В этой «серии» про военные будни бойцов Новороссии я расскажу всего лишь про одного человека. Точнее, про его смерть. Которая на фоне других смертей, для кого-то покажется незаметной. Будь я кухонным патриотом - домоседом, написал бы пафосную Оду с не менее пафосным заголовком. Увы, я пишу о том, что вижу вокруг и нахожусь рядом с теми, про кого пишу. Обычные зарисовки. Посему ничего пафосного и громогласного.
Причина для скорби
Начну издалека. Последний месяц мне откровенно надоедают просьбами - требованиями типа "почему ничего не пишешь про Бориса Немцова, вы же земляки?". В них наблюдалась некая истерия, которая, слава Богу, постепенно затухает. Многих таких «просителей» я откровенно посылал – в родном Нижнем Новгороде на почве культа личности экс-губернатора сформировалась целая плеяда агрессивных «городских сумасшедших», которые, мягко говоря, доставали. Мало того, подвинули других, более безобидных безумцев. Особенно в соцсетях – сплошные потоки неконтролируемой скорби - истерии. Самое интересное, что многие такие истеричные дамочки вполне сытно обитают в госструктурах, совмещая установку духовных скреп и неземную любовь к политику–оппозиционеру.
Действительно, я прекрасно помню «немцовские времена», когда он был первым губернатором Нижегородской области. Особенно их начало – начало 90-х. Поскольку о покойных «либо хорошо, либо ничего», попытаюсь вспомнить хорошее. В моем случае стоит поблагодарить покойного за приобретение трудовых навыков. Тогда я вместо школы таскал ящики на рынке, что бы заработать на личные боксёрские перчатки. Казенные были все разорваны и еле держались на руках - власть уже стала забывать про спорт. Мало того, в нашей секции воришки срезали боксёрские мешки из толстенной кожи. Старые боксёры были в шоке, а наш молодой тренер отдал ученикам приказ отлавливать всех, у кого на кожаных куртках будут синие пятна. Их специально рисовали на мешках для отработки точечных ударов. Также помню многочисленные «шабашки» на которые вкалывал с отцом – инженером. Часто по ночам. Отец сменил кабинет и кульман на похищение каких-то ящиков и сбивание наледи с городских крыш. Кстати, здесь я начал осваивать альпинизм. Помню маму – хирурга, которая шатаясь приходила из больницы после трёх–четырёх суточных дежурств подряд и месяцами не получала зарплату. Правда, маме иногда дарили вкусные шоколадные конфеты в коробках – других мы не ели. Ну и совсем благодарен за ваучер, который я поменял на джинсы. Тогда надо мной смеялись, а в результате я оказался прав: бумажки - акции у многих валяются до сих пор, а в бесплатных портках я проходил несколько лет. Вот собственно и всё – исходить слезами не особо и хочется. Тем более, что в последний месяц мне было по кому скорбеть. В ближайшие дни будет «сорок дней» как не стало одного хорошего человека, о котором я и хочу рассказать.
Сколько деревьев ты посадил?
Полтора месяца назад в турне по линии фронта у Дебальцево меня сопровождал этот светлый человек с позывным "Линза". Мы перемещались по линии Алчевск – Брянка – Стаханов – Кировск, большую часть дороги разговаривали, а в населенных пунктах он устраивал мне «экскурсии». Замечу, что сейчас трудно найти человека, напрочь лишенного всяких «скреп», евроценностей и других конспирологических теорий. Настоящего Воина, а не клоуна из социальных сетей. Внешне Линза чем-то неуловимо походил на царя Николая Второго – усы и бородка, к которым добавлялись очки. Видимо, отсюда и позывной. Облик завершал навороченный автомат с подствольным гранатометом. Линза охотно объяснял его возможности. Но больше он меня заинтересовал вполне нестандартным взглядом на жизнь. Он видел врагов не только на передовой, но и внутри. Внутри социума, и внутри человека. Стоя у развалин домов, Линза рассуждал, что никогда нельзя сваливать вину за эту войну исключительно на Порошенко, Обаму или «происки мирового закулисья». Даже садистов - правосеков он не порицал, а относился к ним как к достойным противникам.
- Рыба гниет с головы, - рассуждал, изучая подствольник автомат, Линза, - захотели джинсов и жвачки - развалился СССР с бесплатной медициной и образованием. И бесплатных квартир не стало… Захотели украинцы свободы - получили майдан и мобилизацию, от которой сейчас во всю бегают. А разве можно знать, что такое свобода? А главное – как ей пользоваться... Нет ни одного экономического труда про свободу! Как тут можно с бедных философов на такие вопросы ответа требовать...
Линза посмотрел на усыпанный мусором сквер в центре Кировска, где мы в этот момент находились. Потом показал мне на самую большую груду мусора:
- Все эти Обамы, Путины и Порошенки - плоды больной фантазии обывателя. А вот спроси их, что они сделали, что бы мир стал лучше? Сколько деревьев они посадили в родном городе? Сколько бабушек они перевели через дорогу? Скольким людям помогли? Так что пусть бредят дальше - неважно, от чего у человека крышу сносит...
- Так война же...
- Причём здесь война? Люди что, до войны самостоятельно, без принуждения, на улицах города мусор убирали? Философы, которые про эту свободу столько бумаги исписали, убирались у себя перед домом?
После вопроса, чем он собирается заниматься после войны и не хочет ли он остаться военным, Линза недоуменно посмотрел на меня и пожал плечами: да зачем мне это надо? Он собирался вернуться к мирному труду - на родное производство.
Когда спустя несколько дней я прибыл на передовую, бойцы вернулись с переднего края Сортировки у Дебальцево не в радостном настроении: попали под сильный обстрел и двоих сильно контузило. Один из них еле стоял на ногах, но показал обломок мины сантиметров в 10, который в него влетел. Потом покурил и лёг лицом вниз на коврик… Их тут же отвезли прокапываться в тыловую больницу в Алчевск. А один не вернулся... Это был Линза. На войне не принято представляться по имени и только на похоронах я узнал его имя – Максим. После взятия Дебальцева оказалось, что единственный из всего подразделения...
Без слез
Потом мне рассказали, что сидя в окопе он в тот день шутил, что хотел бы умереть в родном селе на Луганщине – Попасном. А когда вернулся в родной город, узнал, что в прошлом году он приезжал сюда за собранной для ополченцев помощью, гулял по набережной, наслаждался волжскими просторами и говорил, что по сравнению этими великолепными видами, все человеческие дрязги – сущая мелочь. А похоронили Линзу на городском кладбище в Алчевске – Попасное было занято украинскими войсками.
Не было не всхлипов, ни стонов, ни других привычных атрибутов похорон. Картеж из побитых и прострелянных автомобилей ополченцев с включенными аварийками медленно ехал по улицам Алчевска в сторону кладбища. Впереди «газель» с гробом. Редкие прохожие провожали кортеж взглядом. Всезнающие старушки крестились. Машины въехали в кладбищенский двор, который тут же заполняется вооруженными людьми. Все молча стоят и курят. Ждут священника, который здесь всегда не успевает – похороны происходят слишком часто.
В маленькой кладбищенской церкви не протолкнуться. Хотя и нельзя входить в храм божий с оружием, на это внимание особо не обращают. Так же как и на женщин в штанах – военной «горки» с юбкой еще не придумали. Началась заупокойная служба и батюшка вынимает из гроба положенный туда боевыми товарищами нож Линзы. Вместо него кладет туда листок с молитвой: «Нож ему там не понадобится. Так же как и другое оружие… И сигареты. Если уж очень хотите – на могилу положите. Там ему нужна только наша молитва…». «Мы же воины...» - сухо тянет командир. Батюшка обвел всех взглядом: «Война идет не за территорию. За нее только собачки дерутся. Война идет за русскую землю и православную Русь, что бы наши дети в ней жили. Поэтому не будем нарушать традиций предков».
Потом батюшкины слова про нож вызовут целую философскую дискуссию. «Мне автомат положите с подствольником и весь боекомплект, - заметил один из бойцов, - да и бутылку водки не забудьте. Я им и там покоя не дам, да и заодно выпью наконец-то...». Без слов понятно, о ком идёт речь…
Тем временем служба идет своим чередом. В руках теплятся свечи, а Линза лежит в гробу в форменной горке, укрытый флагом Новороссии. Очки ему вновь одели... В конце службы батюшка благословляет на защиту родной земли и бойцы по очереди целуют крест и ставят свечи к иконостасу. Я вслед за ними. В последний путь Линзу провожают залпом. У самой церкви уже несколько рядов заняты могилами ополченцев. Даже могилы местных авторитетов здесь не смеют приближаться к храму. По «моде» 90-х авторитеты изображены на памятниках с цепями, «меринами» и слезливыми эпитафиями. Могилы ополченцев – простые деревянные кресты. После похорон, ни разговоров, ни тем более поминок – машины молча разъезжаются по своим делам. Большинство – на передовую. Это только в псевдопатриотических сериалах после похорон здоровые мужики литрами глушат водку.
Кстати, в этот вечер я вновь оказался на передовой. В неприкосновенном запасе у бойцов была фляжка спирта. Кто-то предложил помянуть Линзу «по пять капель». Так и не помянули – решили это сделать после взятия Дебальцева. Говорят, фляжку так и не выпили до сих пор... Здесь вполне хватает доброго слова и молитвы. Так же как и разговор о погибшем – лишний повод для «разбора полетов»: что нужно было сделать, что бы это предотвратить?
- У меня на этом же кладбище дед похоронен, - заметил сидящий рядом со мной в машине ополченец Космос, когда мы возвращались с кладбища, - если жив буду, приду обоих навещать. Жалко конечно, что Линзу не на родине похоронили, пусть уж ему здесь хорошо будет – рядом с боевыми товарищами.
А в казарме на койке Линзы лежали его портрет и гитара. Снаряжение и оружия уже перешла другим людям. Которые доделают то, что он не успел. Да и спальное место Линзы долго не пустовало. Менее чем через неделю приехал его брат – добирался с занятых ВСУ территории и на похороны попасть не смог. Вроде бы забрать вещи. Он долго сидел в непривычном для здешнего антуража белом свитере, глядя на портрет. Через какое-то время я видел его уже в форме, расположившегося на койке погибшего брата. Все это произошло без пламенных речей, патриотических воззваний и прочей буффонады. Что еще добавить... Царствие Небесное тебе, Линза. Земля пухом.
