Вот уже больше года длится гражданская война на Украине. Среди последствий этой трагедии, вызванной февральским 2014 года государственным преворотом в Киеве, — падение экономики и жизненного уровня населения братской республики, разрушенные города и промышленные объекты, тысячи убитых, десятки тысяч раненых, а также беженцы, чья численность значительно превысила миллион человек, подавляющее большинство которых, около 900 тысяч, согласно данным ФМС, временно находятся на территории Российской Федерации. Вдобавок более чем к 2,5 миллионам "трудовых" мигрантов из "незалежной", чье пребывание здесь никак не связано с боевыми действиями в Донбассе или с преследованиями граждан Украины по политическим мотивам. Статус этих формально иностранных граждан до сих пор не определен законодательно, а правительственные и ведомственные нормативные акты оказываются зачастую не согласованы друг с другом и сильно зависят от текущей политической и прочей конъюнктуры. Хотя острота проблемы, о которой рассказывает автор приведенной здесь статьи, очевидно требует системного решения на самом высоком уровне.
Я сидела в поезде, за окном проплывали величавые березовые рощи, а в памяти вдруг, как молнией, озарились слова любимого поэта: "Что Родина? Ужели это сны? Ведь я почти для всех здесь пилигрим угрюмый. Бог весть, с какой далекой стороны… В своей стране я словно иностранец…" (С. Есенин).
Иностранец у себя на Родине — лишь теперь я ощутила боль поэта, который написал эти строки. Вспомнились мои последние дни перед отъездом из Киева, достаточно внезапным даже для меня, в Россию, когда убили сначала Олега Калашникова, а на следующий день и Олеся Бузину. А накануне я зашла на территорию Киевской Печерской лавры и попала на молебен перед иконой Божией Матери. Переступив порог Храма, оказалась в океане многоголосия православных, поющих слова из акафиста: "Матушка Русь — просыпайся, Матушка Русь — поднимайся…" По коже прошел мороз, я не смогла сдержать слезы, вспоминая, как весной 2014 года в городе Николаеве бандеровцы убивали активистов антимайдана, и те звали на помощь "Россия, помоги! Россия, мы умираем за тебя!" — но не смогли своими криками о помощи разбудить Матушку Русь.
И вот я в России, которая раньше называлась Русью (греч.Ρωσία) и, как утверждают историки, обозначало не страну, а народ. Я мчусь в поезде по бескрайним просторам России, а колеса стучат и впиваются в виски ехидными, гулкими звуками слова, которым определен мой статус в некогда большой и дружной советской семье — ИНОСТРАНКА.
Я опять убегаю, на этот раз — от кого? Сначала я убежала от радикалов, которые сжигали коктейлями Молотова милиционеров в Киеве, от футбольных ультрас, которые живьем сожгли одесситов в Доме профсоюзов в Одессе, от заразившихся массовым психозом людей, которые стали убивать украинцев Донбасса, назвав их "сепаратистами", а себя — "патриотами Украины". А сейчас я убегала от осознания себя иностранкой у себя на Родине. Вернее от того равнодушного взгляда девушки из Федеральной миграционной службы, куда я обратилась, чтобы, не нарушая законов России, укрыться от ада, в котором жила последние полтора года. От ее горьких слов, после которых у меня подкосились ноги от осознания потери, как будто мне сообщили о чьей-то смерти, а мне всего лишь сказали, что я — иностранка, и дни моего пребывания на территории России сочтены.
Я долго не хотела покидать Украину, которую охватило безумие "коричневой чумы". Я искренне радовалась за беженцев первой волны, которые получили российское гражданство, многие из них были рядом со мной в движении "за Беркут", "за чистый Киев", "Одесса — русский город". Для них возвращение в Украину было чревато арестами и пытками в тюрьмах, поэтому я не осуждала их за то, что они покинули страну.
Почему я сама уехала в Россию? Во-первых, я до сих пор не могу осознать, что это разные страны. Для меня это единая Родина. А во-вторых, Россия — единственная страна, которая в этом безумном мире протянула руку помощи моему многострадальному народу, спасая стариков от голодной смерти, детей и женщин от бомбежек, смельчаков-активистов от политических репрессий. И ни рыканья западной финансовой олигархии в виде санкций, ни истерия бандеровских прихвостней, пытающихся криками о якобы российской агрессии отвлечь внимание от собственных преступлений, ни роптание российских либералов, которым тяжело жить без заморского сыра, — ничто не поколебало политику России о помощи братьям-малороссам. Правда, с недавнего времени, нас принято называть русскоговорящими украинцами, а по сути, мы были и есть — русскими украинцами.
Сказать, что я ничего не слышала о ФМС РФ, было бы неправдой. Слышала много: и хорошего, и плохого. Те, кому я на протяжении этих полутора лет помогала уезжать из Украины, помогая найти жилье, работу, — все мне говорили, что ФМС РФ — это государство в государстве. Не верилось мне, думала, наверное, люди преувеличивают, находясь еще в психологическом напряжении от пережитого. И только лишь когда я сама прошла этот путь, пообщалась в очередях со своими соотечественниками, изучила нормативную базу ФМС РФ, я поняла, как была неправа, подозревая в необъективности тех, кто до меня попытался узаконить свое пребывание на территории России.
Как и многие, кто переехал из Украины в Россию в эти тяжелые времена, я надеялась на слова главы ФМС Константина Ромодановского: "Я уже говорил о том, что это братский народ, исторически, культурно и в языковом плане очень близкий нам. Мы рассматриваем этих людей как своих". Читая его интервью, слушая заявления о том, как всё замечательно организовано в отношении "родных" людей с Украины, я, считала, что Россия остается большой дружной семьей народов, где нас ждут как родных людей.
Но первое, что я узнала: ни в Петербурге, ни в Москве, ни в Крыму так называемых квот для регистрации беженцев нет, и нужно ехать в другие города. Раньше я думала, что квоты выдают на рабочие места, а не на место регистрации. Тем более, что с работой в Москве проблем нет, и когда я увидела за прилавками магазинов и рынков российской столицы представителей Кавказа и Средней Азии, то стало ясно, что ограничение для регистрации украинцев — пустой звук, ведь для граждан других стран нашлись квоты, раз они смогли устроиться на работу, не будучи коренными жителями Москвы. Беженцев же с Украины в службе ФМС направляют в те регионы, где даже у местных жителей с трудоустройством возникают проблемы.
Пришлось разобраться с понятием "квоты" и выяснилось, что это понятие нормативно закреплено в законе еще от 2002 года, где говорится, что квоты утверждается Правительством РФ по предложениям исполнительных органов государственной власти субъектов Российской Федерации с учетом демографической ситуации и возможностей данного субъекта по обустройству иностранных граждан.
Господин Ромодановский в своем интервью упомянул, что: "Минтруд инициировал выдачу украинцам разрешений на работу без квот", но в сентябре 2014 года "поправился": "Украинцы, которые не нашли работу, будут искать способы заработать. И не всегда честно, ведь на грязную работу приезжие из Украины, как правило, не идут. Они могут начать хулиганить, нарушать порядок и так далее". Стоит ли после этого удивляться, той, мягко говоря, негостеприимной форме приема работников в подведомственной им службе беженцев с Украины? И это я увидела собственными глазами, побывав в ФМС, попав случайно не в ту очередь, которая мне нужна была.
Сначала я ходила по разным кабинетам, пытаясь узнать, к кому мне обратиться и получить консультацию. Кабинетов оказалось много, но там сидят очень занятые люди, и это сразу видно по их лицам, на которых написано "не мешайте работать", "понаехали тут". С трудом нашла кабинет, где мне удалось добиться ответа сотрудника. Ледяным голосом мне было сказано, что иностранных граждан консультирует начальник отдела. До конца рабочего дня оставалось чуть больше часа, а в нужной мне очереди было около сотни человек. К своему удивлению, я не увидела там ни одного украинца: меня окружали армяне, узбеки, туркмены, таджики, которые стали тут же меня консультировать, с каких документов нужно начинать "хождение по мукам" в коридорах ФМС. Потом они спросили, откуда я, и, узнав, что с Украины, стали сочувствовать и расспрашивать подробности о нашей войне и людских судьбах. На какое-то мгновение я опять себя ощутила в своей многонациональной стране, которую мы потеряли еще в начале 90-х, и разрыдалась прямо на плече у женщины из Средней Азии. Очередь, как ни странно, двигалась очень быстро, да и начальница вышла и призвала к порядку, пообещав принять всех до последнего человека. Мне показалось, что всё не так страшно, но радость моя была недолгой — зайдя в кабинет, я выяснила, что украинцев принимают этажом выше и в другие дни. Странно, что этого не знала сотрудница ФМС, которая первой мне открыла глаза на мой статус "иностранца" на Родине моих предков.
Так как вся моя общественная деятельность проходит в Москве, где я не могу зарегистрироваться, мне пришлось еще раз ехать за консультацией, и вот тут я увидела своих соотечественников и узнала все прелести "хождения по мукам" украинцев в коридорах ФМС.
Пока я ждала начальника отдела, я сделала несколько попыток задать вопросы сотрудникам, ведущим прием граждан с Украины, сказать, что в ответ меня обдали "ледяным душем" это мало сказать о тех впечатлениях, которые я получила от "я ничего не знаю, закройте дверь и не мешайте". Глубоко вздохнув, я стала терпеливо ожидать начальницу, которая в это время мило беседовала в соседнем кабинете с коллегой. И тут я обратила внимание на плачущую женщину, судя по величине живота примерно на восьмом месяце беременности. Я стала ее успокаивать и расспрашивать, почему она плачет. Оказалось, она стоит в очереди уже с восьми утра, и ее никак не хотят принять. Позабыв о том, что я пришла решать свой вопрос, я, конечно же, включилась в судьбу этой плачущей беременной, и после моей "настойчивой" просьбы ее были вынуждены принять. И тут вся очередь, как дети, стали наперебой мне рассказывать, как их гоняют за каждой бумажкой по месяцам, как организована работа ФМС, что приходится по несколько раз отпрашиваться с работы и ехать за многие километры, чтобы тебе сказали, что в одном слове ошибка, а в следующий раз ошибка находится в тексте чуть ниже, поэтому ни с первого, ни со второго раза сдать документы нереально. В очередь надо записываться на три месяца вперед, и если найдена хоть одна помарочка, нужно либо снова ждать три месяца, либо выстаивать живую очередь, в которую записываются с ночи, а некоторые там же и спят на раскладушках. Я с удивлением узнала, что в этих очередях пишут номерки на руках — как в очереди за пайкой хлеба в блокадном Ленинграде. Слушая захлебывающихся от слез женщин, которые, плача, говорили: "Мы уехали из-под бомбежек, а тут уже нет сил ходить — наверное, ИМ нужно, чтобы мы не выдержали и возвращались обратно, но ведь некуда", — я увидела забившуюся в уголок и рыдающую навзрыд девчушку лет 18. Подойдя и обняв ее, я стала расспрашивать, и сквозь рыдания удалось разобрать: "У меня там мама осталась и бабушка больная, а мне сказали, что я три года их не увижу". Оказалось, что сотрудники ФМС ей сказали, что если она получит статус беженца, то три года не будет иметь права возвращаться на Украину. Пришлось опять вызывать начальницу и просить разъяснить девчушке ее права и возможности. И тут я впервые узнала, что если я захочу получить статус беженца, то свой украинский паспорт я должна поменять на справку, в которой даже нет фотографии, — так, картонка с печатью. И это еще не всё: каждые три месяца я должна выстаивать очереди для отметки у работника ФМС. И тут мне вспомнились рассказы моей бабушки о том счастье, когда им, жителям села, в 50-х годах выдали, наконец, паспорта, а до этого они не имели права покинуть родной колхоз. Вспомнила я свои баталии с журналистами из Львова, которые у нас на Украине хотели начать движение "отбери паспорт у бабушки", чтобы лишить их права голосовать за коммунистов. Да и само отмечание каждые три месяца в миграционной службе мне напомнило мою прежнюю работу в милиции, когда к нам приходили отбывшие наказание преступники отмечаться как административно надзорные. Вот, думаю, дожила — теперь и я, как преступница, буду ходить для отметки!
Открыла вновь прошлогоднее интервью главы миграционной службы К. Ромодановского, где он говорил: "Несомненно, нас волнует всё, что касается братского народа Украины. Ведь много веков мы жили вместе", — и подумала: возможно, когда пошел первый вал беженцев, в ФМС еще не сумели перестроиться, но ведь уже полтора года идет огромный поток людей, а ситуация только ухудшается.
После этого я решила изучить данную проблему как с правоустанавливающей, так и с правоприменительной стороны. Выяснилось: мало того, что существующие нормы, регламентирующие деятельность ФМС, требуют усовершенствования, (а судя по всему, это никому не нужно — ведь чем запутаннее правовая норма, тем легче человеку отказать), — оказалось, существуют еще и негласные указания, согласно которым в настоящее время создаются любые препятствия для регистрации граждан Украины. И то знаменитое постановление, на которое все любят ссылаться, якобы создавшее льготные условия и упрощенную процедуру, написаны лишь для сайта ФМС, и на практике оно уже не действует с января 2015 года. Поэтому 1 августа 2015 года у очень многих граждан Украины заканчивается регистрация, которую они успели на льготных основаниях получить, и теперь, согласно закону про статус иностранных граждан, они будут обязаны покинуть Россию и вернуться на Украину: кто — под бомбежки, а кто — и в объятия СБУ или военкоматов ВСУ.
Не берусь судить о цели создания напряженности среди беженцев и эмигрантов из Украины, но то, что дня 1 августа с тревогой ждут не только украинцы, не зная, что с ними будет дальше, но и те, кто в социальных сетях уже начинает разжигать новый майдан: "Россия не резиновая! Понаехали тут! Понаубегали!"; "Что делать? Находишь несколько старых автомобильных покрышек, пару пустых бутылок, канистру бензина, паклю, и едешь электричками в Москву власть свергать. А после установления справедливой власти вид на жительство будет получить легко. Чиновники сами его выдадут, улыбаясь. Только пошлину придется заплатить — один рубль тридцать копеек". И далее в том же духе.
Ну, провокаторы, они провокаторы и есть, но вот к "гостеприимству" чиновников из ФМС РФ привыкнуть, и правда, трудно. Наверное, потому что мы видели, как встречали евреи тех, кто возвращался на землю отцов: "Ты приехал! Как хорошо! Нам тебя не хватало. Именно тебя и всех других. С тобой нас больше, и надо, чтоб все наши собрались в Эрец-Исраэль". Мы знаем, как поляки встречают поляков, как немцы встречают немцев, и как венгры встречают этнических венгров с Украины. Российские чиновники ФМС встречают русских украинцев не так. Об этом, в частности написал и известный одесский журналист Юрий Селиванов: "Ведь в Россию бегут не "бандеры" и "майдауны", а как раз наоборот — их жертвы, самые что ни на есть русские люди, в том числе и те, у кого просто уже сил нет драться с врагом с оружием в руках. Путин только и говорит о том, что "мы с Украиной один народ", но, похоже, для многих господ чиновников, он не указ". Да, не указ, не указ…
А пока… Поезд несся по бескрайним российским просторам, а я — русская украинка, или, как говорил Олесь Бузина — малоросска, созерцая просторы некогда единой нашей Родины, подсчитывала, сколько дней мне, теперь уже иностранке, осталось до депортации туда, где людей убивают и сажают в тюрьмы за любовь к России, приходило осознание потери того большого и светлого, что казалось, будет вечно и незыблемо, о чем писал Есенин: "Но и тогда, когда во всей планете пройдёт вражда племен, исчезнет ложь и грусть, — я буду воспевать всем существом в поэте, шестую часть земли с названьем кратким "Русь". Слёзы текли по щекам, а колеса поезда ритмично стучали: "И—НО—СТРАН—КА! И—НО—СТРАН—КА!"
На фото: 2015 год. Очередь у отделения ФМС России
