«Лихая мода, наш тиран,
Недуг новейших россиян».
Александр Сергеевич Пушкин
История костюма и моды часто представляется чем-то несерьёзным, легкомысленным, пустяшным. Какие-то веера и шляпки, парижские картинки с изящными силуэтами и вечные, как мир сентенции, вроде: «Вкус женщины выражается в том, как приколото ее перо, какого цвета ее платье или как оно сшито». Это фраза из журнала «Молва» за 1834 год. Пушкинская эпоха. Дамы предпочитают причёски «а-ля шинуа» и «а-ля Малибран», туго затягивают и без того стройные станы, а широкие рукава-жиго ещё больше подчёркивают роскошество пышных плеч. Их кавалеры спешат заказать себе фраки цвета блё-руа, сильно в талию и жилеты в тончайшую, бледную полоску. Царь Николай Павлович смотрит на это свысока – он поклонник военного мундира и солдатского быта: спит, укрываясь шинелью, предпочитая суровый стиль. Впрочем, Его Величество хорошо понимает дисциплинирующее значение мундира, поэтому свою страсть к красивому единообразию он переносит в гражданскую область. Знаменитое «Положение о гражданских мундирах» требовало от придворных чинов ношения формы даже на светских раутах, а небезызвестный маркиз де Кюстин отмечал, что русское дворянство на царских балах выглядит гораздо эффектнее, чем европейское – из-за шитых мундиров. Как бы там ни было, история костюма – это неотъемлемая часть истории человечества. Больше того, в любой книге – будь то поэма из школьной хрестоматии или же – старинный роман, интересный лишь доцентам-филологам, всегда отыщется хотя бы пара строк об одежде, моде и манере носить драгоценности. В этом смысле произведения Александра Сергеевича Пушкина – настоящий кладезь смыслов и предпочтений. Наше Всё видел и мгновенно подмечал каждую деталь, интересную современникам.
…Итак, в Музее А.С. Пушкина на Пречистенке сейчас работает уникальная выставка «Мода пушкинской эпохи». Устроители сообщают, что экспонируемые предметы взяты не только из собраний Государственного музея А.С. Пушкина, но и из частной коллекции Александра Васильева. Исторический Музей также принял участие в формировании экспозиции. Хочется отметить, что господин Васильев – человек-феномен, которому мы, по сути, обязаны появлением самого понятия - «история моды» - в нашем медиа-пространстве. Его книги, выставки, передачи, лекции создают особую атмосферу праздника и лёгкости, каковая, собственно, и присуща непостоянной, капризной моде. Дух времён. Zeitgeist. Посещение выставки и возможность увидеть реальные вещи пушкинской эпохи не просто расширяет кругозор - это заставляет по-новому читать привычные и давно заученные строки. Сам Пушкин относился к моде философски: «К чему бесплодно спорить с веком? Обычай деспот меж людей». Мода – это не просто желание надеть «широкий боливар» и сверить своё время - с часами «Брегет»; сие - мировоззрение века, ибо модными бывают не только фасоны панталон или галстучные узлы, но и книги, мысли, разговоры. «Лихая мода, наш тиран…» - так сказал поэт и был, как обычно, прав.
Внимательно читая Пушкина, мы узнаём, что любили и чем дышали. Тогда. Давно. Мы не всё постигаем и не так чувствуем, ибо слишком далеки от них. Но надо постараться – это того стоит. И вот мы в конечном итоге уясняем, что письмо Татьяны к Онегину было написано, по-французски, ибо «Она по-русски плохо знала, / Журналов наших не читала, / И выражалася с трудом / На языке своем родном». И таких деталей в стихах и романах – масса. «Но панталоны, фрак, жилет, Всех этих слов на русском нет...» Да. Мода на Руси – это чаще всего восприятие и копирование западных эталонов.
Пушкин, и сам не чуждый некоторого франтовства, тонко посмеивался над модниками - над называемыми «фашонеблями». Это слово в те времена было гораздо более популярным и ходовым, чем, к примеру, денди. Итак, «фашонебль» - искажённое ‘fashionable’ – то есть модный, стильный, светский мужчина. Фашонебль, как писали об этом типе молодых мужчин есть «…великий муж на малые дела» и «эссенция всех возможных фанфаронств…» Тут приведены определения Фаддея Булгарина – современника и, как вы помните, непримиримого врага Пушкина. Очеркист глумится над фашонеблем, который не в силах выбрать, какой моде ему подражать – английской или французской, потому берёт от обеих самое нелепое. Именно такого фашонебля мы встречаем уже на страницах поэмы «Граф Нулин». Теперь уже сам Александр Сергеевич выставляет на осмеяние молодого бонвивана, везущего ценный багаж из Европы: «С запасом фраков и жилетов, / Шляп, вееров, плащей, корсетов, / Булавок, запонок, лорнетов, / Цветных платков, чулков а jour…». Безусловно, его лирический герой «Святую Русь бранит, дивится, / Как можно жить в её снегах, / Жалеет о Париже страх…» Однако же Наталья Павловна – юная провинциальная помещица – тоже не промах: «Мы получаем Телеграф», а точнее – «Московский телеграф». Так назывался журнал, который, помимо всего прочего, печатал обзор модных французских новинок. Другим подобным русским изданием была «Молва» - в ней имелась очаровательная страничка, недвусмысленно именуемая «Парижские моды».
Другое дело – истые англоманы и те молодые столичные франты, кого иной раз величали непереводимым словом dandy. Между прочим, Пушкин и не пытается этого делать – пишет, как есть. Между англоманом и - денди разница тоже была существенная. Так, отец Барышни-Крестьянки являлся поклонником английского style of life, но немолодой провинциал не мог быть адептом дендизма – слишком степенен. Онегин – сие другое дело. Ветреник, циник, похититель дамских сердец. И налицо – модный сплин. Итак, русские «денди», как это всегда бывает, старались прослыть большими англичанами, чем даже кружок Джорджа Браммелла – основателя дендизма. Реальный денди – лондонский - способен отойти от канонов стиля, более того – полностью разрушить созданный только вчера модный образ. Ради постоянной новизны впечатлений. Так поступал Браммелл. Русский же «денди» ни за что не согласится отступить от усвоенного, буквально, высеченного в камне правила. Для него модная деталь – настоящий идол. Если уж он «…острижен по последней моде», то непременно - «…какdandy лондонский одет…» - это всегда точное копирование чужого образа. Вот это уже совершенно в духе английских кумиров: «Боясь ревнивых осуждений, / В своей одежде был педант / И то, что мы назвали франт. / Он три часа по крайней мере / Пред зеркалами проводил…» Для денди его костюм, а в особенности - безукоризненно завязанный шейный платок – это один из самых главных показателей. Известно, что сам Браммелл тратил по нескольку часов на совершенствование галстучных узлов...
Кстати, именно в ту эпоху появились понятия – «светский лев» и «светская львица». Фаддей Булгарин в одном из своих иронических очерков объясняет причину возникновения этого названия: в лондонском зверинце жил свирепый лев, который обожал крохотную собачку и, надо сказать, этот лев был в большой моде. На него съезжались смотреть всем семейством, возле его клетки назначались свидания и так далее. Мало того, что сия история послужила сюжетом для известного толстовского рассказа, «…название льва перешло к людям, и каждый человек, отличающийся, чем бы то ни было, который возбуждал любопытство, - был лев». Далее этот термин стал трактоваться ещё более узко – появились «львы и львицы моды».
А что, к примеру, стоит за этим незначительным, на первый взгляд, описанием? «Лиза... нет Акулина, милая смуглая Акулина, не в сарафане, а в белом утреннем платьице, сидела перед окном и читала его письмо…» В конце 1820-х – в начале 1830-х гг. окончательно сложились и оформились общеобязательные разграничения костюмов на утренние, визитные, прогулочные и так далее. Всё тот же Фаддей Булгарин в своих «Письмах провинциялки из столицы» даёт полномасштабную картину светских нравов: «Платье комнатное - гостиное (habitdusalon) т.е. не домашнее и не бальное, а средина на половине, как говорится. Девицы не носят бриллиантов в концертах так как у нас, в губернском городе…» Так вот, утренние платья должны быть либо белыми, либо – что реже - бледных, пастельных оттенков. Кроме того, утром не полагалось носить пышных фасонов и украшений. Отсюда – не платье, но - платьице.
А вот уже поэзия: «Летают ножки милых дам; / По их пленительным следам / Летают пламенные взоры...» Кавалеру пушкинской эпохи было довольно просто рассматривать дамские конечности, ибо фасоны 1820-1830-х годов позволяли видеть ножку почти до самой щиколотки, а самые несносные модницы умудрялись укорачивать подол ещё на целых полдюйма. Ценилась крошечная ступня, что казалось ещё более ценным, если учитывать форму тогдашних туфелек – они не имели каблуков, поэтому обладательницы крупных ног выглядели просто уродливыми гусынями. (Каблук, как ни что другое, скрадывает величину ступни).
У Пушкина мы можем узнать не только о нравах и вкусах, но и об изменениях фасонов. «- Как тальи носят?» - Очень низко. / Почти до... вот по этих пор». В этом диалоге Натальи Павловны с графом Нулиным мы встречаем немаловажную деталь – постепенное «возвращение» талии на законное место. Дело в том, что с конца XVIII века и до начала 1820-х годов в моде главенствовал строгий и изысканный, плавный силуэт с высокой линией талии. К такому силуэту «прилагалась» фигура аппетитной Венеры или стройной Психеи. Античность казалась незыблемым эстетическим авторитетом. Однако же разумная простота и нарочитая естественность тоже когда-нибудь приедаются, и мода начинает стремиться к своей яркой противоположности – к роскоши, к тугим корсетам и пышным юбкам. Что, собственно, и произошло в пушкинскую эпоху, когда линия стана год от года всё более понижалась, пока не достигла своей «привычной» точки. Далее граф Нулин говорит: «Позвольте видеть ваш убор; / Так... рюши, банты, здесь узор; / Всё это к моде очень близко». Платья и шляпки становились всё сложнее и вычурнее, пока к началу 1830-х годов не превратились в нагромождение бантов, лент, искусственных цветов и кружев. Кстати, на выставке вы сможете сами проследить этот нелёгкий путь моды – от простоты к пышности. Более того, устроители несколько расширили круг экспонатов, дополнив его «ампирными» вещами начала XIX века – времени, которое никак не может относиться к «пушкинской эпохе». Однако именно это допущение даёт нам возможность увидеть динамику изменений силуэта и самого стиля.
Поговорим об аксессуарах, благо, на выставке их много и они разнообразны! Да, здесь есть и веера, и бисерные кошелёчки, и ридикюли и даже вышитые мужские подтяжки. Но хочется вспомнить главное. «Наталья Павловна спешит / Взбить пышный локон, шаль накинуть…» Женский наряд первой трети XIX века был невозможен без шали. Именно эта деталь сделалась показателем материального достатка её владелицы, ибо настоящая кашемировая или турецкая шаль стоили невероятно дорого. Умение драпироваться ею считалось настоящим светским талантом, ибо шали были достаточно длинными - даже в три человеческих роста. Поэтому способы «подать» свою шаль вырабатывались дамами как танцевальные па. Помимо тёплых шалей, были и чисто декоративные, к примеру, шёлковые.
…Особо следует остановиться на одежде пожилых людей Пушкинской эпохи, ибо первая треть XIX века – это совершенно особое время, когда большинство бабушек-дедушек были не просто старомодными, но и продолжали носить одежду по моде своей лихой, распутной молодости. Помните? Пушкин, описывая свою Графиню в «Пиковой даме», не забывает упомянуть, что она ездила на все светские мероприятия нарумяненная и одетая по старинной моде. А ещё: «Но эта важная забава / Достойна старых обезьян / Хваленых дедовских времян: / Ловласов обветшала слава / Со славой красных каблуков / И величавых париков». В этих строчках – целая жизненная философия. Молодое поколение не просто смеётся над париками и каблуками – оно отвергает ветреные смыслы состарившихся «ловласов» Галантного Века. Эта приверженность стариков моде и традициям ушедшего столетия не являлась той обычной старомодностью, которая свойственна всем пожилым людям. Чтобы понять их психологию, следует вспомнить фразу, приписываемую Талейрану: «Кто не жил до 1789 года, тот не знает всей сладости жизни». Для русской аристократии эта «сладость жизни» растянулась ещё на семь лет – до 1796 года. Молодость всех этих вельмож и престарелых фрейлин пришлась на Золотой Век Екатерины Великой. Большинство стариков Пушкинской эпохи вспоминали двор матушки-Екатерины, а ещё – Версаль и Трианон Марии-Антуанетты с ностальгическим благоговением.
Нынешний, «девять-надесять век» казался им слишком мрачным и скучным. Немудрено, что с придворными камзолами и париками у них было связано нечто большее, чем простая привычка носить все эти смешные и неудобные вещи. Это поколение выросло и получило воспитание в суетную екатерининскую эпоху, а некоторые долгожители застали ещё последние годы правления Елизаветы Петровны. По сравнению с жеманными, роскошными модами их юности, одежда нового века казалась им уродливой и бедной. И – «якобинской», враждебной всякому аристократизму, ибо многие из нововведений возникли в гардеробе ещё на волне Французской Революции. К примеру, манера носить длинные панталоны вместо коротких штанов-кюлот.
…Разговор о моде пушкинской эпохи может быть долгим и даже – дискуссионным, благо, этой теме посвятили немало строк даже такие мэтры, как Юрий Лотман и Натан Эйдельман. Поэтому хотелось бы просто пригласить всех на выставку в музей. Пришёл – увидел – …решил перечитать и по-новому увидеть.
