Чеховский грек Дымба почти полностью убил серьезное отношение к своим соплеменникам в поп-культуре. Как только мы слышали про коммуниста-подпольщика в застенках у «черных полковников», перед глазами возникала лишь плутовская физиономия Осипа Абдулова, готового подтвердить, что в Греции таки все есть: и коммунисты, и те же черные полковники, и даже длинноволосая богема, предпочитающая играть рок-музыку за пределами курортной страны с непопулярным режимом.
Две небольшие картины, имевшие прямое отношение к Греции того периода, промелькнули в отечественном кинопрокате, не оставив значительного следа: «Сиртаки», музыкальная комедия с обязательной пародией на «Битлз», и снятый диссидентами фильм-памфлет «Каратель», где актер Каневский вербует за столиком местного кафе молодого Киндинова под пение «Бич бойс».
Сиртаки, кстати, танцевали не менее охотно, чем семь сорок, одно время его даже заказывали в ресторанах. Чего мы не видели, так это карателей с лицом Киндинова, отплясывающих под «Барбару Энн» группы «Бич бойс».
Даже в обществе, где дефицит «экзотики» норма, тяжело любить народный инструмент бузуки, когда вокруг хватает своих бандур, дутаров и балалаек на фоне роскошных электрогитар (в «Сиртаки» они пародийные – из фанеры), как бы красиво эти самые бузуки ни звучали. К тому же, у нас уже есть свой поющий «дымба», советский эстрадный певец Лаки Кесоглу – любимец диаспоры, чей шлягер «Бузуки» тоже поют в кабаках и на танцах, стараясь не смеяться, когда доходит до фразы «Опа, кьеро, фантомас».
Кстати, киндиновского карателя в фильме «Каратель» зовут Вангелисом, он тезка клавишника в трио «Дитя Афродиты», от которого мало кто мечтает избавиться, и еще меньше желающих этот диск приобрести, несмотря на то, что в трио поет Демис Руссос!
Только поет не совсем то, чего ожидает от него новое поколение поклонников. Звучания «Дитя Афродиты» недостаточно прогрессивно-роковое для любителей рок-групп, и чересчур эклектичное для ценителей эстрадной лирики в чистом виде.
Первой прослойке требовался еще один Роберт Плант. Ко второй принадлежали вяло ностальгирующие по кумирам только что ушедшей юности «эстрадники». Как правило, это дамы, сомнамбулически ищущие кого-то, кто мог бы заменить невосполнимое звучание Хампердинка, Джанни Моранди и Челентано конца шестидесятых годов.
К концу седьмой декады двадцатого века (чешские товарищи деликатно называли эти годы периодом «нормализации») потребности любителей эстрадной лирики благополучно удовлетворят Иглесиас и Кутуньо, невнятные и предсказуемые, как сами пожелания и претензии поколения, выросшего на великих образцах песенного искусства послевоенных десятилетий.
Пожалуй, рассуждения в таком духе и требуют прояснения, но лучше довольствоваться их простым изложением. Многие анекдоты и страшилки былых времен, вызывающие у современников гомерический хохот или вопли ужаса, мало о чем говорят нынешнему человеку, не утрачивая специфической привлекательности.
Фирма «Мелодия» умела озадачить профанов. Миньончик «Битлзов» назывался «Встреча-сад». Песни на официальной «гибучке» Демиса были обозначены еще загадочней: «Мечта-причина».
Фирменными дисками раннего «Русиса» интересовались граждане неприметные (как три шестерки для того, кто не читал Апокалипсис не более, чем номер автобусного маршрута в большом городе), а предлагали их, как правило, личности необычные, коровьевского типа.
Мне, например, запомнился не придуманный разговор подростка с дяденькой, больше похожий на примитивную средневековую аллегорию:
– У тебя ранний Демис?
– У меня.
– Что стоит?
– Семь и пять (цена безумная - Г.О)
– Покажешь?
И тут подросток с сатанинской ухмылкой джинна-предателя произносит:
– Диска нет! Есть негатив! И вместо диска из портфеля достает их кармана записной блокнотик, а уже оттуда – исцарапанный квадратик фотопленки.
Мечта-причина.
Это в Греции все есть.
А в портфеле пусто.
Проблема размышлений после смерти артиста в том, что и грустить-то почти не о чем, а главное – не с кем. Потому, нам кажется, намного целесообразней просто фиксировать либо откровенно смешное, либо сентиментальное, часто меняемое с годами местом, в духе описанной выше абсурдной сценки.
Ибо по сути наш человек сам не знал, чего ему хотелось от тучного, лысеющего грека (чудаки уверяли, что это его пародирует Владимир Этуш в роли Карабаса Барабаса), за исключением двух, от силы трех членораздельных песен-формул. Он действительно был слишком, по-восточному, манерным, чтобы заменить Джонса или Хампа, и чересчур фольклорным, чтобы потеснить новых суперзвезд-англосаксов.
И вожделея в медленном танце курортницу, наш отдыхающий не мог отделаться от вздорной мысли о том, что певец, чей голос превращает черноморский профилакторий в фата-моргану, потому такой толстый, что оскопил себя от несчастной любви!..
Мягко говоря, мало кто (в том числе, люди весьма подкованные) обратили внимание, что Анабелла в композиции Aphrodite’s Child – это первая любовь Гумберта Гумберта, а не пляжная шалава из отпускных грез, привычная к лежакам и фонтанчикам.
«Этого не могло случиться на концерте, скажем, «Би Джиз», – откомментировал кто-то из Роллингов злополучный инцидент с поножовщиной в Алтамонте.
Странная история с негативом тоже едва ли могла бы случиться, если бы того товарища интересовало что-нибудь другое.
Он бы наверняка благополучно получил желаемое без проблем и по сходной цене.
Мимолетная странность провоцирует размышления длиною в жизнь (а я – единственный свидетель того эпизода). Дело в том, что обложка той пластинки сама по себе частично негатив, стало быть, изображение на фотопленке нормальное, как на слайдах, которыми уже вовсю увлекались в ту пору обеспеченные граждане, не брезгая даже эротикой.
Стоило Демису выпустить альбом с неотразимым для советского Акакий Акакиевича названием «Сувенир» (турпоездки, опять же – экзотика), его тут же заслонил также полузабытый Джо Долан, чей мощный голос был намного ближе вокальным стандартам шестидесятых.
Однако Долан, также выйдя из моды, продолжал оставаться культовой фигурой, чьи диски крайней редко попадались на черном рынке, не падая в цене.
А пластинки с портретом бородача с печальным взглядом меняли все менее притязательных хозяев, которые уже толком не знали, что делать с этой второстепенной «иностранщиной».
Болью в заднице у спекулянтов стали немецкоязычные и религиозные альбомы грека – надо ними посмеивались, заглушая разочарование, как над записями Адриано, где тот, вместо итальянских канцони, довольно пресно, по второму, а то и третьему разу перепевал давно никому не нужные «рокешники» и «бугешники» – отраду никогда не существовавших как массовое явление, стиляг.
Постепенно с глянцевитых обложек лейбла Phillips лик бородатого грека перекочевал на самодельные, пошитые в теневых ателье, сумочки и майки. Далеко не самое удачное место для артиста, чтобы его былой успех кто-то еще принимал всерьез.
Вскоре Руссоса грубовато передразнивал эстонский ансамбль «Апельсин». Устаревающая Лили Иванова с припевом «Трики-трики», вызывала не восторг, а откровенную насмешку. Югослав Миро Унгар – усатый блондин и вовсе не производил впечатление «артиста зарубежной эстрады», исполняя «My Friend The Wind» в вечерних телеконцертах.
Заканчивалась полоса славы для очередного солиста с необычайно высоким тенором. И самому артисту, и его поклонникам предстояло запастись терпением, чтобы обесцененные «сувениры» снова обрели достоинство, шарм магнетизм романтических воспоминаний. Для кого-то это случилось, для кого-то нет. Причина-мечта.
Лицензионный Демис тоскливо глядел из пачек пластмассы на уличных развалах и полках квартир, где никто давно ничего не праздновал… Певец сам напророчил такой финал, ведь лучшие его песни – очень грустные песни. И время – самый беспощадный каратель.
Идеальный саундтрек к неудачному фарсу о нескладной жизни?
Это звучит, как приговор, лишь в том случае, если нам неизвестно, что невидимый режиссер добивается такого эффекта умышленно!
Плюнув на репутацию, берет и выстраивает череду незаконченных полуоформленных жестов и поз, из которых и состояла жизнь советского человека при Демисе Руссосе.
Если воспринимать ее как метафору или сон (мечта, причина), мелодии Дэни Руссо станут безупречной, ненавязчивой фонограммой, ничуть не уступающей по глубине символов и смыслов музыке «Дорз», «Пинк Флойд» или «Кинг Кримзон».
И, даже, может быть – местами, «Бич Бойс», под которых еще не примкнувший к «знатокам» Каневский водит за нас молодого грека с тем же обаянием, с каким он будет дурачить наших уголовников, не подозревающих, что перед ними сыщик в штатском.
И в этой, позднейшей ситуации, голос Демиса на заднем плане должен звучать так же призрачно, как его Anabella на полуночном пляже, даже если там нет никаких репродукторов.
Это ведь людей незаменимых не существует. А певцы – есть.
