Авторский блог Андрей Ведяев 18:00 29 апреля 2019

Живое слово Бессмертной Победы

О солдатах и полководцах, о народе и власти рассуждает Солдат Победы, участник Сталинградской битвы Михаил Яковлевич Щербенко

С приближением самого дорогого для нашего народа праздника – Дня Победы – всё больший накал приобретают споры вокруг организации главного шествия 9 Мая – Бессмертного полка. Оказалось, что право пройти в его рядах имеет не всякий, а лишь тот, кто согласен с его уставом: «Есть Полк. У него есть Устав. В нем изложены основные принципы Бессмертного полка… Очевидно: если… у Полка появятся “полководцы” чиновники или политики… Полк перестанет быть народной инициативой. Нарушителей, и отдельных деятелей и организации, плюющих на этические принципы Полка мы решили сажать... на нашу “гауптвахту”». Особое раздражение авторов сей ярко выраженной демократической «хартии» вызывают красные знамёна и портреты советских полководцев и руководителей государства, в особенности И.В. Сталина. Использование этих атрибутов Победы предлагается запретить.
Но вот вопрос: если в рядах Бессмертного полка захочет пройти настоящий ветеран войны – а таких и сегодня среди нас немало – то, очевидно, было бы странно заставлять его нести свой собственный портрет. Обычно для солдата понятие ратного долга и воинской чести заключено в имени его полководца – примеров тому не счесть. А у полководцев есть Верховный Главнокомандующий, с именем которого и идут в бой. То есть никакие самопальные уставы здесь не при чем – никто не может запретить ветерану идти с портретом его командира. Но если такое право есть у ветерана – почему в нем нужно отказывать его детям и внукам? Следовательно, любой может выйти на демонстрацию с портретом того, кого считает олицетворением Победы, и запретить это ему не вправе ни один новоявленный блюститель «чистоты рядов».
В подтверждение этого я расскажу об одном ветеране, с которым познакомился в феврале этого года в Серебряных Прудах под Москвой – на родине дважды Героя Советского Союза, Маршала Советского Союза Василия Ивановича Чуйкова, который во время Сталинградской битвы командовал 62-й армией, 200 дней и ночей оборонявшей непосредственно Сталинград. Михаил Яковлевич Щербенко – участник Сталинградской битвы – несмотря на свои годы приехал со своим внуком, чтобы лично поклониться своему командующему. Причем оказалось, что маршала и солдата связывает удивительная судьба – фотография ветерана есть в прижизненном издании мемуаров прославленного маршала. То есть солдат стал бессмертен благодаря своему маршалу и платит ему тем же – верностью до последнего дыхания.

двойной клик - редактировать изображение

Фотография «Минометный расчет ведет огонь по врагу» помещена в книгах маршала Чуйкова «Гвардейцы Сталинграда идут на Запад» (1972) и «От Сталинграда до Берлина» (1980). Снимок сделал в июле 1943 года фотокор газеты 8-й гвардейской армии (бывшая 62-я армия) «На защиту Родины» Юрий Андреевич Чернышёв при форсировании реки Северский Донец в районе города Изюм при освобождении Донбасса гвардейцами Чуйкова.

двойной клик - редактировать изображение

А совсем недавно мы пригласили Михаила Яковлевича в Российский Союз ветеранов на Гоголевском бульваре, где хранятся портреты всех Маршалов Советского Союза, в том числе и Василия Ивановича Чуйкова, похороненного согласно его завещанию на Мамаевом кургане. Михаил Яковлевич несмотря на солидный возраст по-прежнему бодр и полон оптимизма – а голос его молод и свеж.

– Родился я в селе Лобки на Брянщине, в самом конце 1923 года, – рассказывает он. – По состоянию на 1926 год Лобковский сельсовет Погарской волости включал в себя четыре населенных пункта: Лобки (197 дворов), хутор Левдиков (28 дворов), пос. Калиновка (12 дворов) и пос. Захаркин Гай (11 дворов) – всего 248 дворов и 1158 жителей. Район граничил с Украиной, но наши предки происходили из кубанских казаков. В 1930 году я пошел в школу. Вскоре в Лобках были созданы три небольших колхоза: «Красные Лобки», «Путь бедняка» и «Захаркин гай», которые в 1937 году объединились в один – имени Орджоникидзе. За колхозом было закреплено 1347 га земли, открылась овцеводческая ферма, а 1 мая 1940 года дала свет своя электростанция. Была птицеферма, пасека на 160 ульев, 185 лошадей и мельница. В 1941 году был открыт клуб на 450 мест, радиоузел, военный кружок. Когда началась война, в первых числах октября пришли немцы и 15 октября по доносу кулаков расстреляли моего отца, завхоза средней школы, которую он и строил, и первого председателя сельсовета. Донос был связан с тем, что отец посылал людей на лошадях за дровами для отопления школы за 20 км – а потом вел учет. Трое кулаков дров не привозили и угрожали отцу, а когда пришли немцы – тут же донесли на него. Отца и председателя расстреляли, и они лежали во дворе бывшего райкома партии. Через два года, когда село освободили, мама откопала отца и похоронила его на кладбище.
– Михаил Яковлевич, а где Вы были в тот момент? Ведь Вам было только 17 лет…
– Я еще до войны окончил ту самую среднюю школу, где работал отец – и сразу начал работать учителем. Вначале преподавал математику, а потом – немецкий язык. И это в 16 лет! Но детей было много – а учителей не хватало. У меня в классе было 42 ученика! Но 10 августа 1941 года меня мобилизовали и направили в летное училище в город Валуйки, а затем в Майну на Волге. Все ребята были наши, брянские. Обучались мы на У-2 – других самолетов не было. Но поскольку немцы уже подходили к Сталинграду, к нам в училище приехала команда офицеров. Один из них набирал минометчиков. И вот меня, учителя с десятилетним образованием, поставили в расчет батареи 120-мм минометов подносчиком снарядов – поскольку наводчики и командиры были с пехотного училища. Но скоро наш наводчик заболел, и меня перевели на его места. Перед отправкой на фронт выдали по одной мине на каждый из шести минометов – и из всех шести только моя попала в цель. Меня заметили и через некоторое время в Сталинграде поставили уже командиром – мы обороняли завод «Красный Октябрь». До сих пор он стоит у меня перед глазами.

двойной клик - редактировать изображение

– Этот металлургический гигант был одним из лидеров оборонной промышленности страны. Он примыкает к Мамаеву кургану с севера – далее вдоль Волги идут заводы «Баррикады» и Сталинградский тракторный. Глубина обороны до берега Волги составляла здесь от 1,2 км до 200 м. На этом участке немцы перешли в решающее наступление в первых числах октября 1942 года. Вы являетесь участником этого исторического сражения, расскажите о нем подробнее.
– Нас перебросили в Сталинград именно в первых числах октября. Причем от Капустиного Яра мы пешком шлепали до левого берега Волги – а это далеко, километров восемьдесят. Ведь надо было перетащить все минометы. Покуда мы устраивались, мы уже потеряли четверых в нашей батарее, поскольку немцы простреливали это место с высокого противоположного берега. В конце концов мы переправили корректировщиков огня на правый берег и начали вести огонь. Командный пункт нашего полка находился в подвале одного из цехов завода «Красный Октябрь» – сам завод был полностью разрушен, как и весь Сталинград. Наших конечно там много полегло. После начала нашего контрнаступления мы переезжали на правый берег уже по льду. А потом на льду построили пленных немцев, тысяч пятьдесят – мы тоже ходили смотреть. Когда я позднее был там на экскурсии, спрашиваю экскурсовода, а что там за люди сидят. Та говорит – немцы… Я им тогда еще оплеуху кинул – мол, нечего вам здесь делать…
– А в какой дивизии Вы воевали?
– Наша 45-я пехотная дивизия была сформирована еще в 1919 году под Одессой. В ней сражались комдив Якир и комбриг Котовский. Под Сталинград дивизия была переброшена в октябре 1942 года и под командованием полковника Соколова Василия Павловича обороняла завод «Красный Октябрь» в составе 62-й армии Чуйкова Василия Ивановича.
– А Вы встречались с Чуйковым?
– Да, три раза я его видел. Первый раз, когда мы занимали позиции у «Красного Октября», на берегу Волги. А он на лошади проезжал мимо, с адъютантом. Для нас он был недосягаемой величиной – как Сталин. А там поставили шесты и на них протянули провода связи. Он засмотрелся, и у него шапка слетела с головы. Один солдат – шинель нараспашку, ремень висит – подхватил эту шапку и глядит на него. Чуйков повернулся к нему и дословно: «Ну х… ты рот раскрыл – шапку подай!» А я буквально рядом стоял. Когда мы недавно были в Серебряных Прудах на его родине, я рассказал об этом его внуку – Николаю Владимировичу Чуйкову, который с дедом бывал в Сталинграде на встречах с его однополчанами. Николай Владимирович подтвердил, что это похоже на деда – он был по-крестьянски грубоват, но обладал таким несгибаемым характером, что именно благодаря ему и выстояли.
– А второй раз?
– Второй раз, когда пленных немцев построили на льду, и мы ходили смотреть. Он там был. Потом на митинге – он долго выступал, авторитет у него был конечно огромный. А третий раз, когда нашу дивизию переименовали в 74-ю гвардейскую и бросили под Харьков. Он лично приезжал вручать нашей дивизии гвардейское знамя.

двойной клик - редактировать изображение

– А как складывались бои за Донбасс?
– Я был по-прежнему минометчиком, но авторитет мой неуклонно рос. Меня знал командир полка, доверял мне вести самостоятельный бой. И хотел поставить меня командиром взвода. Но тут прислали двух новых лейтенантов с училища. Мы стояли на Изюм-Барвенковском направлении. Командир батареи – опытный, тоже сталинградец – уехал в штаб, а эти двое лейтенантов заходят ко мне в землянку и говорят: «Что-то автомат не стреляет». А сами сели, только с училища, нога на ногу, сапоги хромовые. Я начал осматривать затвор, опустил автомат – и вдруг выстрел. Пуля пробивает ногу и одному, и другому. Молодые, ни одного боя – а я их ранил. Делать нечего – перебинтовал и повез в штаб. Тут возвращается командир батареи, идет ко мне и на ходу достает пистолет. А ему кто-то сказал, что это я их из ревности пострелял – что их вместо меня назначили. В общем отправили меня под конвоем в штаб полка. Командир полка выслушал меня и направил замполитом в пулеметную роту. Уже после Барвенково обхожу наши позиции, подхожу к одному расчету, смотрю – пулемет валяется, и от бойцов ничего, прямое попадание. Подхожу ко второму расчету – первый номер убит, а второй, мужик из Сибири, лет на десять старше меня – сидит и плачет. Я сел рядом, заговорил – и вдруг снаряд. Разрыв, меня оглушило и садануло по ноге. Повезло то, что я был не в сапогах, а в обмотках – они спасли мне ногу. Меня отнесли в большой сарай-овчарню, в котором врач резала мне ногу и доставала осколки. Ей удалось подтянуть мне ногу, потому что зацепило ахилл. Нога не работает, и я четыре с половиной месяца по госпиталям. Потом направили в запасной полк в Баштанку Николаевской области, потом в Молдавию. Там я решил вспомнить свою профессию летчика и попросился в авиационную часть. В итоге меня снова направили в летное училище – в 21-ю авиационную школу в Грузию, в Телави. Это была уже моя вторая летная школа. Но перед тем, как посадить на истребители Як-3, стали проходить комиссию – а у меня же контузия… Ну и списали и направили в ремонтные мастерские по ремонту самолетов У-2, где я стал работать летчиком-испытателем – принимал отремонтированные самолеты. Тут меня и застал приказ о демобилизации – так в декабре в летней форме и в пилотке я домой и приехал. Мать живет в землянке, дом сожгли, отца расстреляли, старший брат погиб на фронте…
– То есть как в песне «Где же вы теперь, друзья-однополчане», которая родилась в 1947 года. Там ведь есть такие строчки:

Майскими короткими ночами,
Отгремев, закончились бои.
Где же вы теперь, друзья-однополчане,
Боевые спутники мои?

Мы тебе колхозом дом построим,
Чтобы было видно по всему:
Здесь живёт семья советского героя,
Грудью защитившего страну.

– Да, так и было. Пошел в МТС, договорился в лесничестве, что они лес напилят – и так постепенно построил матери дом. Предложили работать учителем – я отказался. Тогда направили в Брянскую партийную школу. Закончив ее, начал работать в райкоме партии. Потом через обком направили в Москву, и я три года отучился в Московской партийной школе. С нашего выпуска был и зам. генерального прокурора, и секретарь Подольского райкома партии. Вообще у меня были друзья в каждом районе Московской области. Потом я заочно окончил и Высшую партийную школу при ЦК КПСС – итого у меня за плечами три партийных школы. Работа с людьми – вещь непростая, и партия сыграла в кадровой политике колоссальную роль. Поэтому нечего удивляться, что восстановили разрушенное войной на треть хозяйство уже к 1950 году – первыми в мире. Я поработал секретарем райкома партии в Брянской области, а потом стал директором совхоза. Но не сработался с новым первым секретарем райкома – плюнул, и ушел. Принял крахмальный завод, пробил для него с помощью друзей новое оборудование. Но снова началось соперничество, противодействие – и я ушел на первую свою профессию, снова стал учителем. Директором средней школы в Погарском районе, на границе с Украиной. Потом перешел в другую школу в том же районе завучем и оставался на этой должности уже до конца, выйдя на пенсию в 67 лет.

двойной клик - редактировать изображение

– А где Вы сейчас живете?
– После смерти жены, с которой мы прожили 61 год, меня забрал сын, в Вороново Подольского района. Сейчас это уже Москва. Хожу плохо, слышу плохо, вижу плохо – но горилку пью хорошо. Недавно мы были на родине маршала Чуйкова по приглашению его внука – Николая Владимировича Чуйкова, в Серебряных Прудах. Выступал там в школе и на торжественных мероприятиях.
– Ну и поскольку мы уже заговорили о нашем времени, что бы Вы вообще могли посоветовать, как нам двигаться дальше?
– Если говорить прямо, то у нас основной недостаток – это подбор кадров. И в советское время было немало местничества, компанейщины. А сейчас это просто беда. Сейчас хуже стало.
– А что нужно сделать?
– Отношение к Путину у меня идеальное. Он активен – это не сравнить с Хрущевым, с Брежневым. Андропов крутанул всю эту братию – но и его быстро скрутили. Путин сейчас все делает правильно. Но и его окружение опутано родственными и другими связями. Надо, чтобы люди избирали. Вообще говоря, в этом и был смысл Советской власти – чтобы люди избирали. А не Газпром назначал. Иначе получится, как сейчас на Украине. Мы ведь крепко дружили с украинцами. У меня там и однополчане были, и потом от района ездили – как нас встречали! Что произошло, кто повлиял? Кто внес вот эту лепту разъединения, эту смуту в народ? С того же Горбачёва началось. Он был достоин только того, чтобы дать ему метлу в руки. Все мысли о Западе и своей жене. За границу лечить возил. Да какой же ты хозяин страны, если у тебя в твоей стране тебя лечить некому?
– А что бы Вы могли пожелать молодым людям, которые формируют наше будущее?
– Я заметил, что в наше время к своей стране относились более возвышенно. Было стремление работать на земле, многие шли в колхозы, совхозы. А сейчас? Я придерживаюсь одного принципа: если ты руководитель – не важно, района, области или страны – думай прежде всего о простом Иване, и Марье – они растят будущие поколения. А у нас рождаемость сокращается. Потому что во все времена рождаемость обеспечивалась за счет села. А сейчас село оголено. Там остались одни старики. Так что нужно наконец понять, откуда хлеб растет, и откуда сало появляется. Сейчас к деревне очень нехорошее отношение. Ненужные организации разбухают, растут, поглощают людей – а на земле нет никого. Города строим – кому? В них в семьях детей нет. От силы один ребенок. Поэтому деньги нужно направлять в село. Раньше так и было – и дома помогали строить, и хозяйство общее. Деревня должна жить – это условие сохранения нации. Там должен быть тракторист, МТС, школы, учителя, зоотехники. Так и было при Сталине – я это хорошо помню. А сейчас там нет никого – собак больше, чем людей. Одни старики. А надо создать условия, чтобы там жила молодежь. Но боюсь, что нас не услышат – за последние лет десять я ни разу не был в кабинете главы администрации. У них свои дела…

двойной клик - редактировать изображение

И свои Уставы – добавим мы.

1.0x