Как-то раз, оказавшись в гостях у красноярского ветерана Ивана Алексеевича Целищева, бравшего штурмом две немецких столицы — Кёнигсберг и Берлин, я листал юбилейный альбом о боевом пути 2-й гвардейской танковой армии.
Каково же было моё удивление, когда в квартиру позвонили, и на пороге возник бравый дедок. Небольшого росточка, крепко сбитый, он вошёл в комнату, доставая из-под полы горячительный «мерзавчик» ради встречи. Лёгок на помине фронтовик оказался: страницу с его снимком в альбоме я только что перевернул.
— Знакомься, — представил мне хозяин своего фронтового друга. — Радий Алексеевич Логинов, 2-я танковая...
По лезвию бритвы
Как тут не восхититься этим войсковым соединением, которое через толщу лет и перетряски в государственном устройстве, сменив постоянное место дислокации — город Фюрстенберг, по-прежнему, теперь уже в приватном порядке собирает друзей. Их всё меньше и меньше, но они и сегодня остаются Резервом Верховного Главнокомандования, каковым считалась 2-я гвардейская танковая армия в годы войны. Зато уж марш-броски свежих сил, настоящих бронированных кулаков становились решающими и в Польше, и в Померании, и в Восточной Пруссии, когда требовалось взламывать глубоко эшелонированную оборону в самом «логове фашистского зверя».
Это выражение тех, фронтовых времён очень верно отражало суть вещей: чем ближе к границам Германии, тем отчаянней шли бои, изощрённей становились способы отмщения стремительно наступавшему противнику. Враг мастерски «делал Кузьму» и, создавая приманку, минировал всё: даже бесхозные велосипеды в бюргерских дворах. Пожелает русский Иван прокатиться — на воздух взлетит! Захочет снять часы с поверженного солдата вермахта — тоже мало не покажется.
Рядовой 18-й инженерно-сапёрной бригады Иван Целищев на собственной практике уяснил, как печально может обернуться пристрастие к трофеям, потому ничего из Германии не привёз. Если, конечно, не считать бритвенный станок с латунной ручкой. Он и сейчас как новый. Пользовался бы ветеран супер-прибором и дальше, да руки уже не те. Этот подарок сделали ему отцы-командиры, когда пришла пора долгожданного дембеля, да и гвардеец, возивший армейское начальство, отличился. Правда, на литературном поприще, выступив как заправский куплетист:
Живём в немецком старом доме,
Кругом диваны и ковры,
Но это всё отдать бы можно
За наши русские дворы…
Бритвенный прибор, если разобраться, не только память о службе в Центральной группе войск в Германии. Это скорее некий символ того, что в действительности представляла собой работа сапёра: он и в самом деле шёл как по лезвию бритвы, делая всё для того, чтобы проход позади него был абсолютно чист.
Но по иронии судьбы в польском городке Кутно именно на минах и подорвался «студебеккер» Ивана Целищева, правда, никто из отделения не пострадал, лишь отскочили балансиры у заднего моста вездехода, да бойцы попадали ниц. Требовался серьёзный ремонт, а от своей части фронтовик отставать не желал. Тогда и помогла солдатская смекалка: за канистру спирта в мехмастерских, перебив номера, заменили машину. Всякое случалось на войне.
— Чем для меня была война? — переспрашивает Целищев и довольно быстро находит ответ: — Возможностью испытать себя. Мне, деревенскому сироте, никто ничего не подсказывал, я сам решил попасть на фронт. Поначалу не получалось: и ростом не вышел, да и вес на перловых супах не наберёшь. Вот и ломал голову: как же мне проскочить медкомиссию и отправиться на войну?
От «черепахи» до «самолёта»
Воскресным днём 22 июня 1941 года, стоя на часах в летнем лагере ремесленного училища, Ваня Целищев участвовал в военной игре, ещё не зная, что она, война настоящая, вероломно ворвалась в судьбу Александровска, небольшого уральского городка. Как будто специально накликали беду юнармейцы, заранее изготовив деревянные винтовки и весело вскидывая игрушечный арсенал на плечо. Выходит, каждая из поделок оказалась именно тем самым ружьём, которое по-чеховски непременно должно было выстрелить…
О том, что случилось нечто чрезвычайное в жизни страны, пятнадцатилетний парёнек сообразил, когда из города в расположение лагеря верхом прискакал вестовой. И вот уже директор училища, выполняя святую обязанность начальника сборов, направил хвост сигнальной ракеты в сторону лесистой горы. По планам сражения высоту предстояло штурмовать, но теперь это было ни к чему.
— В тот же день мы вернулись в училище, и в актовом зале нам объявили, что мобилизация рабочих потребует их замены, значит, кому-то придётся сдавать экзамены экстерном и становиться к станку, — продолжает рассказ Иван Алексеевич, сполна вкусивший и трудовой фронт.
Александровский машиностроительный завод имени Климента Ворошилова, выпускавший технику для горной отрасли, быстро поставили на военные рельсы. Но совсем не стремительно юный Ваня начал выполнять норму — тот самый 151 процент, что определял, где заводчанину находиться: возле «черепахи» или рядом с «самолётом». Так наглядная агитация предприятия заставляла рабочих не спать за станком, а шевелиться, действовать по-стахановски. Соответственно, и получать усиленный паёк: 800 граммов хлеба полагалось передовику, а в довесок к этой пайке — крупа, макароны, иногда шоколад, что считалось особым продовольственным изыском. Не видел, конечно, такого лакомства простой работяга, и зачастую от недоедания с людьми, которые стояли на ногах по 12 часов, прямо в цехе случался обморок.
Голод диктовал свои, жёсткие правила, с намёком на то, что выживает сильнейший. В заводском общежитии у Целищева стащили постель: матрац, подушку, одеяло. Краденое на рынке, конечно, сумели реализовать на хлеб. А прежнему владельцу пришлось спать на панцирной сетке, укрывшись форменным пальто и съёжившись в комок.
— Ну, думаю, всё, копец мне, если не призовут, а я три заявления написал, и всё впустую, — откровенничает Иван Алексеевич. — Пришлось свою пайку хлеба сунуть медичке, чтобы прибавила мне лишние сантиметры и килограммы. Вижу, доволен мой военком, призыв у него — что надо. «Ну, Целищев, теперь-то подрос? Тогда приказываю явиться через десять дней на призывной пункт. Кружку, чашку, ложку прихватить с собой». А у меня даже этого добра не было…
Но александровского военкома Ваня Целищев больше не увидел. Нет, никуда не сбежал, не исчез бесследно призывник, не стал дезертиром, почувствовав свободу — гулять десять дней. На родину, на Вятку, его потянуло в преддверии самых больших испытаний судьбы. Тайком сел в литерный поезд, уместившись под брезентовый полог, и вместе с новенькими зенитками — секретной продукцией «опорного края державы», добрался скрытно до станции Оричи. А дальше, до деревни Аксёново, — на своих двоих. В сущности, всё сделал правильно. Прикоснулся к своим корням, пращуров помянул и дал на родной земле клятву: будет драться за Отчизну до конца дней своих.
Дядька в первый же день появления на деревне уральского призывника дал дельный совет:
— Становись-ка ты, паря, на учёт в Советский РВК. Пока повестки будешь разносить, а потом с нашими вятскими на призывной пункт и пойдёшь…
Вперёд, в ледяной канал!
К победному 45-му Ваня Целищев получил новенький «студебеккер» и был тем самым тёртым бойцом, готовым в любой момент прийти на помощь товарищу. Мог вытащить из весеннего бездорожья и ЗИС-5, и полуторку. Его вездеход, оборудованный лебёдкой, это вполне позволял. Одно уяснил солдат, получивший своё боевое крещение на территории Западной Украины: расслабляться сапёру нельзя.
В столице Восточной Пруссии, взрыхлённой бомбардировочной авиацией, ломались все каноны военного искусства. Штурмовые отряды и группы пехоты, к примеру, усилили сапёрными взводами. И вспомогательные войска, которые традиционно вступали в сражения опосредованно, вдруг сами стали мобильной структурой, разбирая заграждения, подрывая форты, доты, здания. При штурме Кёнигсберга пошли в ход не только огнемёты, но ещё и «кошки», ломы, топоры…
В самое пекло города-крепости 2-я гвардейская танковая армия, расправившись с фашистами в Восточной Померании, не попала. Да было бы глупо двигать на штурм танковые лавины, когда почти за каждым метром разворошённого бетонного муравейника мог находиться какой-нибудь безумец с фаустпатроном. Гвардейцы схлестнулись лишь с внешней линией обороны, но и этого было достаточно. На то и укрепляли немцы Кёнигсберг, чтобы он мог выступить мощным оборонительным щитом на пути наших войск. Препятствием для прохода танков становилось обилие каналов, разводные мосты.
— Ранним апрельским утром из кабины вижу: дальше проезда нет, — воссоздаёт ветеран картину продвижения своей бригады по окраинам Кёнигсберга. — Канал на пути. Вроде бы и не очень широкий, да берега отвесные, метра два высотой. Хорошо, что мост взорвать не успели, только пролёты развели. Совещаются командиры. Разрешите обратиться, говорю. Я вятский, реку Вятку в детстве переплывал не один раз. А ныром — так вообще по четыре минуты могу. Стрелять начнут, не зацепят, я под водой на ту сторону проскочу…
Вот где пригодилась вятская академия боевого резерва, уроки плавания, которые давало босоногое детство. А раз уж объявился доброволец, военная машина закрутилась: бойца натёрли жиром, дали боеприпасы, «кошку» и — вперёд, в леденящий до судорог канал! Один вид мокрого, полуобнажённого десантника с гранатой в руке переполошил полусонную охрану, не ожидавшую вылазки в столь ранний час.
Ничего не успели предпринять немцы, их участь была решена. Рядовой Целищев действовал в точности так, как предписывала памятка всем обладателям гвардейского значка: «Тот не настоящий гвардеец, кто не убил ни одного оккупанта». А сапёр сумел ещё и пленного взять. За самоотверженные действия по захвату разводного моста и созданию переправы на окраинных рубежах Кёнигсберга гвардии рядовой Иван Целищев стал кавалером ордена Красной Звезды. Это был его звёздный час. Вот и верь предвзятой поговорке: «Вятские — парни хватские, семеро одного не боятся, а как один на один — все котомки отдадим».
Где-то гремели взрывы, огрызались огнём последние немецкие доты и форты, а части 2-й гвардейской танковой армии уже выводились из предместий Кёнигсберга: их путь в составе 1-го Белорусского фронта лежал на Берлин.
... Я хотел здесь поставить точку, но полагаю, что у моего давнего друга Геннадия Алексеевича Иванова это получится лучше. И точка непростая — поэтическая!
Сегодня, через столько лет
Знаком мне только один дед,
Что немцев бил…
Он прихватил конец войны,
Но в молодости нет вины.
И он прошёл ещё с боями,
Уже немецкими полями,
Зееловские бастионы,
И не жалел там враг патроны.
А дальше был Берлин,
И пал солдат там не один.
А этот вот сидит со мной
И радуется, что живой!
И планов… Дел невпроворот
Его ещё сегодня ждёт!
Николай ЮРЛОВ,
КРАСНОЯРСК
Фото автора
(Из моей книги «Зеркало антиквара», Красноярск, издательство «Семицвет», 2012 год).
