У каждого человека, пока он жив, имеется история, которой он докучает собеседнику, перестав замечать, что рассказывает то же самое. Потом он удивляется отсутствию аудитории, обвиняя в недостатке любознательности тех, кого он распугал однообразием. Жаль только, что нам редко в точности удается выяснить, какому из сюжетов мы обязаны нашему одиночеству. И это, когда сплошь и рядом одни строят свою популярность на пересказе прописных истин, а другие просто живут за их счет.
У меня тоже была такая история, но я поделюсь ею в сокращенном виде и в самом конце статьи.
Действующим лицом анекдотов этого типа обязательно должен быть сам рассказчик, чья роль возрастает, в зависимости от возраста и национальности. Один мой знакомый сделал себя чуть ли не главным фигурантом «дела врачей», хотя в год смерти Сталина он учился в первом классе. Ровесник «врача-убийцы», живописец, мастер нордической готики, уверял, что его отцом был офицер СС, герой и красавец.
Выслушивать подобное, пока они рядом, неудобно, но потом люди исчезают, и мы понимаем, что нам больше не в чем упрекнуть пустое место. Постепенно их начинает нам не хватать.
Двое умерли в один день. Один в Москве, другой в Америке. И это тоже повод сказать о них несколько слов, хотя роль повествователя в их судьбе и творчестве была микроскопической – мы просто жили на одной планете.
Покойников знали в лицо сотни тысяч, в том числе и те, кому не было никакого дела до того, чем они оба – каждый в своей сфере, занимались. Но и о нашем существовании они, я думаю, тоже догадывались.
Оба имели отношение к искусству. Оба до старости сохраняли отличную форму и артистизм. Один был массовым любимцем у себя на родине, другой символизировал элитарный подход к культуре в столице собственной страны. Оба были гражданами великих держав, могущих позволить себе, играя судьбами миллионов, возвышение избранных.
Пол Ревир охотно давал автографы и терпеливо позировал с поклонниками, объясняя свою покладистость чувством благодарности тем, кому обязан богатством и славой.
Советские официальные конформисты были более разборчивы, поскольку их благополучие никак не зависело от всенародной любви… Но здесь пора поинтересоваться: А кто такой Пол Ревир?
Типичный клавишник-худрук знаменитой в шестидесятые бит-группы с насмешливо-патриотическим уклоном, названной в честь героя американской революции.
Коллектив этот можно считать прообразом здорового ВИА, приобщающего молодежь к традиционным ценностям при помощи современных ритмов.
Одетые в камзолы и треуголки «Рейдеры» (в старом смысле слова) породили моду на старину, нашедшую отражение в сценическом облике многих поляков, венгров, и, конечно же, наших «Песняров».
Как ни странно, ни один из дюжины шлягеров группы Пола Ревира так и не стал неофициальным хитом в СССР. За исключением откровенно пародийной «Индейской резервации», в которой солист от имени индейца чероки переживает из-за того, что рукодельные аксессуары теперь делают в Японии. Серьезный тон этой песни многих вводил в заблуждение. Она напоминала монотонные, удобные для запоминания баллады, звучавшие в начале и конце фильмов о гражданской войне.
«Каков молодец! Раньше таких в гвардию брали»! – хочется сказать о покойном словами Якушева из «Мертвой зыби».
*
Не вижу никакой гражданской войны, – упрямо убеждает себя имперский скептик, прекрасно сознавая, что никогда не станет еврооптимистом. – Не вижу ничего нового, кроме старой вражды районов и фанатов, зашедшей слишком далеко!
Происходящее сегодня во всем известных местах вполне могло бы произойти еще в эпоху «Утиной охоты», если раздать оружие участникам диспута «Классика и мы», но не произошло. Потому что фамилии противников в передачах западных «радиостанций» звучали так, как выглядел среднестатистический обладатель такой фамилии в очереди, или в общественном транспорте: вот товарищ Куняев, а вот товарищ Эфрос, или Эфрос?
Главным аргументом тогдашних скептиков в спорах о Гулаге было отсутствие кинохроники на данную тему. В Освенцим верили, потому что видели его в кино, а в Колыму нет, потому что слышали о ней только в вышедших из моды песнях, пока их заглушила шутка из «Бриллиантовой руки».
Анализировать Любимова сложно. Особенно человеку из глубинки.
Освоить «Пинк Флойд» и «Лед Зеппелен» при желании мог каждый – для этого не надо было бежать из СССР, зато внутри страны попасть на Таганку не мог никто из моих земляков-провинциалов, даже если бы вырвался в столицу специально ради этой цели.
Очередь в Мавзолей заканчивалась чем положено, очередь на спектакль уводила в космос. Как это нередко случается, людям нравилось любить неизведанное заочно.
Говоря, что посещает культовые спектакли регулярно, мой одноклассник – мальчик из культурной семьи, элементарно лгал. Он просто тщательно следил за театральной жизнью по журналам.
Над хроменькой барышней из местной библиотеки, щеголявшей романами с таганским актерами, потешались ее коллеги: «Да у нее в карточке написано – «девственница».
Классический случай: имя знали (в основном благодаря Высоцкому и «Мастеру и Маргарите»)? спектакль, как и обнаженную актрису в роли Маргариты - не видели.
Актерские работы Любимова, все, как одна – превосходные, помнили единицы. Все фильмы с его участием давно не показывали в кинотеатрах.
В двух шагах от станции метро, куда можно было добраться за пять копеек, маячил сказочный замок вампиров, куда простому смертному без Мефистофеля вход запрещен. Приходилось верить на слово, что кто-то «изумительный Воланд», а тамошний Гамлет действительно ходит по сцене в джинсах.
«Это потому, что вы ни разу не были на Таганке!» – вздыхала диссидентская дочь, подражая не то Нееловой, не то Тереховой, или обеим сразу. Хотя бывали мы и там, привычно скрывая от одних знакомства с другими. Но основным образом эпохи тотального, в том числе и культурного дефицита все-таки будет морозный предбанник театральных касс, в котором ни души, и все окошки закрыты табличкой «билетов нет» никаких никуда ни за какие деньги - идеальный пролог готической истории тех лет.
Любителям прекрасного, как сексуальным маньякам, приходилось домысливать недоступное, и они вели себя, как болельщики, компенсирующие неуверенность в правоте своего выбора поверхностной компетентностью на уровне смакования прозвищ любимых игроков-бомбардиров, не претендуя на взаимность. И ничем, заметьте, не рискуя – ведь если скрытое от глаз окажется барахлом, проигрыш будет засчитан не им. Зато победу принято праздновать коллективно.
То есть, Любимов (как одноименная повесть Абрама Терца) был одним из смутных образов «за холстом», ради которых интеллигенты мысленно бросались в нарисованный котел, прожигая жизнь в холодной, как кассы без билетов, микроволновке стагнации.
Однако пора бы перейти к обещанной истории, которая касается группы Пола Ревира. Один из последних старожилов моего двора имел привычку ставить портативный магнитофон на подоконник, а квартира была на первом этаже.
– Что это у тебя играет, Арсен? – спросил я, кое-как преодолев робость ученика начальных классов перед представителем касты здоровых пацанов.
– «Рэйдерс», - отрывисто бросил он, и тут же, устыдывшись суровости, добавил – «Налетчики», группа такая.
С годами наша разница в возрасте стала менее заметна. А ровно год назад, он тоже умер от пьянства – примерно в один из этих дней.
Если честно, у «Рэйдерс» мне нравится абсолютно всё (особенно необычный рождественский альбом, за исключением «жалобы индейца»), а у Юрия Любимова, кроме ролей в кино, еще и «Момент истины» с его участием, пожалуй, где на вопрос ведущего «Кто же правит миром?» он невозмутимо отвечал: «Тайное правительство».
– Вы так думаете?
– Что значит, «думаю», я – знаю.
Благодаря интонации непростому человеку удалось разыграть мистерию с помощью одной банальной фразы, и, надо сказать, в тот миг он выглядел убедительней самых именитых конспирологов, втихаря слушающих Михайлова и Круга.
Артист с такой внешностью вполне мог бы стать советским Рейганом, другое дело, что бы из этого получилось…
