единства. Три союзных государя — православный, католический и протестантский — отныне управляли «тремя единого семейства отраслями, а именно Австрию, Пруссиею и Россиею» как триединым народом.
Если австрийский и прусский монархи хоть на миг искренно уцепились за александрову мечту, то побудило их к этому не иначе как прозрение надвигавшейся богоборческой революции. Революция отличается от традиционного бунта тем, что с безошибочностью гильотины отсекает в человеке чувство священного, приуготовляя его, тем самым, в качестве краеугольного камня для строительства нового мира. Фраза Наполеона: «Бог воюет на стороне превосходящей артиллерии» — яркий образчик мышления усеченного человека, который был ничем и стал всем. Предоставленный самому себе, усеченный человек — будь то Бонапарт, Гитлер, Джугашвили или Рокфеллер — довольно скоро начинает терять человеческий облик, а затем кроить общество по своему образу и подобию. Гомункулус навязывает окружающим собственную ущербность, создавая враждующие, но совершенно равноценные в своих результатах идеологии. Количество таких идеологий и, соответственно, питаемых ими революций, ограничивается только способностью человеческой природы к извращениям. Нам известно три революционных вида: человек как деньги, сформированный либерализмом, человек как хищник, выведенный в пробирке фашизма (национал-социализма) и человек как станок, спроектированный в конструкторском бюро коммунизма. Каждый из этих путей ведет в общество «контролируемого безумия», виртуозно описанное Джорджем Оруэллом. Сегодня мы — россияне американцы, китайцы и пр.— существуем именно в таком обществе, а потому неспособны по-настоящему ужаснуться точности оруэлловских прогнозов. Как и герои Д. Оруэлла, мы лишены необходимой дистанции для самокритичного взгляда. Мы знаем, что в яслях, школе и по телевизору нам промывают мозги; мы смутно догадываемся, что наши политики — люди несамостоятельные; мы легко миримся с тем, что «коммунисты» за одну ночь становятся «рыночниками», а пособники «фашистов» и «бандеровцев» — «партнерами». В романе «1984» сотрудник полиции мыслей О'Брайен, перековывающий главного героя посредством пыток и философских бесед, говорит:
-- Жизнью мы управляем, Уинстон, на всех уровнях. Вы воображаете, будто существует нечто, называющееся человеческой натурой, и она возмутится тем, что мы творим, --восстанет. Но человеческую натуру создаем мы. Люди бесконечно податливы. А может быть, вы вернулись к своей прежней идее, что восстанут и свергнут нас пролетарии или рабы? Выбросьте это из головы. Они беспомощны, как скот. Человечество -- это партия. Остальные -- вне -- ничего не значат.
-- Все равно. В конце концов они вас победят. Рано или поздно поймут, кто вы есть, и разорвут вас в клочья.
-- Вы уже видите какие-нибудь признаки? Или какое-нибудь основание для такого прогноза?
-- Нет. Я просто верю. Я знаю, что вас ждет крах. Есть что-то во вселенной, не знаю... какой-то дух, какой-то принцип, и вам его не одолеть,
-- Уинстон, вы верите в бога?
-- Нет.
-- Так что за принцип нас победит?
-- Не знаю. Человеческий дух.
-- И себя вы считаете человеком?
-- Да.
-- Если вы человек, Уинстон, вы -- последний человек. Ваш вид вымер; мы наследуем Землю. Вы понимаете, что вы один? Вы вне истории, вы не существуете.
Уинстон внутренне сломался, потому что не смог на вопрос о вере в Бога дать утвердительный ответ. Если историю творит только сам человек, то он обречен на саморазрушение. Противостоять расчеловечиванию может личная вера в Бога и религиозный уклад общества. Но правда состоит в том, что личность не может сформироваться вне социума, а культурный социум не существует вне государства. Государственная же власть всегда сопряжена с насилием и ложью. Не бывает государства любящего и милосердного. Однако государство может быть человеческим или постчеловеческим. Человеческое государство религиозно по определению, поскольку человек не самодостаточен. Ложь и насилие религиозного государства бросается в глаза особенно остро, и в этом его преимущество перед государством революционного типа. Консервативная власть может найти точку опоры для нравственной коррекции, а революционная власть — нет. У религиозных правителей — израильского царя Давида, германского императора Фридриха Вильгельма I или российского самодержца Николая II — был Тот, перед Кем они могли раскаяться. У революционных вождей — Льва Троцкого, Адольфа Гитлера или Дэвида Рокфеллера — такой инстанции нет. Об этом следует помнить, читая вызывающие скептическую ухмылку строки Акта Священного союза:
…Самодержец народа христианского, коего они и их подданные составляют часть, не иной подлинно есть, как тот, кому собственно принадлежит держава, поелику в нем едином обретаются сокровища любви, ведения и премудрости бесконечныя, то есть Бог, наш божественный спаситель, Иисус Христос, Глагол Всевышнего, Слово жизни. Соответственно с сим, их величества с нежнейшим попечением убеждают своих поданных со дня на день утверждаться в правилах и деятельном исполнении обязанностей, в которых наставил человеков Божественный Спаситель, аки единственное средство наслаждаться миром, который истекает от доброй совести и который един прочен.
Обратить мировую революцию вспять можно. Те, кто всерьез решит этим заняться, сначала перестанут метаться по треугольнику Либерализм-фашизм-коммунизм и осознают, что все это лики одной и той же мировой перманентной революции. Затем они начнут объединять контрреволюционные силы, преодолевая межконфессиональную и межрелигиозную рознь. Они согласятся, например, с тем простым фактом, что желание мусульман сбросить прозападные режимы и восстановить халифат столь же естественно, как и стремление православных контрреволюционеров возродить Российскую империю.
Постепенно входящие в моду гибридные войны возвращают нас в европейскую реальность V – XIII веков, когда сравнительно небольшие соединения высокопрофессиональных мотивированных бойцов являлись основной ударной силой. Сегодня практически все подобные отряды — пример преданной минским сговором Новороссии наглядно это демонстрирует — оказываются игрушкой в руках финансовых воротил. У кого деньги, у того и армия. Но по мере обесценивания денег и усиления хаоса самостоятельность таких формирований будет возрастать. «Серебром и золотом не найду себе верной дружины, а дружиной добуду и серебро и злато» — эти слова, сказанные некогда Владимиром Красно Солнышко, станут девизом политики будущего. Религиозно мотивированные воины имеют естественное преимущество перед наемниками и призывниками, поскольку, во-первых, они менее дорожат жизнью и земными благами, а, следовательно, их трудней купить или запугать, и, во-вторых, четко знают, чего добиваются, поэтому их сложнее обрабатывать пропагандой. Так что если глобалисты не сумеют в ближайшие годы делегировать ведение войн роботам, то их задавят как раз те силы, на которые они делают ставку в своей игре. В новых условиях у религиозных фундаменталистов есть неплохие шансы на победу. Полоса войн, в которую вступает человечество, потребует колоссальной выдержки и иррациональной жертвенности, то есть как раз тех качеств, которыми в большей степени обладают всевозможные крестоносцы, моджахеды и сионисты. Далее все будет зависеть от того, насколько их вожди окажутся способны договариваться между собой. Если они пойдут по пути религиозно-культурной интеграции, намеченному Россией в XVI — XIX веках, то наши (увы, немногочисленные) потомки станут свидетелями возникновения умопомрачительных альянсов и государственных образований.
Двести лет назад La Sainte-Alliance был утопией. В эпоху нарастающей усталости от демократии, рационализма и диктатуры денег Акт Священного союза может стать одновременно пророчеством и руководством к действию.
