Сообщество «ЦАРЁВА ДРУЖИНА» 17:39 24 июля 2019

ЗОЛОТО КОРНИНА. ГЛАВА 6

Отрывки из романа "Сказания древа КОРЪ"

Жизнь в Раю

В сороковые годы, когда правил Россией и задавал тон европейской политике Николай I, донашивавший вялые лавры благословенного брата, не было в стране человека более счастливого, чем Андрей Корнин. Он не ставил себе в заслугу достигнутое, хотя не сидел у разбитого корыта в ожидании чуда, деятельно шёл навстречу удаче. Но вызывало удивление, замешанное на страхе вдруг всё потерять, насколько часто эта самая удача оказывалась в его руках, будто выпадала из воздуха. Было в таком везении нечто мистическое. Оно нет-нет да и вносило тревогу в безмятежное бытие богатого теперь помещика.

Он имел почти всё, о чем мог мечтать в бытность свою полевым артиллеристом. Только вряд ли мечты поручика, живущего на скудное жалование, возносились выше капитанского звания и соответствующего ему оклада. А когда то и другое буквально свалилось сверху, с поднебесного холма, облюбованного императором на виду Парижа, «Высочайше Отмеченный», можно полагать, увидел в грёзах свою особу полковником. И Провидение, в понятии русского служивого, руководствуется Табелью о рангах.

Кроме рождения первенца, обретения плодородной земли и богатых недр, кроме удачного, без трагических потерь, переселения на новое место и комфортного обустройства на нём, радостное восприятие действительности Корниным усилило письмо Антонины, помеченное «лета 1826, месяца июня, дня 9». Антонина писала, что объявился брат Сергей. Уже не гусар. Одет в цивильное. Откуда прибыл, не сказал, куда следует – от ответа уклонился, сказал только, что в сторону Камня. Главное, жив и здоров, хоть и седой не по летам. С ним молодая жена, из простых, Дарьей Фроловной представилась. Душка-девица. Полюбилась сразу. Они везли в большой карете какого-то старца. Тот лица не казал. В дороге заболел, оттого и завернул Сергей в родной дом. Вообще, по всему видно, что третий брат не волен в своих действиях; кто-то направляет его, а кто – неведомо. Навестить старшего брата на купленной земле отказался, мол, не может, спешит. Так и уехал, обещав дать о себе знать, когда обстоятельства позволят.

Значит, обрадовался Андрей, трое из сыновей Бориса Ивановича в той войне уцелели. Но сбылось ли предсказание вещуньи-маркитантки в полную меру, неизвестно. По-прежнему ничего не слышно о младшем, о Петруше. Это омрачало радость.

Когда владельцу вотчины на правом берегу Аши-реки перевалило за пятьдесят, крупная фигура его, склонная к полноте, приобрела статность. Способствовала тому физическая работа в поле и на хозяйственном дворе. Корнин не упускал случая принять в ней участие. Седло на рысаке он предпочитал сиденьям экипажей. Ездить приходилось много. Ибо владения были обширны, а дороги дикого края долги, спешишь ли в уездный центр или к соседям по делам. Рождённый однодворцем, Андрей Борисович знал крестьянский труд с малолетства. Не отвратился от пахоты и косьбы на иных полях, засеваемых трупами, свинцом и чугуном. Испытанная им радость при виде сева яровых на подъезде к Ивановке после долгого отсутствия перетекла в праздничное ощущение благодати, когда на следующий день он присоединился к своим людям на родительском наделе. И сейчас нередко, завидев мужика, бредущего за сохой, соскакивал с лошади и, с обязательным «Бог помогай», занимал его место на жирной борозде башкирского чернозёма. И на току можно было его найти, и на мельнице, что на ручье, запруженном навозной плотиной. Мучная пыль, летящая от жерновов, приводила его в возбуждение, словно когда-то пороховая. Любил смотреть, как девки и бабы полют яровые хлеба - выдёргивают сорную траву, будто кланяясь овсам и пшенице. Но сильнее всего соблазнял его сенокос.

В щедрой луговой пойме уральской реки, где пахучее, в цветах, разнотравье стоит стеной, по грудь, эта самая радостная из всех крестьянских работ. Со стороны косьба выглядит лёгкой. На самом деле – работа тяжкая, до изнурения. Тем не менее, сенокос стал украшением трудовой жизни патриархального сообщества господ и крепостных. Что говорить, барство дикое имело место на Святой Руси, но преобладала в деревне гармония отношений между барами и зависимыми от них землепашцами, так удивлявшая каких-нибудь «немцев» крутым замесом светлой и чёрной красок. Не мёд, но и не дёготь. И то и другое в пропорциях, естественных для русского сознания.

Накануне Петрова дня, в сухую пору, на утренней заре, борисовские крестьяне выстраивались цепью перед стеной трав. Среди них занимал место косаря «наш барин», встречаемый дружным «благодарствуйте, батюшка» в ответ на его ласковое приветствие. Взлетали косы – словно молния проскакивала вдоль человеческой цепи, порождая первый звенящий шорох. Этот блеск отражённого солнца, эти звуки от соприкосновения отточенного металла с упругой от сока травой нельзя представить умозрительно. Надо воочию увидеть и услышать собственными ушами. А ещё лучше принять в этой работе участие. Ж-жик, ж-жик, ж-жик! - ложится полосами трава и луговые цветы, издавая душистый запах, отличный от запаха стоящих на корню трав, более сильный и более пёстрый от ароматических оттенков.

Углубляясь в зелёную гущу нетронутой травы, косцы, одетые в чистые холщовые рубахи, оставляли за тёмными от пота спинами богатый очумелыми насекомыми стол для лесных птиц, слетавшихся на дармовое угощение. Никто не командовал движениями косцов. Это был «оркестр», слаженный долгой, длиной в жизнь, работой. Пройдя ряд, все враз останавливались точить косы. На Нижегородчине точилом служил кварцевый песок, налепливаемый слоями на глиняный стержень. Здесь, в предгорье, достаточно было прекрасного кварцевого песчаника. Поэтому мужики чаще обычного точили всё, что точению подлежало, что под руку попадалось. Притом, появлялся повод точить лясы, ведь одновременно размахивать косами и ворочать языком не получалось, дыхания не хватало.

В жгучий полдень косцы находили тень под телегами, в густой мешанине кустов и водолюбивых деревьев, перевитой хмелем. Перекусывали подсоленным ржаным хлебом, запивая прохладной, из ледников, простоквашей, принесённой жёнами и дочками. Ещё вкуснее казалась ключевая вода для тех, кто в силах был сбегать вверх к родникам. Ужинали после заката при свете костров, поедая из общего котла кашу из полбы деревянными ложками.

В семье Бориса, Иванова сына, охотой не увлекались. Негде было гоняться за зайцами, а птица пролетала над Ивановкой так быстро, что, догони её заряд дроби, она упала бы на территории соседа. К тому же ружейные заряды обходились в копеечку. А на четверых недорослей была в наличии одна пара зимних сапог. Став владельцем доходной вотчины, сын Борисов в руки ружья не брал, непривычно было. И душа, видно, не желала лишать жизни русака или болотную курочку. Немало дичи покрупнее, двуногой, настрелял огненного боя мастер на пространстве между Москвой и Парижем. Не привлекли его внимание и ягоды. Таскать в дом бураками и вёдрами землянику, малину, ежевику, даже полюбившуюся ему полевую клубнику отставной капитан предоставил дворовым женщинам да дочкам и охочей до этого дела супруге. А вот грибная охота и в гораздо большей степени ловля рыбы вызывали счастливую улыбку на широком крепком лице природного хозяина и хранителя земли.

Главной заботой Корнина оставалась пашенная земля. Также требовали хозяйского внимания пчельник и скотный двор, конюшня и каретник, хлебные амбары, сад, в котором царствовали любимые всеми Корниными яблоки разных сортов. Ещё теплицы, где выращивались, наряду с зимними овощами, экзотические фрукты вроде лимонов и апельсинов, виноград. Всего сразу не упомнишь, планируя с вечера новый день. Выручали ноги. При ежедневном обходе хозяйства, они сами вели нахоженными путями от строения к строению, от одного плетня к другому. На месте вспоминалось, что за этими стенами, что за тем забором.

Был ещё один особый объект. Он находился под надзором Степана Михайловича, пользующегося полным доверием владельцев Борисовки. Но всё-таки Корнин не мог не уделять ему внимания. Что на прииске происходит? Какой доход он приносит? Тем более что доходом интересовалась губернская администрация. Время от времени из Уфы наведывался неподкупный (читалось по глазам) чиновник: «Ну-с, господин Ротшильд, чем порадуете казну? Где тут у вас прииск?». Каждый страж государственной казны подозревал в налогоплательщике потенциального казнокрада. Подать в пользу казны с каждого добытого пуда драгоценного металла была не мала. Где гарантия, что золотопромышленник Корнин, владелец прииска, не утаивает самородки из той заветной железной кружки с крышкой, на замке, куда ссыпается промытый осадок жёлтого цвета?

Корнин приглашал остроглазого, с лисьим нюхом, гостя в крыло дома, занимаемое Золотарёвыми. Если рудознатец оказывался на месте, оставлял у него контролёра. Не всякий появлялся на прииске открыто. Бывало, специальный чиновник прибывал с тайной миссией – схватить за руку золотопромышленника и отдельных старателей, утаивающих золото в складках одежды. Только Золотарёв редко оказывался дома. Таня махала рукой в сторону увалов: «Степан Михайлович там». «Там» значило на вскрытой шурфами россыпи или на увалах.

Изначально повелось так, что если с пахотной землёй у Корнина были связаны лучшие воспоминания жизни, то прииск навеял душе одно из самых горестных. Началось с увлечения Хруновым любительским золотоискательством. Тогда Степан Михайлович неделями пропадал в горах, оставляя Таню исполнять роль второй мамы племянников, с Божьей помощью пополнявших население усадьбы. Увлечение барина разделил пожилой старатель Нилыч. Когда Золотарёв распустил артель, он с сотоварищами покинул сельцо, но заболел в дороге и вернулся просить убежища у своего благодетеля. Тот по старой дружбе снял для него в богатой избе угол. Там и обнаружил его заболевший золотой лихорадкой Хрунов. Пожилым людям, старателю и барину, рыть шурфы и дудки было не по силам. Тогда они принялись расчищать старые горные выработки, не заботясь о восстановлении деревянной крепи. В зимнюю оттепель в одном из шурфов обвалилась рыхлая стенка. На забое в это время ковырялся Хрунов. С потерей тестя работы Андрею Корнину в хозяйстве прибавилось.

После смерти Хрунова своякам стало легко придерживаться договоренности на условиях Золотарёва. Добычу золотого песка вели в малом объёме на одном из золотоносных участков, выявленных в первый год. Рудознатец не сомневался нисколько, что все пятьдесят тысяч хруновских десятин – сплошная золотоносная полоса с рассыпным и жильным металлом. О своей догадке пока помалкивал, ничего определённого Корнину не говорил. Свояки вскрыли наиболее богатую россыпь, распустив слух, что «жёлтый дьявол» только и затаился здесь, в северо-восточном углу вотчины. Будь среди пришлых крестьян хоть мало-мальски сведущие в золотоискательстве, как почти все уральские жители, они обнаружили бы в конце концов, что у них под ногами. Но Борисовка погутарила взволнованными голосами и затихла. Золотарёв же вновь сколотил малую бригаду из проверенных старателей, хорошим окладом привязал их к шахте, пробитой на месте поисковых шурфов. Тут же возвели им общую усадьбу на несколько семей, своего рода слободу. И под угрозой увольнения запретили общаться с борисовскими. Самоуправление включало старосту, из старателей, мужика с характером, Степану Михайловичу преданного. Да и Золотарёв здесь дневал и ночевал. Он оставался в одном лице управляющим прииска, горным инженером, штейгером и выполнял обязанности «объездного» с кружкой. Картина неминуемого разрушения, словесно нарисованная им много лет назад Хрунову и Корнину, не только не тускнела в памяти последнего, но расцвечивалась багровыми красками беды по мере того, как он привязывался к этому похожему на рай уголку пашенной земли. Пока жив, никакого расширения добычи!

В большом доме всеми распоряжалась жена. Она увлеклась «детьми природы», чьи островерхие, покрытые белым войлоком кибитки появлялись на границе корнинских владений то здесь, то там. В сезон дойки кобыл Александра с дочерьми и сыновьями выезжала на кумыс конным караваном, с няньками и домашним учителем, из семинаристов, которого называла гувернёром, с эскортом любимчиков из дворовых. Питьё это вызывало у капитана, привычного к недорогим французским винам и отечественным наливкам, изжогу. Он неохотно сопровождал семью в ритуальных поездках, находил какой-нибудь предлог возвратиться домой после вежливой дегустации национального напитка аборигенов.

Александра после Бориса рожала ещё семь раз, из детей выжило пятеро: два сына и три дочери. Уральские брат и сёстры держались вместе, были друг к другу благожелательны, а вот нижегородец в их содружество не вписывался. Нет, младшие его не отвергали. Наоборот, пытались вовлекать его в свои игры и занятия, но старший с ленивым равнодушием избегал тесного общения с младшими. Как бы держал дистанцию. Родителей такая позиция быстро взрослевшего Бориса настораживала. Однако они не могли ничего поделать. Неожиданно для них оказалось, что первенец уже юноша. Он увлёкся прогулками по горам с дядей Степаном. Стал наведываться на прииск, завёл знакомство со старателями. Андрей приревновал. Для него главным объектом хозяйского внимания была пахотная земля. К ней вначале надо бы присматриваться наследнику, не к золотоносным пескам. На прозрачный намёк отца недоросль ответил, мол, овсы его не интересуют, он не лошадь. Андрей Борисович встал как вкопанный. Он будто впервые видел сына. Боренька, оказывается, догоняет его в росте. Тонкой костью пошёл в мать. И лицо у него от Хруновых - вытянутое, с высокими дужками бровей. В глазах таится насмешка. Борис явно высокого мнения о себе, отца же считает деревенщиной.

Глава семейства решил наставить юного наглеца на путь истинный, отправив его в Практическое учебное заведение сельского хозяйства близ Дерпта, основанное императором Николаем в 1834 году. К месту учёбы невольника отвозила мама Александра Александровна, вся в слезах, так как была уверена, что призвания первенца – изящные искусства. Но в Дерпте открылось пристрастие Корнина Младшего к естественными науками. Не закончив курс обучения в императорском заведении, сын написал «батюшке и матушке», что переводится на учёбу к немцам. О времена, о нравы! Он не умолял родителей разрешить ему перевод из одного учебного заведения в другое, а именно сообщал о своём решении. При этом просил (с дурацкой припиской «нижайше») выправить ему заграничный паспорт и выслать, дополнительно к обычному содержанию, денег - на переезд, на обустройство и на обновление гардероба. «Он, наверное, думает, что мы на золоте сидим», - пробурчал Андрей Борисович, выделяя запрошенную сумму.

На заставке фото из Яндекса с картины Н.А. Сергеева "Сенокос"

(Продолжение следует)

1.0x