Авторский блог Александр Елисеев 19:00 28 декабря 2015

Шампанский хаос

заговор против Нового года

В наше время к Новому году готовятся с ноября месяца, что лично меня весьма шокирует. Особенно когда видишь где-нибудь в первой декаде ноября ёлку у супермаркета. А в самом супермаркете уже начата торговля всякими новогодними мелочами – сначала понемногу, ну а потом уже – на полную катушку. Понятно, что люди начинают настраиваться на Новый год задолго до самого праздника. Они делают разные покупки, обсуждают, как будут отмечать, предвкушают долгие новогодние каникулы.

Само отмечание начинается уже в двадцатых числах декабря. Вовсю празднуют с 25 декабря, что в некотором роде символично: как известно, именно в этот день католики отмечают Рождество. Празднуют в этот день и многие православные-«старостильники», не Рождество, конечно, это такое «превентивное» отмечание Нового года с друзьями и коллегами. В этом году 25-е число приходится на пятницу, последний день рабочей недели (а у многих и рабочего года), что обуславливает особый размах.

Получается не очень удобно для верующего человека. И это мягко говоря, ведь неуместными выглядят любые гульбища до Рождества. Между тем новый стиль вносит сюда свои жёсткие коррективы. Суровые «фундаменталисты» призывают своих единоверцев не праздновать Новый год или праздновать его довольно-таки аскетически. И это требование верное, в принципе. Однако выполнить его не просто сложно, но сверхсложно. Мы живём в секуляризированном обществе. И мы окружены близкими нам людьми, которые настроены на праздник однозначно, и вокруг нас – праздничная атмосфера.

Итак, Новый год празднуют где-то неделю накануне него самого. Потом следует феерическая праздничная ночь с брызгами шампанского и взрывом петард. Далее – похмельное 1 января, по убывающей – 2-е, 3-е. Праздничный поезд вроде бы притормаживает своё движение, но вот наступает 7 января, Рождество, которое нельзя не отметить (даже и человеку совсем неверующему). Наконец, долгие каникулы завершаются, и вроде бы с ними и сам праздник. Но не тут-то было – наступает 13 января, а это старый Новый год, не отметить который тоже никак невозможно. А впереди ещё и Крещение…

Вот так и получается, что Новый год как бы «размазывается» по трём, осенне-зимним, месяцам. И тем самым его смысл во многом теряется. А, кстати, в чём он, собственно говоря, заключается – этот смысл самого долгого у нас праздника? Как очевидно, один годовой цикл завершается и начинается другой. Сам праздник – это момент перехода от одного к другому, гибели одного и рождения другого. В волнующий миг, когда куранты бьют двенадцать и мы поднимаем бокалы с пенящимся шампанским, ничего ещё (или уже) нет, наступает миг нулевого времени, мы как бы вступаем в состояние первобытного хаоса. Того самого хаоса, из которого был сотворён мир (и который был сотворён сам как первоматерия).

Новогодний январь, который мы встречаем на исходе последней декабрьской ночи, назван так в честь римского бога Януса. Это весьма загадочное божество, об этимологии и функциях которого было много споров. В античной традиции существует много самых разных интерпретаций. Януса называли богом дверей, входов, переходов и выходов (это и дверь в Новый год). Януса отождествляли с хаосом (иногда бесформенным шаром), который принял форму и стал богом – хранителем порядка, вращающим мировую ось. А жреческая коллегия салиев почитала его как «бога богов» и «доброго создателя».

Да, Янус воистину двулик, как это и видно из его изображения! Молодой и старый лики, повёрнутые в разные стороны, – это очень глубокий символизм. С одной стороны (именно стороны!), это единство старого и нового, перетекание первого во второе. А с другой стороны, поскольку лики повёрнуты в разные стороны, то это и их противоположность друг другу. Это раскол полноты бытия на части, это, собственно, само небытие. Двуликий Янус выражает как двойственность нашего мира, искажённого в грехопадении, так и преодоление этой двойственности. Последнее – в вечном, циклическом возрождении, в смене времён, в смерти одного и рождении другого. Кстати, двойственна и сама зима. Природа как бы засыпает долгим сном, покрывается снежным саваном, ложится в ледяной гроб – и это, безусловно, символизм смерти. Но именно зимой рождается Солнце, прибывает свет, происходит вечное (но до поры до времени) Возрождение. Зима при этом выступает как некий универсум, она есть некая «плерома» года, его начало и его конец. (В разных традициях Новый год приходится на весну или осень. Наши предки отмечали его и в марте, и в сентябре. Но нынешнее циклическое время «замыкается» на зиме.)

Во время извержения шампанского всё обнуляется. И на какой-то миг, недоступный исчислению и любым приборам, как бы является чистый хаос. Именно из него и рождается новое. Все это чувствуют, отсюда и такое «детское» ожидание чуда: «Говорят, на Новый год, что ни пожелается, всё всегда произойдёт, всё всегда случается». Здесь очень даже вероятны благие, радостные изменения в жизни, которые мы все так ждём. Но возможны и печальные события, коих мы все страшимся. С хаосом шутки плохи, можно достать оттуда свою звезду, а можно туда и упасть. И когда бытие обнуляется и мы становится лицом к лицу с двуликим Янусом, то эта опасность возрастает до предела (как и возрастает вероятность благих чудес).

Двойной символизм имеет и новогодняя ёлка. В аспекте «положительном», бытийном – она символизирует Мировое Древо, известное самым разным древним традициям. Это нетварная вертикаль, которая пронизывает все тварные миры, в том числе и наш. Приобщение к этой вертикали, к её божественным энергиям означает соединение с Божественным. В скандинавской традиции Один пронзил себя копьём, прибив его к Мировому Древу Иггдрасиль. Так он висел девять суток, в результате чего ему удалось выпить священный мёд и заполучить руны мудрости. Показательно, что в православном богословии Древо Жизни рассматривается как реальность евхаристического действия, пронизывающего всю онтологию сверху вниз и означающего причастие к «жизни вечной», соединение (без слияния) с нетварными энергиями Бога.

На символическом уровне Древо тесно связано с крестом, ведь его нетварная вертикаль соединяется с земной горизонталью и уходит ниже неё. Тем самым образуется крест, что символизирует сообщение энергий. Крест связывается с Древом и в православной традиции, причём именно в оптике подвига Христа-Спасителя. Так, Святой Ириней Лионский утверждал: «Слово сделалось плотью и висело на древе, чтобы возглавить в себе самом всяческое...». А вот характерное описание распятия, данное в «Законе Божием»: «Наш небесный Отец отдал Сына Своего Единородного, чтобы он повиснул на этом изобретенном злобою людей древе ненависти и крайнего ожесточения». В данном рассказе не следует видеть отождествления крестного древа и злобы. Характерна сама архетипичность терминологии, возникшая бессознательно, что по-своему ценно. И далее: «Как же широк крест Христов?.. Он широк как мир... Как высок крест Христов? Так же как небо, как Престол Господень... Как глубок Крест Христов?.. Глубиной своей он нисходит до ада...» (Закон Божий. Джорданвилль, 1989).

Сопоставление Креста Христова и Древа прослеживается и в русских духовных стихах:

Кипарис-древо всем древам мати...

На тем древе на кипарисе

Объявился там животворящий крест,

На тем на кресте животворящем

Распят был сам Исус Христос.

Но поскольку для всего характерна двойственность, то и в данном случае имеет место быть негативный аспект. Когда мы приносим в дом срубленную ёлку (символ Мирового Древа), то видим как бы всю вертикаль. Пусть это срубленное дерево, без корней и части ствола, но всё равно. А, значит, мы видим и низ ёлки, который уходит вниз, в область инферно. Да и сам символизм срубания Мирового Древа весьма тревожен. (Также тревожен и символизм искусственной ёлки – как пародии на Мировое Древо.) Хотя его можно рассмотреть и как отсечение себя и своего зрения от подземных корней. Кстати, тут очень показателен обычай ставить ёлку в крестовину, силы низа как бы сдерживаются крестом. В любом случае, выбор ёлки как новогоднего дерева весьма показателен. Ведь сама ёлка в русской традиции связывается со смертью: «Ель традиционно считалась у русских деревом смерти, о чем сохранилось множество свидетельств. Существовал обычай: удавившихся и вообще – самоубийц зарывать между двумя ёлками, поворачивая их ничком. В некоторых местах был распространён запрет на посадку ели около дома из опасения смерти члена семьи мужского пола; из ели, как и из осины, запрещалось строить дома. Еловые ветви использовались и до сих пор широко используются во время похорон. Их кладут на пол в помещении, где лежит покойник... Веточки ели бросают в яму на гроб, а могилу прикрывают на зиму еловыми лапами. "Связь ели с темой смерти, – как пишет Т.А. Агапкина, – заметна и в русских свадебных песнях, где ель – частый символ невесты-сироты"... На православных кладбищах долгое время не принято было сажать ёлки возле могил... Смертная символика ели была усвоена и получила широкое распространение при советской власти. Ель превратилась в характерную деталь официальных могильников, прежде всего – мавзолея Ленина, около которого были посажены серебристые норвежские ели...». (Душечкина Е.В. «Русская ёлка: История, мифология, литература»).

Тут стоит обратить внимание на этимологическую связь слова «ель» с древнейшей индоевропейской основой *uel, которая, в свою очередь, связана с загробным миром. Отсюда же и имя Велеса – бога-посредника между миром живых и мёртвых. В индоевропейской мифологии есть один из центральных сюжетов (его даже называют «Основным мифом») – схватка Громовержца со своим Противником. Данный противник имеет змеевидную форму и пытается подняться на вершину Мирового Древа. Там находится Громовержец, который пресекает эти попытки. У славян таким Противником был Велес (бог жрецов и торговцев), а сражался с ним княжеско-воинский Перун.

Согласно воззрениям древних славян, под землёй, у корней Мирового Древа находится и бог (царь) мёртвых – Кощей. Мне уже приходилось писать об этом божестве в контексте славяно-языческой троичности («Тайны русской Троицы»). Кощей (он же лунный бог Троян) – это и есть Дед Мороз, для которого также характерна двойственность. С одной стороны, это владыка царства мёртвых, с другой стороны – всё-таки царь, царствовавший в Золотом веке. Когда приходит нуль-время, то мы как бы становимся ближе и к хаосу, и к «тому свету». Хотя, опять-таки, перед нами открывается и путь к благам (у бога «перехода» Януса – разные пути). Разумеется, все эти языческие образы скрывают более сложную картину, суть которой, впрочем, одна и та же: Новый год – это время обнуления бытия, открывающее некие новые возможности.

Славяно-языческий Дед Мороз (он же Кощей, он же Корочун) – это бог смерти и загробного мира (ср. слово «мороз» со словом «мор»). Также надо бы вспомнить супругу Кощея – богиню смерти Морену. Судя по всему, она и есть Снегурочка. Так что в шутке о Dead'е (dead – англ. «мертвый») Морозе есть очень большая доля правды. Очень даже возможно, что дед и dead связаны друг с другом на каком-то общеиндоевропейском уровне. В любом случае, «фонетическое» совпадение двух слов никогда не бывает случайным и о чём-нибудь, да и говорит.

К слову, дед – это человек, стоящий ближе всех к смерти. Невольно вспоминается и «дедушка» Ленин, который по возрасту (1870 года рождения) был не таким уж и дедушкой. Но тема Ленина тесно связана с темой смерти – он лежит на всеобщем обозрении, в окружении серебристых норвежских елей, явственно свидетельствуя о смерти. Тематика Нового года – это тематика смерти, ведь заканчивается (умирает) годовой цикл. Но тут же начинается и новый цикл, возникает новая жизнь. Жизнь вырастает из смерти, попирая её, но в нашем бренном, искажённом мире она имеет явственный (точнее – навственный) отпечаток смерти. Слово «новый» этимологически близко к слову «навь» (а Навь – один из загробных миров славян). «Новым» ведь может быть и покойник, который переходит в некое иное, новое измерение. «Новый» – значит «навий» (ср. с англ. «new»). И Новый год, в некотором роде, Навий. В любом случае, для перехода в новое состояние (пусть и во время жизни) необходимо символически умереть, убить в себе какую-то ветхость.

Итак, празднование Нового года так или иначе символизирует хаотическое обнуление. Как только мы начинаем думать о Новом годе и видеть его атрибуты, то нас уже накрывает чудесный, прекрасный, но одновременно и страшный полуночный миг. Пусть пока накрывает не полностью, только прообразуя само действо, но всё-таки накрывает. И это происходит во время всего праздничного цикла – как до самой новогодней ночи, так и после.

У нас этот праздничный цикл растянут почти на три месяца, то есть на неприлично большой срок. И так получается, на символическом уровне, что на этот же срок растянуто и обнуление бытия, развёрнуто торжество хаоса. Также можно и сказать, что растянуто, точнее – оттянуто, рождение нового, отсрочено обновление мира, затянуто его циклическое возрождение. Налицо этакий «заговор» против Нового года.

Какова же мотивация этого размазывания и затягивания? Безусловно, тут имеет место коммерческий интерес. Выгодно создать праздничное настроение, ажиотаж и продать как можно больше товаров. Праздники в условиях торгового строя, вообще, предельно коммерционализированы. В традиционном же обществе их воспринимали в первую очередь как безвозмездную трату богатств, во время которой сам даритель уподоблялся Солнцу, дарящему своё тепло, – также безвозмездно. Вот ярчайший пример такой праздничной (праздной) солярности – князь Владимир Святославович, прозванный «Красным Солнышком», который «построил церковь и устроил великий праздник, наварив мёду 300 провар. И созвал бояр своих, посадников и старейшин из всех городов, и много всяких людей, и раздал бедным 300 гривен. И праздновал князь восемь дней, и возвратился в Киев в день Успения святой Богородицы, и здесь снова устроил великое празднование, созывая бесчисленное множество народа. Видя же, что люди его христиане, радовался душой и телом. И так делал постоянно».

Однако у самой коммерциализации есть свой глубинный, мистический смысл. Капитализм предельно магичен, чего стоит одна только «Невидимая Рука Рынка», которая невольно вызывает мысли о наличии некоего зловещего существа, манипулирующего своими коммерческими, политическими и прочими агентами. Существо это похоже на некий гигантский псевдоразумный бездушный компьютер (робот, голем). Не тот ли это Змей, который обитает у глубин Мирового Древа? И сегодня он тянется к вершине Ёлки, пытаясь убить смысл праздника. (А за ним стоит другое древнее существо, находящееся «по ту сторону».) К слову, не случайны все эти ёлки у супермаркетов – они символизируют стремление Мировой Коммерции подчинить себе Мировое Древо.

Магизм торгового строя очевиден. Ведь, если вдуматься, то что есть товарно-денежный оборот в принципе? Это обнуление всех продуктов, сведение их к денежной величине. Деньги же сами по себе ничего не значат, точнее сказать, их значение близко к нулю. Происходит символическое пробуждение нулевого хаоса – с его помощью сильные мира сего пытаются сотворить свой новый мир, основанный на их тотальном могуществе. Однако само пробуждение хаоса способно положить конец миру как таковому (вместе с самими его «владыками»). Во время новогоднего мегапразднования этот вот нулевой символизм резко усиливается – за счёт искусственной растянутости самого праздника.

И не случайно, что в последнее время зима становится всё менее зимней и всё более осенней. Бывает так, что долго нет снега, зато льёт какой-то пакостный дождь. Это очень тревожный символизм, он свидетельствует об усилении хаоса (вода – его символ). На что, собственно, и направлены все эти оккультно-коммерческие мероприятия.

Но отчаиваться не надо. Древней рептилии, которая лезет наверх Мировой Ёлки, надо бросить вызов, дать «последний и решительный бой».

С Новым годом, товарищи! Победа будет за нами!

1.0x