Авторский блог Георгий Осипов 14:19 13 ноября 2014

Этот безумный безумный детский мир

Волевой поступок часто оказывается последней вспышкой обессилевшего ума в преддверии помешательства, последней попыткой Кисы Воробьянинова сохранить дворянскую честь. По крайней мере, самим себе в такой позе мы кажемся достойными чего-то выше нищенской роли.

Волевой поступок часто оказывается последней вспышкой обессилевшего ума в преддверии помешательства, последней попыткой Кисы Воробьянинова сохранить дворянскую честь. По крайней мере, самим себе в такой позе мы кажемся достойными чего-то выше нищенской роли.

Вероятно, смешно наблюдать со стороны, как самонадеянный и постаревший энтузиаст продолжает рекомендовать повзрослевшей аудитории какие-то вещи, давно неуместные в их новой жизни.

Те, как и раньше – из вежливости и по привычке, обещают посмотреть-послушать, не понимая, толи звук плохой и краски тусклые, толи это у них испортились слух и зрение.

Когда первоисточник уже не в состоянии документально подтвердить свое первенство, отставание соперников выглядит как прогресс…

Советский зритель умел отделять зерна от плевел в зарубежных картинах, из которых, как правило, вырезали слишком непристойное, оставляя много непонятного.

Это мне точно надо, рассуждал взрослый человек, подходя к фильму для взрослых с критериями покупателя в «детском мире» - хватило бы денег в родительском кошельке на всю эту кукольную роскошь, а уж распорядиться ею мы сумеем.

Вон ту девицу в бикини, я, пожалуй, запомню, а монахиня… монахиня, пускай, идет себе с богом, у монахини все равно ничего не видно.

При таком подходе, самые главные сцены, важные не только для него лично, но и для будущего общества и страны, зритель игнорировал как досадный балласт в виде «ахинеи», которую положено терпеть, высиживая полнометражный киносеанс, не вникая в просроченный символизм этих темных и неинтересных мест между драгоценным «сексом», «насилием» и «красивой жизнью».

Я старался в точности запоминать отзывы граждан старшего возраста, даже если мне активно не нравились ни их мнения, ни они сами.

Невыносимая для детской психики концентрация садизма и мракобесия двухсерийной американской «Погони» сводилась у них к мелочам типа «Джейн Фонда – лапочка», или тонким замечаниям вроде «водила за нос двоих, пока не потеряла того и другого».

Разумеется, и более серьезные рецензии были доступны в печатном виде, но за их многословием таился тот же примитив: «мегера-лапочка», «негодяй-порядочный» и т.д., совсем как в изложении дворовых сплетниц.

Казалось, сын миллионера носится по хайвэю на старом «Запорожце», а шериф (никому не нужный до «Крестного отца» Марлон Брандо – его у нас вообще путали с Лимонадным Джо) на ГАЗике, точно деревенский детектив Анискин.

Наряду с казенной ненавистью к «вредителю» и завистливым презрением к «тунеядцу», полупроцветал культ «хорошего» и выгодного изменника.

Подрывная деятельность против собственной страны не подлежала осуждению. Нелояльное поведение деятелей культуры «там у них» вызывало пассивную симпатию: какой славный мужик! Отчаянная тётка!

Моральные и, как правило, физические уродцы, практикующие терроризм? К ним также было принято относиться с пониманием – довели людей, вынудили взяться за оружие.

«На днях бухали с палестинцами – вот такие ребята!» – хвастал мне примитивнейший извращенец и стукач, одним из первых при первой возможности поселившийся в Лондоне.

Попробовал бы кто-нибудь, вскочив на тумбочку, толкнуть в те годы речь о том, что и у нас еще повадятся шастать туда-сюда неимоверно пошлые и честные певцы с гитаркой через плечо, а местные Джейн Фонды обоего пола будут умело полемизировать друг с другом, как Зоя Федорова с Трындычихой в водевиле «Свадьба в Малиновке».

И весь этот шум, также, как полвека назад в Америке, не будет играть никакой реальной роли в череде непредсказуемых событий между фиаско в Заливе свиней и выстрелами в Далласе, которые, впрочем, могут так и не прозвучать.

Джейн Фонда по-прежнему аргумент, только теперь на нее ссылаются в качестве дурного примера.

Кто-то, не удосужившись заглянуть в фильмографию актрисы, даже поспешил сообщить о внесении ее в черный список после вьетнамских демаршей. Разумеется, это не так – семидесятые наоборот стали для нее самым плодотворным и щедрым на награды десятилетием, начиная, с лучшей, из сыгранных ею, ролей в триллере «Клют».

Репутации прочих разбойников, предателей и террористов от Яшки-цыгана до профессора Плейшнера по-прежнему незыблемы.

Неуловимые продолжают аккуратно истязать Сидора Лютого в развратнейшей ролевой игре а ля Том оф Финланд.

Бурнаш пьянствует с Кудасовым.

Буба Касторский, надев бронежилет, гастролирует в горячих точках.

Грициан Таврический скорей всего тоже.

Красный командир Назар Васильевич Дума портит противнику пулеметы.

Попандопуло уехал в Грецию и вступил в «Золотой рассвет».

Все это мы уже видели в кино, в картинах, где практически не было темных и скучных мест – подвиг на подвиге, хохма на хохме. Просто как Нагорная проповедь. Уверовать в такое можно легко и надолго.

Неуловимые проскакали параллельно «Искателям приключений». Все жалели Делона, все видели и вишневую кровь на белой рубашке, и точно знали, что он – Маню, красиво умрет у нас на глазах, еще не просохших от вида подводных похорон Летиции Вайс, чудом выжившей в Холокост, восхитительной сверстницы Сильви Вартан и Адамо.

И только панику и бегство европейцев из отвоевавшего самостийность, уже не колониального Конго воспринимали как скучный довесок кинохроники (этот эпизод в самой картине показан как некое страшное сновидение). Кому охота запоминать и анализировать чужие кошмары?

Эту подлинную трагедию белого человека, такую далекую от тогдашних советских реалий, отметили, ужаснувшись без особого сочувствия, считанные единицы, да и то пока ее не заслонил сочащийся каплями морской воды, зеленый купальник Джоанны Шимкус – действительно незабываемое зрелище.

1.0x