Авторский блог Георгий Павленко 18:05 22 марта 2016

"Дивный казус"

Три миниатюры, герои которых уже известны читателю по очеркам из цикла "Пушкинская тора" Донского монастыря.

ОСТРОТА И КРАСОТА ПОЛЕМИКИ

Почитатель культурных традиций XIX века всякий раз испытывает горестное чувство, когда нынешнюю интернет-грызню сравнивают с достопамятными полемиками прошлого. Проводя кощунственные аналогии между современными "западниками" и "славянофилами" и минувшими, кое-кто забывает, что Шишков и Карамзин, Киреевские и Грановский, Хомяков и Белинский были прежде всего русскими людьми, они олицетворяли собой, по меткому герценовскому выражению, две орлиных головы, хоть и смотрящие в разные стороны, но принадлежавшие одному телу державной птицы. Процветание Отечества, слава российская - заботили этих людей превыше личных амбиций и групповых интересов. Они могли заблуждаться, но ни одного из них нельзя было назвать изменником или предателем Родины. То ли наблюдается ныне?..

Упрощенный подход к существу проблемы, замалчивание отдельных фактов исказили в сознании наших современников характер и формы полемики "шишковистов" и "карамзинистов", навсегда вручив последним лавры победителей. Победителем, однако, оказалась вся отечественная словесность, в равной степени благодарная и А.С. Шишкову, и Н.М. Карамзину.

Просветительская деятельность Николая Михайловича Карамзина в последние годы получила определенное освещение. Главное дело "придворного историографа" - "История Государства Российского" – издано и переиздано, оно заняло почетное место на книжных полках наших сограждан. Вновь обретающие популярность разнообразные антологии уже не обходятся без художественных произведений Карамзина. Обозначился и грамотный критический подход к фундаментальному труду «республиканца-монархиста», ведь Николай Михайлович не всегда использовал достоверные источники, напрасно доверяя, в частности, западным путешественникам и дипломатам. Отсюда – и душераздирающая фальшивка об убийстве царём Иоанном Грозным собственного сына (окончательно опровергнутая исследованиями останков царевича в Архангельском Соборе Московского Кремля в 1963 году) и полное неприятие весьма разумной государственной политики Бориса Годунова и т.д. И всё же труды Карамзина востребованы и популярны, но, к сожалению, подвижническая деятельность его главного оппонента до сих пор остается в тени. Жизнь и творчество Александра Семеновича Шишкова, выходца из небогатой дворянской семьи, возглавившего впоследствии Российскую Академию и Министерство просвещения, достойны глубоких исследований и самого широкого читателя. В биографии Шишкова много удивительных страниц. С 10 лет он - кадет морского корпуса, в 1790 году за участие в русско-шведской войне он награждается золотой шпагой "За храбрость", он же - первый комментатор "Слова о полку Игореве", крупнейший славист своего времени. Вице-адмирал, член Адмиралтейской коллегии, он же - автор "Рассуждения о старом и новом слоге российского языка", положившего начало знаменитому противоборству "шишковистов" и "карамзинистов". При всем желании мы не смогли бы на интернет-полосе осветить весь жизненный и творческий путь Президента Российской Академии, а вот коснуться полемики, развернувшейся два века назад, в наше словоблудное время просто необходимо.

Что и говорить, полемика отличалась остротой, стороны нередко переходили на личности. И хоть порой казалось, что весь сыр-бор разгорелся из-за правил употребления старых, церковно-славянских и новых, чаще всего заимствованных и искаженных слов, вопрос ставился гораздо шире. Из сфер литературной и филологической, полемика перекинулась на просвещение, историю, духовную культуру, нравственность.

Одним из первых в борьбу на стороне Карамзина вступил Василий Львович Пушкин. Недаром К.Н. Батюшков писал, что он будет сражаться "до последней капли чернил". Пушкинские послания "К Жуковскому", "К Дашкову", скандальная поэма "Опасный сосед" стали литературными манифестами "карамзинистов", большая часть которых составила общество "Арзамас" (I8II г.) в противовес "Беседе любителей русского слова" (1807 г.).

Из лагеря "арзамасцев", как персидские стрелы" летели колкие эпиграммы. Вот близкий друг Карамзина И.И. Дмитриев иронизирует над графом Хвостовым:

"Я разорился от воров!"

"Жалею о твоем я горе".

"Украли пук моих стихов!"

"Жалею я об воре".

"Шишковисты" старались не оставаться в долгу. Неизвестный "беседовец" высмеивает сентиментальную повесть Карамзина "Бедная Лиза":

Здесь бросилася в пруд Эрастова невеста.

Топитесь девушки: в пруду довольно места!

А вот П.А. Вяземский изловчился и даже шараду сочинил:

Шишков недаром корнеслов;

Теорию в себе он с практикою вяжет:

Писатель, вкусу ШИШ он кажет,

А логике он строит КОВ.

Сам Шишков и его сторонники подвергали строгой критике "карамзинистов", доказывая, что лучше употреблять "сочинитель" вместо "автор", "рукоплескать" вместо "аплодировать", "сходство" вместо "аналогия" и т.д. Александр Семенович настаивал: "... красота мыслей в старинной одежде часто бывает несравненно лучше одетого по моде пустословия".

При всей остроте своей, полемика отличалась и завидною красотой, глубокой порядочностью. К.С. Сербинович свидетельствовал, что при первой встрече Карамзин сказал Шишкову следующие слова: "Люди, не знающие коротко ни Вас, ни меня, вздумали изображать меня врагом Вашим. Они слишком ошибаются. Я привык уважать добросовестность писателей, имеющих в виду общую пользу, хотя и не согласных с моим убеждением. Я не враг Ваш, а напротив того, считаю себя обязанным Вам за многое, что было высказано Вами и удержало меня от ошибок".

Шишков - истинный витязь пера и шпаги - отличался завидным благородством. Четыре главных его оппонента - сам Н.М. Карамзин, И.И. Дмитриев, И.А. Крылов и В.А. Жуковский в разное время были награждены Большой Золотой медалью Российской Академии. Все они являлись членами Российской Академии, причем Карамзин был принят в нее по рекомендации самого Президента. Академический зал украшали портреты и Карамзина, и Дмитриева. Интересно, что и сам поэт-министр И.И. Дмитриев как реликвии хранил портреты - своего друга Карамзина и... своего "врага" Шишкова...

Нашему сознанию необходимо преодолеть путь, пройденный Александром Сергеевичем Пушкиным. Начинал он как ярый "карамзинист", застрельщик "Арзамаса", а завершил свой путь членом Российской Академии, глубоко сочувствующим А.С. Шишкову:

Сей старец дорог нам:

Он блещет средь народа

Священной памятью Двенадцатого года,

Один в толпе вельмож он русских муз любил,

Их, незамеченных, созвал, соединил…

К слову сказать, в 1812 году на должность государственного секретаря было две кандидатуры - Карамзин и Шишков. Император лично симпатизировал Николаю Михайловичу, но особенность момента, необходимость "говорить с народом", заставили его остановиться на Шишкове. Перу Александра Семеновича принадлежат многие яркие манифесты Отечественной войны. После освобождения России он писал: "Воины! Храбрость и терпение ваше награждены славою, которая не умрет в потомстве. Имена и дела ваши будут переходить из уст в уста, от сынов ко внукам и правнукам вашим до самых поздних родов".

Уже цитированный выше князь Вяземский, тоже ставший членом Российской Академии, вспоминал, что, хоть и смеялась столичная знать косноязычию шишковских манифестов, "но между тем большинство, народ, Россия, читали их с восторгом и умилением, и теперь многие восхищаются их красноречием. Следовательно, они были кстати..."

Вот этой "уместности", доступности "большинству, народу" страстно жаждал Пушкин. Но без владения народным языком близость с народом была бы невозможной. В конце литературного пути Александр Сергеевич наверняка бы подписался под замечательными словами своего глубокоуважаемого Президента: "Народный язык, очищенный несколько от своей грубости, возобновленный и приноровленный к нынешней нашей словесности, сблизил бы нас с тою приятною невинностью, с теми естественными чувствованиями, от которых мы удаляясь, делаемся более жеманными говорунами, нежели истинно красноречивыми писателями".

Склоним же головы перед памятью нашего славного соотечественника и позаимствуем у него терпения и мудрости, позволивших ему донести свою истину сквозь время и тернии.

"ДИВНЫЙ КАЗУС"

Страсть правительства спасать урожай усилиями людей, далеких от сельского хозяйства, имеет, как это ни странно, давнюю традицию. И сегодня хочется вспомнить две забавные истории, о том свидетельствующие.

7 мая 1823 года граф М.С. Воронцов получил назначение на пост новороссийского генерал-губернатора. В первые дни июля в Одессу, где находилась резиденция Воронцова, переезжает А.С. Пушкин. Его переводу из Бессарабии, из канцелярии И.Н. Инзова, активно способствовали друзья опального поэта, и в первую очередь А.И. Тургенев. И он, и П.А. Вяземский рассчитывали, что жизнь Пушкина под покровительством умного и образованного мецената пойдет на лад, и оторванность от Москвы и Петербурга не будет столь мучительной, как в Кишиневе.

К сожалению, надежды не оправдались. "Он видел во мне коллежского секретаря, - жаловался Пушкин своему ходатаю на Воронцова, - а я, признаюсь, думаю о себе что-то другое". И в ответ Александр Сергеевич обрушил на наместника град острых эпиграмм, и среди них - убийственную, долетевшую до обеих столиц:

Полу-герой, полу-невежда,

К тому ж еще полу-подлец!..

Но тут, однако ж, есть надежда,

Что будет полный наконец.

Пушкин, маленький провинившийся чиновник, с жалованьем в 700 рублей, требовал от графа Воронцова уважения к себе и как прославленный русский поэт, и как "шестисотлетний дворянин". Сложная любовная коллизия, в которой участвовали жена наместника - Елизавета Ксаверьевна, А.Н. Раевский и сам Пушкин, ускорила удаление поэта из Одессы, о чем настоятельно просил министра, графа Нессельроде, Воронцов еще в марте 1824 года. Вскоре между поэтом и наместником произошел окончательный разрыв,

22 мая раздраженный Воронцов отдал предписание Пушкину и нескольким другим чиновникам посетить Херсонский, Елизаветградский и Александрийский уезды для сбора сведений о ходе работ по истреблению саранчи.

Не желая обострять и без того трудную обстановку, поэт отправился в путь, а по возвращении написал Воронцову предерзкое письмо, и свой отчет о командировке изложил в донельзя лаконичном виде:

Саранча летела, летела

И села,

Сидела, сидела - все съела

И вновь улетела.

Граф не оставил подобного отчета без последствий. Его стараниями вышло Высочайшее повеление, Пушкин был выслан из Одессы и надолго заперт в псковскую деревню своих родных.

Другая «сельскохозяйственная» история связана с именем Владимира Федоровича Одоевского. Сотрудник пушкинского "Современника", "самый многосторонний и самый разнообразный писатель в России", как отозвался о нем в 1844 году критик П.А. Плетнев, Владимир Федорович был человеком увлекающимся и страстным. Во всем он видел мистическую сторону, все предметы и явления окружал завесою тайны.

Как-то в бытность свою членом ученого комитета при министерстве государственных имуществ, Одоевский получил задание составить записку о вредных насекомых, появившихся на крестьянских полях. В отличие от Александра Сергеевича, истреблявшего крымскую саранчу, Владимир Федорович поручением заинтересовался по-настоящему. Он серьезно засел за научную литературу и в поисках источников информации дошел до сочинений не кого-нибудь, а крупнейшего гуманиста XVI века Эразма Роттердамского.

Эта комическая пытливость ума, а также ношение Одоевским парика после болезни, послужили для С.A. Соболевского поводом для сочинения популярной эпиграммы на тему русской народной песни.

Нужно сказать, что Одоевскому особенно доставалось от Соболевского, этого прославленного остряка и эпиграммиста. В.А. Соллогуб вспоминает, что, когда Одоевский преподнес Соболевскому экземпляр своих фантастических сказок с дарственной надписью "Животу" - прозвище, данное Сергею Александровичу Пушкиным, "Соболевский, с напускным своим цинизмом, прибавил тотчас к слову "Животу" - "для передачи" и поставил книгу в позорное место…"

Вернемся, однако, к эпиграмме Соболевского. Ее по памяти привел Якову Полонскому И.С. Тургенев. Воспроизведя этот текст, мы полагаемся на добрую память Ивана Сергеевича:

Случилось раз, во время оно,

Что с дерева упал комар,

И вот уж в комитет ученый

Тебя зовут, князь Вольдемар.

Услышав этот дивный казус,

Зарывшись в книгах, ты открыл,

Что в Роттердаме жил Эразмус,

Который в парике ходил.

Одушевясь таким примером,

Ты тотчас сам надел парик

И, с свойственным тебе манером,

Главой таинственно поник.

"Хотя в известном отношеньи, -

Так начал ты, - комар есть тварь,

Но, в музыкальном рассужденьи,

Комар есть, в сущности, звонарь!

И если он, паденьем в поле,

Не причинил себе вреда, -

Предать сей казус божьей воле

И тварь избавить от суда!"

Такие вот истории. Исключительные. Казусные. И вряд ли кто мог подумать, что настанет время, когда словосочетание "дивный казус" станет эпитетом всего нашего сельского хозяйства.

ТРЕТИЙ ПУШКИН?

В салоне Зинаиды Волконской на Тверской - как всегда царит оживление. Среди многочисленных литературных новостей - новая, острая эпиграмма на петербургского критика и журналиста. Из уст в уста передается имя автора, слышится то и дело заговорщицкое: "П-ш-к-н"...

- Позвольте, позвольте, - заинтересовался почтенный, седовласый сенатор, - а который Пушкин? Уж не наш ли Василий Львович тряхнул стариной и произвел на свет эту изящную штучку? Право слово, после "Опасного соседа" его перо не вывело ни одной забавной строки...

- Как можно: Василий Львович? - запротестовал курчавый, с гусарской выправкой молодой человек, любимец хозяйки салона, - "Опасного соседа" написал наш, опальный Александр Пушкин, и его же рук дело - эта эпиграмма. Я просто уверен в том...

Мнения разделились, истины нет. Наконец, спорящие решили по­интересоваться у родственника обоих Пушкиных. Уж он-то должен знать наверняка. Тучный рязанский помещик, а кстати и полиглот, и с недавних пор - камергер, пыхтя, согласился:

- Да, это проделки Пушкина. Он родственник мой, правда, дальний... Эпиграммка-то - на грани... Каков Алексей Михайлович!

???

Кто же он, третий Пушкин?

Жизнь Алексея Михайловича Пушкина (1769-1825) с детства не задалась... Его отец за попытку изготавливать фальшивые ассигнации в 1772 году был сослан в Сибирь. Мать Алеши, урожденная княгиня Волконская, последовала за мужем - традиция, распространенная в дворянской среде, задолго до жен декабристов.

Трехлетнего мальчика оставили на воспитание в доме куратора Московского Университета И.И. Мессалино. Заботы о нем приняла на себя Прасковья Владимировна Мессалино, урожденная княгиня Долгорукова.

Алексей Михайлович получил хорошее домашнее образование, и в свете признан был как актер-дилетант, острослов и... Да-да-да! И - поэт!

Женился он на Елене Григорьевне Воейковой (1788-1833), женщине живой и любезной. Супруги жили на широкую ногу, устраивали концерты, ужины, а иногда и балы. Однако, большую часть времени они проводили в деревне. Алексею Михайловичу принадлежало богатое имение его матери Натальи Абрамовны, приносящее 100 тысяч рублей ежегодного доходу. К владеньям примыкали обширные лесные угодья; здесь же располагались фабрики и мастерские. Не без зависти - всю жизнь стесненный в средствах - Василий Львович описывает обстановку в доме Алексея Михайловича: «везде камины, паркеты, зеркала...»

По словам современников, Алексей Михайлович составлял полную противоположность Василию Львовичу. И симпатии людей их круга всегда были на стороне последнего. И если к Василию Пушкину Батюшков обращался с такими стихами:

Не будешь в золоте ходить,

Но будешь без труда на рифмах говорить,

Друзей любить

И кофе жирный пить, то вот об Алексее Пушкине Константин Николаевич отзывался иначе:

На свет и на стихи

Он злобой адской дышит;

Но в свете копит он грехи

И вечно рифмы пишет...

И все же А.М. Пушкин принадлежал к литературному сообществу Карамзина, Жуковского, Вяземского... Сказать правду, так и сам Василий Львович - ну никак не мог обойтись без своего антипода. А встречались они частенько - семьи В.Л. Пушкина, A.M. Пушкина и М.М. Сонцова - дружили домами. Поэтому и новости, касающиеся Алексея Михайловича - постоянное место в письмах Василия Львовича. А в разлуке он и сам теребит своих корреспондентов: "Что делает антагонист мой Алексей Пушкин? - в письме к Вяземскому в январе 1812 года, - Он, я слышу, кует деньги и играет в квинтиг. Я нетерпеливо желаю его видеть и собираюсь ответить ему стихами на послание, которое я от него получил. Но не лучше ли приехать в Москву и обнять его, чем писать отсюда послание, в котором поневоле я должен быть чистосердечным?"

Словесные дуэли между ними стали чем-то вроде обязательного блюда на званых вечерах, куда - не без расчета хозяев - приглашались оба. Скорый и резкий на слова Алексей Михайлович часто одерживал победы над Василием Львовичем, и тогда последний, на досуге обдумав ответный ход, брал реванш в письмах к их общим друзьям. Так, в письме к Батюшкову из Нижнего Новгорода в Петербург, он ехидничает: "Радуюсь, сердечно, что вандал наш А. Пушкин очистился, омылся еси, и отстал от Ерофеича. Но что он ищет на берегах Невы? Стуча в стаканы, не простучал бы он и последнего". Папенькин авантюрный характер передался, видимо, и сыну. Алексей Михайлович свершал всевозможные сделки, купли-продажи, не брезгуя при том и картами. Даже в эвакуации в Нижнем Новгороде «он с утра до вечера играет в карты, и за несколько месяцев выиграл до восьми тысяч».

И все-таки не только в карточной игре он слыл знатоком и авторитетом. Не случайно же Василий Львович, заметив в письме к Вяземскому, что "Певец во стане русских воинов" есть лучшее произведение на российском языке, тут же интересуется: "Что говорит о нем Алексей Пушкин?"

Труды Карамзина подвигли Алексея Михайловича - ни много, ни мало - на создание своей "Истории России". Однако, карточная страсть оказалась сильнее, и Василий Львович сообщает Вяземскому в апреле 1818 года: "Пушкин перестал заниматься Русскою историею. Он теперь всякий день отвозит деньги в ломбард, и около ста тысяч рублей в выигрыше". Кстати, не отставал он него и М.М. Сонцов (1776-1847) - муж родной сестры Василия Львовича - Елизаветы Львовны (1776-1848), родной тётки Александра Сергеевича. Он-то и есть рязанский помещик, это на него молодые и задиристые Соболевский и Баратынский написали эпиграмму: "Жил да был петух индейский". Василий Львович же сообщает: "Матвей Михайлович пустился также в большую коммерческую игру - играет по три ста рублей, робер в вист и по два рубли в тройной бостон".

Так что, Александру Сергеевичу было с кого в молодости брать дурной пример, и не случайно он считал карточную игру "самой сильной из страстей". Впрочем, не будь у него этой страсти, не прочли бы мы никогда гениальных страниц "Пиковой дамы"...

Но вернемся к Алексею Михайловичу. Вскоре новая страсть отвлекла его от "Истории России". В 1820 году, уже отметивший свой полувековой юбилей, он, как наябедничал нам Василий Львович, "свел знакомство с сестрою бывшей MadamDuportalи молодая красавица (ей только восемнадцать лет от роду) разъезжает с моим родственником в мужском платье, и никогда от него не отстает".

Может быть, этой пикантной подробностью и следовало бы закончить короткий рассказ об Алексее Михайловиче, но мне кажется необходимым вспомнить, что переводчик "Илиады", Николай Иванович Гнедич, этот "олимпиец, собеседник богов", предъявлявший и к поэзии, и к людям чрезвычайно высокие требования, находил A.M. Пушкина "любезнейшим оригиналом".

Вероятно, таким и был он на самом деле, этот третий Пушкин-поэт - Алексей Михайлович Пушкин. И все же, читатель, упаси Бог, знакомясь с письмами и документами той эпохи, обознаться тебе и принять сказанное или написанное на его счет - на счет Пушкина Первого...

1.0x