Если мой школьный приятель Сермяга не одобрял какое-то событие внутри страны или на мировой арене, он говорил: «Я возмущен»
Вот и сегодня Сермяга был очень недоволен. Можно сказать, он был в бешенстве.
«У меня тут, понимаешь, западники сидят, серьезный разговор, а они припёрлись с участка с граблями и кошелками овощей!»
«Они» Сермяга произнес так, словно имел в виду пришельцев из космоса или свиту Воланда. На самом деле «они» - это родители, уже пожилые люди, а «западники» – книжный вор и гомик-инженер.
Собственно, в «западников» они превратились по щучьему велению максималиста Сермяги. Оба типичные местечковые интеллигенты умеренно-либеральных взглядов, почитатели Градского и Стругацких.
Пока мать с отцом трудились на даче, Сермяга превращал квартиру в салон, где он читал гостям по записной книжке «опасные мысли», типа «Настоящий перелет из грязи в князи стартует не с Байконура, а с мыса Кеннеди!»
Спорить с этим было, сами понимаете, бесполезно.
Сменить убеждения подчас бывает не менее сложно, чем обновить, согласно господствующей моде, фонотеку и гардероб. Точнее, последнюю запись, скажем, Smokie или кепи из джинсовой ткани еще можно где-то раздобыть, причем сравнительно быстро, на худой конец, заказать в «Доме быта», но где, по какому блату взять новые «взгляды», и куда прикажете девать старые?
Сермягины предки, простые труженики так и умерли работягами, которых обманывает и шельмует любая власть.
«Западников» скосил демон Алкоголь, но они застали перестройку и еще успели поторговать таблом на митингах «Руха». Лишь один Сермяга нашел в себе силы полностью порвать с местечковым инакомыслием, отвергнув демократию, осудив капитализм, а из прежних увлечений сохранив верность только выпивке и французской эстраде.
Разочарование в чистом, «неразбодяженном» виде – весьма дорогое удовольствие. Его могут себе позволить только цельные натуры с железной волей и очень горячим сердцем, чуждым фригидной всеядности и вседозволенности людей с окончательным диагнозом. Разочарование редко бывает связано с пресыщением.
Не бывает бывших комсомольцев. В отличие от антисоветчика, комсомолец остается подписчиком «МК» даже в свингерском клубе, или, когда десятый раз читает своей комсомольской богине на балкончиках Эйфелевой башни: «Под дождем расцветает Париж словно серая роза…»
Левые внуки губернатора Томска и внучки деникинских офицеров останутся таковыми до возраста, когда хвастать, что ты чей-то внук как-то неприлично. А их внуки так же будут повторять пьяный треп богемных рамоли, не встретивший со стороны компетентных стариков должного отпора.
«Смеешь выйти на площадь» – фиг ты оттуда куда теперь уйдешь. Это в особенности хорошо видно на примере писателей-возвращенцев». Вывозили тебя с понтом «сатанистом» – сатанистом тебя и привезут назад. Улепетнул «хулиганом – так и будет хулиганить, пока не помрет от хулиганства или чего еще. Даже в окошке террариума висит табличка «хулиган», или там, «молодой негодяй».
Не бывает бывших самостийников. Культ Кобзаря по-прежнему немного мощнее, чем, скажем, культ Боба Марли. Лысина Тараса Григоровича сияет ярче Бродского с обэриутами. И к тому же за кривое слово против Шевченко до сих пор могут убить или покалечить.
Нет, не отрекаются любя, отрекаются разлюбив, потому что были обнаружены дефекты, несовместимые с этим высоким чувством. Пожилые комсомольцы рукоплещут панкам, «поющим» Пахмутову, и мы пытаемся вообразить, что было бы, если бы Брежнев подходил к трибуне лунной походкой Майкла Джексона, а Евтух без проблем записывал с Никой Турбиной секс-музыку а ля Серж Гензбур.
Бремя подозрительных привязанностей без срока годности (а это вовсе не значит, что они не пробухают) давит на психику, деформируя людей морально, умственно и физически, оно сильнее эликсира, которым себя доконал доктор Джекилл.
Уже носятся от клуба к клубу своры лжеветеранов-мутантов в дьявольском римейке «Белорусского вокзала». Снова пахнет «охотой на ведьм» и «запретами на профессию». Жизнь, ты знаешь, что это такое?
Песок заносил города древних гигантов, и мы не знаем их имен, тем более – фамилий.
Карлики тщательно фиксируют каждую мелочь биографии, и карликам, как правило, верят.
Сваливал (по израильской визе) патриотом – вернулся еще больше патриотом: «Я унес Россию, и я же принес е` вам обратно. Получите и распишитесь».
Космополит-русофоб точно так же будет до кровоизлияния в мозг заливать про джаз и узкие брючки, проработав обезьяной в живом уголке бюджетного колледжа для пентагоновских дембелей.
Московские комсомольцы (к чему бы они ни пришли, а начинали все со «звуковой дорожки») с посаженной пожизненно печенью будут величать посаженных на пятнадцать суток «узниками совести».
Главное не рыпаться и не отрекаться. Стойкому товарищу можно простить многое из того, что нельзя прощать критиканам, скептикам и провокаторам по жизни.
Киновед, с пеленок имеющий доступ к подлинным шедеврам, не вылезая из жюри, славословит артхаус своих однокашников в точности так же, как его дедушка долбил, словно дятел, дупло диаметром «Восемь с половиной».
Выколи такому глаза, и он все равно по стуку сердца сумеет точно определить, что происходит на экране, если показывают «Ассу» – вот сейчас лилипут утопится! Потому что он смотрит глазами сердца, которые ослепить нельзя.
Проблема современных «пуссей» и других суррогатных еретиков в том, что бунтарь, энергумен такого типа запрограммирован всего на одну функцию, и обречён всю жизнь подвизаться в одной и той же роли, как бы ни менялись обстоятельства и его личное мироощущение.
Пример номер один – Бабушка.
Пример номер два – боюсь, что кто угодно…
Разочарование и пересмотр стали равны предательству среди тех, кому в сущности некого предавать.
Современным «инфан терриблям» запрещено даже частичное раскаяние в «ошибках молодости», которое относительно недавно могли себе позволить Борис Савинков, Альберт Шпеер или Sex Pistols.
Идеологи Средневековья запрещали пластическую хирургию как противоестественное кощунство. Операции на лице возобновились с наступлением эпохи подозрительного «Возрождения». Мракобесие часто приходит под маской просвещения, когда человека лишают зрения, чтобы он уверовал и прозрел, а неисправимые вынуждены пародировать восторги слепцов под страхом смерти.
Только финальная стадия прогресса требует не красоты, а возведенного слепыми специалистами в ранг красоты безобразия. Боевик «Лиги защиты евреев» находит в тюрьме друзей среди арабов. Потомственный расист по-иному реагирует на негритянские ритмы. Так рождается рок-н-ролл…
И только провинциальные «пусси» не имеют права изменить modus operandi и разорвать пустяшный контракт с продюсерским центром «Ренессанс».
Так стихотворцы эпохи самиздата, стоя одной ногой в могиле, рифмуя «совесть» и «повесть», продолжали просить прощения у «малых» народов от имени больших, смешивая в один покаянный коктейль самогонную блевотину полицаев и сто раз просеянный пепел кремированных жертв.
Не мешайте ему – он в восторге, он кается. Не ломайте дедушке кайф.
И, если мы прислушаемся, то уловим, как кто-то подвывает этим юродивым из глубины нашей собственной души. Этому подвывале следует закрыть рот.
