«Этот дух зла – не какой-то неведомый демон. Это такой образ жизни, к которому тяготеет и склоняется втихомолку каждый из нас, это опасное отношение к жизни, к ее западням, это потворство известным слабостям, известным искушениям».
Название задуманной и написанной Сименоном в Америке повести, заочно переводили как «Смерть красавицы», хотя она называлась «Смерть Бэллы». Повесть заканчивается – убийца неизвестен.
Действие, похожее на подробный сон, происходит зимой, на севере, среди снегов. Была ли Бэлла красавицей, и кто убил Бэллу, до конца выяснить невозможно, но вопросы остаются, равно как и спрятанный автором от читателя ответ на них.
Казалось, север смешался с югом в фантастической и знойной зиме. Это пух, который так любят поджигать дети и взрослые, потому что им кажется, что от брошенной спички вспыхивает снег.
Вечная мерзлота и обычные сугробы помогают сохраниться мумиям и трупам; ледяное равнодушие к дальнейшей судьбе живого человека способно продлить его жизнь до бесконечности.
Всегда есть кто-то, чья смерть не подтверждена, чья жизнь не аннулирована, а судьба остается загадкой, и выяснить не у кого, когда и куда он исчез, как дожил. Так смертельно больной Александр Грин сумел обмануть смерть, послав из Крыма в Москву телеграмму с известием о собственной смерти. Деньги для похорон пришли как раз вовремя.
Мои знакомые лабухи: кривой на один глаз «Ухарь Купец» с пальцами в самодельных перстнях, пианист и вор декоративных собачек Носов, уже в семидесятых смотрелись, как пережиток, как взрослый неудачник, донашивающий костюм и прическу десятилетней давности, потому что на новые он так и не сумел заработать. Казалось, все эти странные «экземпляры» и «чудики – один и то же человек, проворно, как Аркадий Райкин, меняющий интонацию и маски.
Все они были, конечно, людьми поведения забубенного, и, тем не менее, вполне еще могут разгуливать среди живых (потому что никто не видел некрологи), провожая взглядом потоки машин, которыми любовались только в кино.
Дети идут в школу, их вызывают к доске и просят вытереть написанное ранее кем-то о ком-то еще – в этой процедуре было нечто от реставрации, когда сквозь абстрактную мазню проступает средневековый шедевр… или фамилия убийцы.
Смерть красавицы, смерть Сесиль, смерть под парусом, смерть в оранжерее – эпизод «Коломбо», где убийство на самом деле происходит в другом месте, но преступник пытается уйти от ответственности среди орхидей, хранящих по мнению Чандлера, «гнилостный запах разврата». Дядю-убийцу и цветовода играет Рэй Миллэнд, с которым связан любопытный случай – однажды он едва не выпрыгнул из кабины настоящего самолета с парашютом, забыв, что парашют – бутафорский.
А что, если прыжок все-таки состоялся, только бутафорской, вместо парашюта, оказалась смертельная высота?..
Фантомные боли мнимого проигрыша или сценического провала случается испытывать человеку, который ни разу не играл ни на сцене, ни в казино. Но куда чаще нас посещает фантомная радость от мнимого выигрыша или от триумфа в любительском спектакле.
Мне с малых лет знакомы боязнь и желание унаследовать чужие способности и пороки (игру в карты или на электрооргане, а затем и сам электроорган «Перле», выкрашенный после пожара в кафе черной краской), прожить еще раз чью-то чужую жизнь – жизнь лабуха и отшельника в одном лице.
Рассматривая в увеличительное стекло фото матери, пожилой человек находит сходство с женой. Боится запить, боится запеть. Раз в год проводит санитарный вечер – рвёт написанное за год, устраивая из обрывков бумаги костер, догадываясь, что много лет спустя будет мучительно восстанавливать по памяти невосстановимое несовершенство, тщетно превратить пытаясь старый пепел в новый текст.
Чудак (или «чудик») и денди принадлежат к одной группе риска. Тогда почему денди, как правило, живут дольше чудаков? – подумалось мне между восьмидесятилетием Беляева и годовщиной Шпаликова.
Проблема пишущих чудиков в том, что в отличие от простых чудиков, они говорят их языком, изображают на бумаге то, о чем просто чудики предпочитают рассказывать устно, не изнуряя себя творчеством. Благодаря воздержанию они живут неприметно и умеют незаметно умирать.
Наступает момент, когда чудику-творцу (подчас небезосновательно) начинает казаться, что все его находки и озарения, не более чем тупой отчет о стереотипном поведении чудиков, записанный на бумаге их чудаковатым языком. Мовисты-шестидесятники и «масоны» о себе подобных повествуют иначе. Их труднее уличить в беспардонной распечатке трепотни и описании суеты персонажей родственного круга .
Такие живут долго, как, например, Аксёнов с Гладилиным (Кузнецова мы все-таки отнесли бы к чудакам-невозвращенцам) или, по крайней мере, лет на десять дольше, как умный, умевший не выпячивать свою прозорливость, Юрий Трифонов, скрывая степень своего отчаяния под маской объективиста-мизантропа.
Наедине с правдой о себе человек смертельно одинок.
Чудикам прощают шероховатость и «есенинщину» после смерти, к мовистам и «масонам» начинают придираться, если те заживаются, отставая от более молодых либеральных марафонцев.
Тем не менее, и тех и других, переждав положенный карантин, выкапывают крепкими когтями стервятников исследователи, биографы, и преподносят почтенной публике уже плоховато соображающей, в чем причина их былой популярности, и чем любопытна долгая счастливая жизнь между калиной красной и затоваренной бочкотарой.
Оглядываясь в поисках примеров на Запад, Шпаликова сравнивают с Фассбиндером, кто-то даже видит в нем Джима Моррисона.
Рассуждения такого рода дают повод перечислить ряд куда менее знакомых отечественному читателю имен из одновременно далекого и близкого прошлого.
Блистательный поэт, прозаик, кинокритик и сценарист Джеймс Эйджи, причастный к созданию таких шедевров как «Ночь охотника» и «Африканская королева», умер на заднем сиденье такси по дороге к врачу.
В романе «Графство Рейнтри» более тысячи страниц, это консервативный модерн, своего рода «антиджойс», но его можно прочитать, как «Трёх мушкетеров» в детстве – за двое суток. Автор книги – Росс Локридж, задушил себя выхлопными газами в гараже, как персонаж второсортного нуара. Ему был всего тридцать один год.
Говард Рашмор – южанин в десятом поколении, потомок конфедератов, остроумный и плодовитый – он был нарасхват и у левых и у правых. Тоже в такси – выстрелил сперва в жену, потом себе в висок. В жилище покойного полиция обнаружила большие коллекции оружия и порно (у кого их сейчас нет?).
Возненавидев былых марксистов-единомышленников, Рашмор подался сначала к Херсту, затем примкнул к крестовому походу сенатора МакКарти, но охота на красных ведьмаков и агентов коминтерна лишь усугубила смертельное разочарование этого яркого публициста.
Уилбур Джозеф Кэш повесился на галстуке в ванной летом сорок первого, вскоре после раскрытия ФБР сети немецких шпионов.
Одна из его работ была посвящена творчеству Лафкадио Херна (чьи рассказы у нас переводил Константин Бальмонт), она озаглавлена «Анатомия романтика».
Мексиканский отель, где свел счеты с жизнью Кэш, назывался Reforma.
При жизни он страдал от опухоли в мозгу, вскрытие опухоль не обнаружило.
Френсис Отто Матиссен – эстет и радикал, выпрыгнул из гостиничного номера на двенадцатом этаже. В Бостоне, в пятидесятом.
Речь идет о людях, которым было что предъявить, кроме нищеты, стихотворений на клочках бумаги и сценариев заведомо провальных картин. Список состоит из людей стопроцентно востребованных, чья репутация на родине подчас далеко опережала всемирно известного Хемингуэя или певца-волосатика.
В ряде случаев близкие друзья этих при жизни признанных и оцененных дарований отвергали версию самоубийства.
Если заглянуть в Европу, среди тамошних самоубийц – Стиг Дагерман, которому прочили будущее классика мировой литературы. О нём нам напоминает превосходный очерк Евгения Головина, написанный легко и точно в далеком году Пражской весны и Белого Альбома.
Талантливому шведу тоже был всего тридцать один год, когда он наложил на себя руки.
Земляк Дагермана, нобелевский лауреат, поэт Харри Эдмунд Мартинсон выпустил себе кишки больничными ножницами в семьдесят четвертом, весьма благополучном для другого лауреата, году.
Были в Голливуде Джек Кессиди и Питер Лоуфорд – два обаятельнейших актера по облику которых крайне трудно угадать их судьбу.
Один сгорел в квартире, как заурядный пьяница из девятиэтажки. Другой, пропив и прогуляв капитал и здоровье, был кремирован посмертно при минимальном количестве скорбящих, но никто так и не удосужился заплатить хозяину колумбария за процедуру, и поэтому прах сожженной кинозвезды так и не был выдан на руки тем, от кого обычно зависит воздаяние последних почестей. Могила большого ловеласа и бывшего зятя Кеннеди пустует по сей день.
Выписываясь из «рехаба», Лоуфорд выслушал от врача неутешительный прогноз, пообещав начать новую жизнь, и тут же направился в ближайший бар.
Голливудские знаменитости не носят зимних шарфов – там климат другой…
Какие прекрасные лица, хочется сказать, разглядывая чёрно-белые фото этих талантливых и деятельных людей в хороших костюмах и шляпах, с красивыми прическами времен, где не было места рэперам. Они могли бы сниматься в кино (некоторые так и делали), и это были бы отличные фильмы, достойные Джимми Стюарта и Кэтрин Хэпберн.
Однако они предпочли иное амплуа…
