«У вас за океаном любят соленую шутку, сенатор» – на ходу бросает американскому гостю натовский генерал, и, пожалуй, его слова смело можно занести в список высказываний, которые запоминают и цитируют единицы.
Эта реплика могли бы возглавить такой перечень, если бы он существовал в природе, поскольку объем того, что зрители пропустили мимо ушей, во много раз превосходит количество афоризмов со счастливой судьбой от комедий Гайдая и «Великолепной семерки» до «Ассы» и «Брата-2».
Нечто подобное – ощущение безрадостной «избранности» я испытывал в читальном зале, обнаружив, что оказался первым читателем книг, долгие годы пролежавших в хранилище мертвым грузом. До сих пор помню девственный хруст оттепельного издания Ивана Шмелёва на фоне потрепанных, как труженицы фронтового борделя, бестселлеров.
Мысль о заокеанской любви к солёным шуткам сопровождала ребят моего поколения с детских лет, перерастая в азартное желание выяснить, к каким именно, и в чем их соль.
В исследовательском исступлении эти следопыты даже не заметили, как добрели по нетрезвым стопам предшественников до утопической вседозволенности, когда всё соленое и заокеанское стало разрешено ощупывать, с видом знатока, и пробовать на вкус. Намного труднее оказалось приохотить тамошних конгрессменов к здешнему юмору – анекдоту или частушке, поскольку ставка была изначально сделана на адекватные ответы в духе гонки вооружений – мы можем как вы, не хуже вас, и без вас.
Я совсем не люблю азартные игры, вероятно, это единственный порок, которого у меня нет, – шутя, признавался Реймонд Чендлер в состоянии, когда человеку уже безразлично, как отреагируют на его откровенность.
Людям с подобным изъяном остается лишь хладнокровно следить за успехами и поражениями других игроков, прикидывая, чем обернутся для них проигрыши и победы.
Одной из любимых игр между Востоком и Западом было ознакомление соперников с поп-культурой двух антагонистических систем. В семидесятых иностранцам, или, как тогда говорили «фирме», ставили Высоцкого. Ответная реакция – около ноля. Фирма записывала своим друзьям авторскую лирику Джеймса Тэйлора и Джони Митчелл, совсем не похожую на «солёные» эксцессы рок-ансамблей. Кассеты принимали с подобострастием, чтобы безжалостно стерев красоту, записать поверх нее что-нибудь разухабистое.
В восьмидесятых иностранцев принялись мучить записями уже местных «групп» – и снова в ответ ноль эмоций. Позднее, к записям знакомых все чаще стали добавляться записи и живое исполнение собственных опытов, с тем же результатом. Зато в числе насилуемых слушателей осталось лишь та «фирма», которую практически нечем отличить от пригласившей ее стороны.
Ей богу, между карикатурным натовцем и янки в советском кинопамфлете больше различий, нежели между современными экспонатами павильона «Большая скука».
Разнообразие, пускай кому-то антипатичное, необходимо, как акцент при качественном пересказе одесского анекдота, если вас волнует хорошее настроение, а не расовая чистота.
Чрезвычайно популярный в богемной среде исполнитель, из тех, кого по праву можно назвать кумиром нескольких поколений, сочинил и записал патриотическую песню, на которую тут же неприязненно отреагировал музыкальный гувернер, «дядька» нескольких поколений отечественной молодежи.
В иной обстановке оба могли бы и творить и мыслить в унисон без ущерба для индивидуальности, которой природа их не обидела – люди узнаваемые, не спутаешь с завязанными глазами, только время сейчас далекое от мирного.
Тем не менее, оба героя в этом противостоянии идеально соответствуют своим ролям, представляя собой наиболее точное и естественное воплощение сугубо «московского» стиля и саунда, который чрезвычайно сложно подделать представителю южной школы, равно как москвичу, на чьей стороне он бы ни был, невозможно искренне передать «хохлацкий» колорит, и попытки такого рода могут вызвать лишь недоверие и неприязнь.
Каждый делает то, что у него (как кажется ему самому, и его сторонкам) у него выходит лучше. Если бы антиподы нашли «общий язык», их бы просто не заметили, как не замечают на променаде двух мирно беседующих пенсионеров, в школьные годы за гаражами разбивавших друг другу в кровь физиономии. Правда, вероятность того, что один из них вытащит, нож по-прежнему велика.
Таким образом, оба – и певец, и музыковед – в одной драматической ситуации, каждый строго на своем месте. Слабого одолеет сильнейший, либо будет засчитана техническая ничья.
В кино близнецов обычно играет один и тот же актер (Жан Марэ в «Опасном сходстве», Ален Делон в «Черном тюльпане»), и это смотрится увлекательно, однако единообразие разных людей в реальной жизни производит обратное, гнетущее впечатление.
Примитивные, комплексующие натуры видят и слышат не себя, а своего двойника, опасаясь суровой критики подкованного оппонента. Сколько раз республиканцы возвращали мысу Кеннеди его исконное название – Канаверал, а мыс остается мысом – полоской суши, с которой стартуют ракеты.
В том краю, где я рос, космодромов и людей с фамилией Кеннеди, в принципе быть не могло. Зато был поселок с гностическим названием Софиевка, переименованный в Вольнянск. С какого-то времени я стал испытывать безотчетную тревогу и тоску, покуда не выяснил, что она связана с сокращением числа собеседников, готовых при упоминании Вольнянска, застенчиво и мудро произнести «Софиевка».
В конце концов, не осталось ни одного, кто мог бы это сделать без подсказки, а провоцировать стариков не порядочно. Вот и приходится повторять оба имени самому, пока поезд проносится мимо знакомых мест.
