Главное, чтобы костюмчик сидел…
Из фильма
…Мы все любим костюмное кино, или, во всяком случае, любили его когда-то в детстве, в юности, когда стародавние времена казались нам романтическими, а киношные мечи и латы – настоящими. Мы не замечали, что наряды прекрасных фрейлин не совпадают с историческими прототипами, а д'Артаньян/Боярский в первой серии почему-то носится по Парижу в бесподобном свитере, который гораздо больше сгодился бы хиппующему интеллектуалу 1970-х, нежели гасконскому дворянину, пусть даже и малоимущему. Или вот. Любая публикация, посвящённая «Семнадцати мгновениям…», содержит непременный пассаж о том, что настоящий штандартенфюрер образца 1944 года не носил чёрную униформу, да ещё со свастикой на рукаве: всё было гораздо скучнее, проще и серее – что характерно, в прямом смысле этого слова. Любой знаток истории расскажет, что волшебные куафюры обольстительной Анжелики взяты прямиком из современной (то есть 1960-х годов) вечерней моды и не имеют ни малейшего сходства с причёской hurluberlu (юрлюберлю!), кою накручивали в 1670-х годах. Вспоминается сарказм одного профессора, всю жизнь постигающего античный мир. Учёный выдал примерно следующее: «Представьте себе, что люди в париках и ботфортах выпрыгивают из танка Т-34, а потом начинают оглоушивать врагов палицами и булавами, постреливать из наганов и связываться со штабом по мобильнику. Представили, да? Так вот все фильмы на тему Древнего мира – именно такие. Плюс-минус пятьсот лет. Главное – показать белый портик и людей, замотанных в простыни». Существует даже обобщающее название для подобного рода кинокартин – «пеплум». Впрочем, вышеупомянутая «Маркиза ангелов» – это сага из разряда «плаща и шпаги», а многострадального Штирлица можно отнести (хотя и с некоторыми оговорками) к жанру nazi-exploitation. Всё – по канону. Если пеплум, то – битва на колесницах и томные смуглые красавицы в ярких драпировках и со змеевидными браслетами. Если плащ-и-шпага, то карнавальные авантюристы, белые парики да верёвочные лестницы. Если nazi-exploitation, то – зловещие коридоры гестапо и непременные серебряные руны на чёрном фоне. Всё – малоисторично или совсем не исторично. Что это? Безграмотность киношников или экономия на консультантах? Ни то ни другое, ибо синематограф – это, прежде всего, зрелищно-развлекательное, а вовсе не дидактическое искусство. Задача художника и сценариста – «сделать, чтоб красиво», а не городить широкомасштабное полотно на фоне аутентичных декораций. Это утверждение относится даже к советскому кино, которое отводило фактору зрелищности одно из последних мест: даже рисуя образы декабристов, авторы всегда помнили о восприятии современного зрителя.
Если бы создатели кинообразов решили огорошить нас честной реальностью и сермяжной правдой, то большинство зрителей сбежали бы из зала, не дождавшись окончания титров. Сказали бы: «Ужас!» и ринулись бы в соседний зал – любоваться карамельно-красивеньким «пеплумом» на фоне беломраморных Венер. Да! Не приняли бы и «настоящую Анжелику», и подлинных фрейлин хотя бы потому, что Людовик Солнце никогда бы не увлёкся (до одури, до головокружения!) красоткой Мишель Мерсье. Она бы показалась ему угловатой, вульгарной, большеротой и …крашеной. Нам это дико – мы привыкли к тому восторгу, который вызывает французская дива. Но кто-то ведь упорно алчет аутентичности. Творцы костюмных киногрёз опираются на наш – современный – вкус. Они нас желают привлечь, а не Людовика. Массовому зрителю вовсе не нужна выверенная явь галантных веков. Продолжить? Если вам так нужны реалии, то фрейлины с кавалерами должны быть изрыты оспинами, а шикарные кровати с драгоценными балдахинами – облюбованы клопами. Я далека от глупого мифа о тотальной антисанитарии двора и вшивых куафюрах принцесс, однако же клопы в чарующем Версале водились и досаждали самому королю. Впрочем, как и персонажам любого рассказа Михаила Зощенко! Так нет же – снимают лёгкие ретрокомпозиции с ненатуральной коммуналкой, завитыми барышнями и чистыми кастрюльками. А надо – чтобы проваливался пол и подтекали потолки. Вам хочется такой аутентичности? Полагаю, нет. Разумеется, лучшие образцы костюмного кино – это умелое и тонкое соединение современных вкусов с реалиями изображаемого времени. Грань – тонка. Лезвие бритвы. Но только так рождаются шедевры, вроде «Барри Линдона» Стэнли Кубрика, «Орландо» Салли Поттер, «Рабы любви» и «Неоконченной пьесы…» Никиты Михалкова. Имеются и шикарные стилизации, как то «Контракт рисовальщика» Питера Гринуэя – эстетика аллонжей и фонтанжей, доведённых до карикатурной помпезности, или, например, отечественные «Стиляги», в которых воспроизводится ностальгическая и притом никогда не существовавшая Москва из… песен группы «Браво» с её танцплощадками, жёлтыми ботинками и Васями а-ля Элвис Пресли («…город-джаз, город-блюз, город-рок-н-ролл»). Всё это – грани и методы костюмного жанра.
Почему я вдруг завела разговор об исторических и псевдоисторических фильмах? Итак, 5 октября на первой линии ГУМа открылась интересная и, пожалуй, даже уникальная выставка – «Старинный костюм в кино», приуроченная к 100-летию Киностудии имени Максима Горького. Устроители сообщают, что «…из 8000 единиц, хранящихся в запасниках Киностудии им. М. Горького, были отобраны 80 лучших костюмов из таких картин, как "Юность Петра", "Красное и чёрное", "Лев Толстой", "Карл Маркс, молодые годы", "Первопечатник Иван Фёдоров", "Баллада о Беринге и его друзьях" и некоторых других». Помимо авторских работ часть экспозиции составляют антикварные вещи, закупленные у населения накануне съёмок. Кроме платьев, лифов, шалей и накидок sortie-de-bal, посетители могут увидеть настоящую форму камергера с золотым шитьём – ту самую, в которой Александр Вертинский играл князя в кинофильме «Анна на шее».
Хотя… в чеховском рассказе говорится, что его герой появляется в штатском: «…публика вдруг расступилась и мужчины вытянулись как-то странно, опустив руки... Это шёл к ней его сиятельство, во фраке с двумя звёздами». Вот вам типичный пример ухода от реальности – ради эффекта. Во-первых, старая аристократия ассоциировалась именно с шитой униформой, введённой Николаем I, а во-вторых, фильм снимался в 1953–1954 годах, когда ещё главенствовала эстетика сталинских «вицмундиров», учреждённых вождём для различных ведомств. Кстати, вы не задумывались, почему так злободневно выстрелила «Анна на шее» именно в 1950-х годах? Именно в послевоенное десятилетие в СССР были весьма популярны брачные союзы молодых, расчётливых красавиц с пожилыми, сановитыми начальниками. Это, разумеется, осуждалось фельетонистами, авторами повестей и сценариев, карикатуристами «Крокодила», исполнителями эстрадных куплетов и так далее. «Анна на шее» – это рассказ о такой же девушке, но жившей много лет назад… Костюмно-историческое кино всегда отвечает запросам текущего момента – кинематографисты ищут в прошлом подтверждение для дней сегодняшних.
На выставке представлено много старинных платьев, относящихся к эре Art Nouveau, больше известной у нас под именем Серебряного века. Зыбкая грань веков, рубеж времён. Люди мечтают о будущем, но боятся его, а потому – грезят о прошлом. Диковинная, неповторимая эпоха, когда интерес к технике и страсть к движению уживались с меланхолией, упадничеством и декадентским вздором. В моде мягкие ниспадающие драпировки, текучая плавность силуэта, волны печальных кружев – такова Прекрасная Дама начала XX века. В 1900-е годы как никогда сделалось актуальным кружево: оно украшало и вечерние туалеты, и прогулочные платья, и даже – домашние скромные одеяния. Недаром Игорь Северянин, высмеивая некую пошлячку Нелли, писал, что у неё «…брюссельское кружево... на платке из фланели». Оно буквально везде – это вездесущее брюссельское, алансонское и шантильи... Даже в стихах, когда выспреннюю вязь словес именовали исключительно «кружевами». И вот нам дана возможность увидеть реальные наряды тех лет – они буквально сотканы и сотворены из кружев. Создаётся впечатление неспокойной кружевной пены или – волшебной паутины. В стихах и прозе Серебряного века подобные поэтические сравнения были весьма частыми, как, например, у Гиппиус: «Заметили — целое облако белых кружев и крошечная, капельная туфелька с французским каблучком».
Композиция выставки устроена таким образом, что на одном из стендов расположены исключительно чёрные одежды. Этот цвет являлся несомненным фаворитом 1900-х годов. Он воспринимался как символ тайны, роковой страсти и неизбывной грусти. Траур. Загадочность. Это – цвет ночи. Ожидание конца света – ещё одна сверхценная идея времени. Мода на «инфернальных» женщин с их любовью к эпатажным выходкам и ночному образу жизни порождала интерес к чёрным накидкам, вуалям, перьям. Игорь Северянин писал: «К её лицу шёл чёрный туалет... / Из палевых тончайшей вязи кружев. / На скатах плеч — подобье эполет... / Её глаза, весь мир обезоружив, / Влекли к себе…»
С другой стороны, цветовая гамма Серебряного века удивляет своей изысканной бледностью. «Какие бледные платья! Какая странная тишь!» – восклицал Александр Блок, и вот мы переходим к следующей части экспозиции – к платьям популярного в ту пору цвета экрю. Любимый оттенок парижского кутюрье Жака Дусе – поклонника нежных тонов и пастельных тонкостей. Ему вторила прославленная русская модельерша Надежда Ламанова – она предпочитала работать с кремово-бежевыми оттенками. А вот их коллега Поль Пуаре презрительно именовал эту гамму «неврастенической», что также великолепно сопрягалось с коллективным настроем эпохи. Неврастения – в моде у хорошеньких барышень, обожающих стихи, виньетки, слёзы, мистические тайны и – цвет экрю. Да, ecru переводится всего лишь как «необработанный, неотбеленный». Он характерен для неотбеленного льна или шёлка. Вместе с тем, популярны были и другие цвета, оттенки, нюансы.
Как уже упоминалось, на выставке вы сможете увидеть не только платья, но и аксессуары. К примеру, важный элемент старинной моды – сорти-де-баль (sortie-de-bal). Напомню, что sortie – это выход. После бала или маскарада для выхода к карете даме накидывали на плечи накидку – она могла быть из бархата, шёлка, атласа, кружев, иногда отороченная мехом или украшенная стеклярусом. Сорти-де-баль рассматривалась не как заурядная вещь «для тепла» – добежать от порога до экипажа, но как самоценный предмет роскоши. Как правило, эти накидки совпадали по цвету, отделке и – общему замыслу с бальным или вечерним туалетом.
Начало XX века – это беспрестанный конфликт «неудобной красоты» – и «утилитарного безобразия». Сторонники изысков и утончённостей высмеивали так называемое dress-reform – платье, которое следовало носить без корсета, и прочие непрезентабельные вещи, превращавшие женщину из прекрасного цветка – в бесформенную мымру. Кстати, на выставке экспонируется дамская верхняя одежда сак (sac) – широкое расклешённое пальто. В переводе с французского языка «sac» – это дорожный мешок, матерчатая сумка. Сак вовсе не отличался особенной элегантностью и даже скрадывал фигуру, но зато слыл уютным и практичным, а потому апологеты простоты и естественности считали его вполне комильфотной одеждой. «Она была <…> с хорошо сохранившейся высокой, немного полной фигурой, просто и хорошо одетой в просторный светло-серый сак с шёлковым шитьём на воротнике и рукавах. Голову её покрывал лёгкий синий, почти прозрачный, газовый шарф», – таково описание дамы в рассказе Александра Куприна…
Среди экспонируемых костюмов хочу также выделить несколько вещей, относящихся к 1920-м годам, к эпохе НЭПа. Они интересны ещё и потому, что мы можем наглядно проследить путь моды от изысканно-прихотливых нарядов начала века – до короткого подола и графически-чёткого силуэта «ревущих двадцатых». И тут мы снова видим чёрные платья, но это уже другой чёрный цвет. La petite robe noire от Коко Шанель – то была эстетика победившего конструктивизма, рационального смысла и простого кроя. В маленьком чёрном платье можно ходить на работу, бегать на танцы, посещать библиотеки, гулять по городу, ходить на свидания. Героиня Алексея Толстого, решив одеваться по моде, приходит в контору совершенно преображённая: «Зотова явилась на службу в чёрном, с короткими рукавами, шёлковом платье, в телесных чулках и лакированных туфельках; каштановые волосы её были подстрижены и блестели, как чёрно-бурый мех».
Безусловно, это лишь малая часть раритетов, представленных на выставке «Старинный костюм в кино». Как уже упоминалось, помимо реальных, подлинных платьев, приобретённых у населения для съёмок, вы имеете возможность увидеть великолепные авторские работы. А вообще – создавать костюмное повествование очень трудно, ибо с одной стороны, хочется воссоздавать историческую реальность, а с другой – быть понятыми и принятыми. Кому-то это удаётся – совмещать полезное с приятным, а гармонию ушедших времён – с магией кино... Такой вот капризный жанр.
***
Адрес выставки: Красная площадь, 3. Первая линия.
Часы работы – 10:00–21:00
Выставка продлится до 31 октября.
Вход свободный.
