В XIV-XVII веках две отрасли русского народа были политически и культурно разделены. Общими оставались древнерусский язык и православие. Но если будущая Беларусь и Украина были в Европе, то Россия формировалась, почитай, в Азии. Окном в Европу (да вместе с тем и в славянское, в общерусское прошлое) оставался Новгород. Литовские князья были ничем не хуже своих варяжских предшественников. Правда, они явились на пятьсот лет позже, поэтому русский язык до конца XV века оставался в Великом княжестве Литовском главным. Общей, до середины XV в. оставалась и митрополия. Митрополит Киевский и всея Руси размещался теперь в Москве. И это, конечно, не устраивало литовских князей. Важность главенства в церкви была очень велика, и борьба за установление для Литвы (включая Киев и Львов) своей митрополичьей кафедры была долгой. Наконец, при Казимире Великом Киев получил своего митрополита, а глава церкви в Москве утратил именование митрополита Киевского. Но через двадцать лет и три года Москва окончательно освободилась от ордынского владычества. Чуть отдышавшись, в 1490 г. правительство Ивана Великого заявило свои права на русские территории, находящиеся под Литовской короной. Эту дату можно считать началом долгого похода на запад, окончившегося через триста лет третьим разделом Речи Посполитой.
За столетия разделения до 1654 г. народы единого корня – и без того не бывшие близнецами – изменились ещё больше. Бывало не раз, что, как сегодня в Донбассе, они воевали друг с другом. Смоленщина, Брянщина, Слобожанщина, Северщина, Полоцк – переходили из рук в руки. И жизнь была разная. Социальная борьба православных русских с латинянами-шляхтичами, чем дальше, тем становилась жесточе. И тем не менее, она не была борьбой национальной, расовой, как борьба русских с ордынцами. Москали закалились в этой экзистенциальной борьбе, исход которой зависел от умения подчиняться себе на уме, умения веровать. Предметом борьбы было выживание, и оно было поставлено выше собственности и частной свободы. В Западной Руси предметом борьбы с шляхтством и католической литвой было, в основном, социальное положение и богатство. Это оставляло слабейшему минимум достоинства, но это достоинство становилось внешним. Уничтоженное же внешнее достоинство москаля уходило внутрь и там сохранялось. В такой ситуации нужнее оставалась и религия, которая тем самым сохраняла свою реальность, актуальность для сердца. Хитрая монгольская мудрость: не трогать церквей и священства и тем расположить их к себе, заставить себе служить, была слишком хитрая. В Сарае не поняли, с кем они столкнулись. Если посланцы Папы составе Чингисхана, подозреваю, способствовали появлению туменов Батыя и Субедея на берегах Волги, то посланцы Константинополя во Владимире, в Москве и Сарае медленно, но верно уготовили Орде конец. Московская Русь смогла подняться во многом благодаря своему Богу, словно проведение готовило народ сей к тому, чтобы принять свергнутого с небес средневековья византийского двуглавого орла… Ну, какое уж тут магдебургское право? Нам не до прав, у нас, извините, миссия.
Когда в XVII веке, после принятия Польшей первой «евроинтеграции» для русских – Брестской Унии 1596 г. – через границу Московского государства пошли первые русские переселенцы, царские воеводы писали их по бумагам как «литвинов» и «черкас». Мы стали не похожи друг на друга. Приобщённые к прихожкам и задним дворам Европы русские холопы – или хоть лощёные, но за православие отвергнутые князья – и диковатые (где же просвещенье?), татароватые (четыреста лет на военном положении поживите – поймёте, что татарская метода самая подходящая!), хмуроватые (тут вам не Таити!) москали – встретившись, узнали ли они друг друга? «О! – сказали москали, – хохлы у них! Э! – дивились хлопцы, – кацапня бородатая!». Так и пошло. Но диалекты, одеяния, социальные повадки – всё это лишь форма чего-то иного. И подл, и груб, и тёмен, и вообще некрасив может быть москаль. Но крест свой и за отечество своё он – в массе – держится крепче умного, красивого, удалого и вольного хохла. Опять-таки, в массе, в среднем. Дмитрий Галковский писал, что хохол на обывательском уровне жизни справней и талантливей, деловитей москаля. А вот выше – где действуют уже не для себя, а ради идеала… То ли финно-угры (а это и Финляндия, и Венгрия, от которых Украина в позиции незалежности отстаёт неизмеримо), то ли монголо-татары (которые сами у китайцев учились) научили нас думать наперёд и понимать главенство целого над частью. Почему хазары, половцы, поляки, те же унгры не научили хохлов тому же? Видимо, это слишком трудная, «военная» наука, и она мешает непосредственной лёгкости полудетского незалежного бытия. Ведь незалежность в Украине это не незалежность Украины. Это сначала незалежность украинца от Украины – и чем он выше социально – тем меньше совести оставляет ему блеск и воздух этой незалежности. А ведь держава – это то, что сначала надо построить…
Польские насилия довели Речь Посполитую до гражданской войны. Когда украинцы поняли, что своих сил не хватит, война стала национально-освободительной. Россия думала долгие четыре года. В 1653 г. решилась. В 1654 г. Украина присягнула православному Царю. С тех пор она (нет – её полковники и паны) сто раз передумали и сто раз опять передумали. В Белгороде стояли специальные войска – на случай очередной казачьей перемоги и бучи. Когда душа украинства взрывалась междоусобицей, белгородский воевода выдвигался со своими миротворческими стрельцами, а после драгунами. А в Киеве сидел воевода другой. И он казался украинцам хуже шляхты. Но когда ставили им своего Мазепу, то он обычно изменял, потому что не хотел угодить за воровство в Сибирь. Потом поставили фельдмаршала Румянцева. Потом князя Разумовского. Но вольность, вольность украинская это… Это когда я на своём огороде делаю что хочу, а ты на своём только строго необходимое. Но если я свой урожай продам цыганам, то ты мне бесплатно дай хлеба. А если не дашь – это ущемление вольности козацкой. А если дашь и деньги отнимешь, которые я честной продажей заработал, – это голодомор.
Что дала Украине Польша? Ну, положим, Киев они после неоднократных разгромов и пожаров в целом восстановили. Ну не как раньше, но всё же. Киево-Могилянскую академию завели, раньше, чем в Москве, ещё в XVI веке. Но главный академик её Петр Могила, он ведь писал свои труды по-польски. А вот святую Софию Киевскую с греческого на европейский лад перестроил трижды продажный патриот Мазепа. Но то уже при москальской власти. А больше и вспомнить нечего. Глухо: магнаты, холопы, казацкие бунты, еврейские арендаторы, разрушения церквей и Симеон Полоцкий при дворе первых Романовых в Москве. А грамматика Смотрицкого – опять-таки москалями востребованная. И, да, печатника Ивана Фёдорова вместе с печатней, купленной за большие деньги в Константинополе, Грозный в Литву отослал. Подарил, считай, для русских книг печатания. Но зачем перечислять? Вот Украина конца XVII века, а вот конца XX-го. Здесь считать ничего: такого рывка и сама Россия не сделала. 2% мирового ВВП Украины в 1989 году. Этой цифры достаточно, чтобы забыть о всех взаимных претензиях и просто радоваться. И благодарить.
И вот – Украина 2019 года. Незалежная официально и – чужая сама себе (реально). Почему так? Потому что Россия без Украины как стол на трёх ножках. А Украина... как ножка, открученная от этого стола с единственной целью: по этому же «столу» и шарахнуть.
Опыт, расчёт, традиция говорят украинцам о том, что они «белые люди» и ценны только в единстве с великороссами. И будет рост, развитие и самоуважение. Резоны панов киевских и прочих, украинских и не очень, полностью расходятся с резонами рядовых украинцев. Полностью. Факты налицо: промышленность, наука, образование, здоровье – всё это продано «гетманами». Заокеанским друзьям, конечно, и на гетманов плевать, как Гитлеру на Шухевича. Просто каждый доллар, украденный на Украине, всякий нанесённый ей ущерб – это доллар, потенциально украденный из российской казны. Это ущерб России. Потому что когда на Украине не останется никого и ничего конвертируемого в «демократические ценности», она в лучшем случае будет брошена, как шкура мамонта. И наполнять эту «шкурку от мяса» новой жизнью предстоит России. И мозги вправлять. И вообще дико долго и дорого разгребать всю эту новую Руину. Но это в лучшем случае. А в худшем – из Украины – Малой России будут делать Великую Галичину, греко-католическую, необандеровскую, больную и гордую своим предательством славянского братство и веры, и от того жестокую, как коллективный янычар. Они умеют это делать. Если в России не примут мер, а украинцы не прозреют в основной массе, то возможно это – окончательная историческая трагедия и рана, теперь уже точно межнациональная… И время работает против нас. И отгородиться не получится, ибо Бжезинский прав: России без Украины трудно стать сверхдержавой. Но при нейтральной Украине всё же можно. А вот при негативной, при минус-Украине – нельзя. В то же время и не стать сверхдержавой нельзя: в наступающую эпоху последнего передела земного шара шанс выжить имеют только крупные Звери. Очень крупные. Поэтому Украинский вопрос будет решаться почти любой ценой. Если только…
Я говорил о давней, возможно доисторической разнице этнического характера в разных ветвях восточного славянства. За тысячу двести лет совместного и соседского проживания на Русской равнине эти различия не изгладились. Они видоизменились, но не утратили актуальности. Но как 850 лет назад Боян, я должен говорить о необходимости единства. Единства ради будущего.
И первое, с чего надо начать, это осознание нами, великороссами, что название Великороссия не от слова «великая», а от слова «большая». Киевская Русь расширилась на северо-восток, стала большой, а прибавочка и назвалась «великой». Да только «малая» означает не малость, а первичность. Малая Русь – это та, с которой началась Большая. Я, когда узнал это, и удивился, и обрадовался. Потому что первое, что должны сделать великороссы – спрятать и отбросить своё привычное ироническое пренебрежение к Украине. Мы должны научиться искренне украинцев уважать. Только это может раскрыть в них лучшее. Второе – это то, что Россия, претендуя на первенство, должна сделать это первенство бесспорным. Если Украина хочет в Европу, мы должны показать (дать) перспективу русской Европы. Без этого мы несостоятельны, наш проект непривлекателен. Доказывать историческую принадлежность, например, Крыма, давно не интересно. За пределами слов и эмоций есть реки русской крови, пролитые на Руси крымчаками, и есть мирные договоры. Вернуть Крым Украина может. Для этого ей просто надо самой присоединиться к Крыму. Но Украина всегда хочет туда, где лучше, а не где правильнее. Смотрите. Частая перемена обстоятельств, начиная с XI века – с княжеских междоусобиц! – продолженная в Литовском княжестве, потом в Речи Посполитой… Да ведь и позже, и при Мазепе (Северная война), во время многих турецких войн XVIII века (а проходящие мимо большие армии это тоже, считай, малое нашествие), и так далее (Крымская война, Первая и Вторая мировая)… Когда на Украине (за всё время исторической жизни на этой территории) был продолжительный покой, во время которого закладываются традиции нормальной социальности? Практически никогда. Некоторое время было у западенцев в Речи Посполитой и Австро-Венгрии и у Юго-Востока в XIX и XX веках в России и СССР. Именно эти две стороны украинской медали мы теперь и имеем: русско-советскую православную и польско-немецкую католическую. Но в остальном, на уровне подсознания, абстрактный всеукраинец – великий циник и релятивист, пофигист то есть. Его ценности могут быть только осязательны, материальны. Любые разговоры о долге или идеологии он воспринимает как признак приближения очередного грабежа или скорой войны. Женщины воспринимают себя как переходящее казачье знамя, единственную реальную сокровищницу, и одновременно бич божий. Пожалуй, именно в чисто украинской женщине – квинтэссенция всего народа. Минимум принципов, минимум обязательств, максимум прихотей и вожделений, цель оправдывает средства, главное из которых – обман. Ну а сами козаки всегда готовы хапнуть и драпнуть. Их молитва и вера это нередко молитва тому богу, который видит мир украинскими глазами, потому что настоящий имперский Бог слишком далеко, и редко слышал украинца.
В чём-то «польскость» (т.е. претензии не по заслугам и неумение видеть перспективу) – это проблема для украины этническая, коренная славянская, «полянская». А в чём-то результат тяжёлой истории и жизни на вечном вокзале. Украина ведь похожа на Иудею, зажатую между Египтом и Ассирией…
Во имя кровного братства и общей исторической купели Россия дважды сильно вкладывалась в Южную Русь. Из восьми ключевых имперских городов: Питер, Москва, Киев, Одесса, Тифлис, Казань, Харьков, Рига – три в украинских губерниях и три в российских. Посмотрите на современную Украину: почти всё значительное в ней – наследие совместной нашей истории. Но горький опыт показывает, что инвестиции не приносят результата: принимаются как должное. Россия должна менять принцип взаимодействия с соседями. Не мы должны звать и упрашивать. Они сами должны проситься, как просятся в Евросоюз. Что там у нас? Язык не похож? Не больше, чем верхненемецкий и нижненемецкий. С религией расхождения? Не больше, чем у Баварии и Шлезвига. Идеология? Не больше чем у ФРГ и ГДР! Однако немцы вместе создают, создали ведущую страну Европы. Ну а мы? Мы просто славянские дураки, если так не можем.
Поэтому Укрвопр есть вопрос не столько украинский, сколько вопрос русский – вопрос российский, поскольку Россия в наибольшей мере ответственна за всю эту историю: не как виновница, а как её наследница.
Российская своеобразность в мире, все её, России, слабые и негативные стороны могут оправдываться только одним: русской миссией в мире. Россия создана своей миссией и ею оправдана. Но в XXI веке необходимо демонстрировать состоятельность самой религиозно-имперской миссии как способа существования большого социума, способа дать людям определённые современные положительные стандарты жизни и минимизировать современные негативные тенденции. Украинцы говорят о главенстве у них свободного «я», обладающего достоинством. Российская история, напротив, построена на принципе «мы», на достоинстве государства, которое одно распространяет своё достоинство на своих подданных. Абсолютизация «я» ведёт к Руине. Абсолютизация «мы» – к рабству в военном лагере. В этой сложнейшей практической диалектике трудно, но возможно найти здравый баланс. Именно это сумела сделать Европа. Два фактора сыграли тут роль: 1) богатство Европы и 2) интеллект Европы. «Руский мир» (использую написание слова, предложенное П.П. Толочко) не имеет в достаточной мере ни того, ни другого. Более того, в исторической шахматной партии мы загнаны в позицию, когда 1) наши богатства и 2) наш интеллект утекает от нас. А значит, ситуацию изменить нельзя без изменения условий. Но дело не только в том, что нельзя. На самом деле можно, но мы не решаемся, мы боимся или не хотим. Решившийся всегда начинает с кадров. Пётр I и Сталин брали любые годные кадры, потому что им необходимо было добиться результата. Ничего подобного не происходит в России сейчас. И это означает мертвечину нашего исторического действия. Это означает, что собственно России в России почти нет, и Украина видит, что все наши слова – ложь.
Нам нужны не национальные проекты, а проект нации, в котором есть место для Украины. Но такого проекта, во всяком случае до запуска Северного потока-2 и Турецкого потока – у нас нет. Мы голые короли, и такая видавшая жизнь «принцесса», как Украина (и, между прочим, как Беларусь) – хорошо это видит. А увидев, отправляется за ярлыком на будущее, да, к чужим, но правомочным.
Украинский вопрос состоит из трудной общей истории, в которой весы всё-таки хорошо на нашей стороне. Он состоит из украинского настоящего, которое тянется почти тридцать лет, и которое и у Украины, и у России понемногу «отжали», потратив много долларов. И – из украинского будущего, как и прошлое, как и настоящее, одновременно являющегося и русским, а значит и российским будущим. Но Россия не решается сама себе признаться в этом, в том, что превращение Малой России в Великую Галичину станет русским Косово. Станет концом Великороссии, как Косово стало началом конца для Сербии.
Замысел Запада именно в этом. Но что может противопоставить РФ, где не решаются решать русский вопрос даже для себя, в самой РФ?
Поэтому всё, что я, российский попугай, могу сделать – это взмахнуть крылом попугаю украинскому: прощай, брат, говори на польском суржике, танцуй пред американскими гостями, гони украинок на панель, плюй в мою сторону! Понимаю, брат. Во всех мировых столицах на украинский (русский) вопрос наложено вето. Но когда отдышишься, глянь на северо-запад: скоро ли уже варяги дотянут свой трубопровод? Как и тысячу двести лет назад, вернуться в Киев и выгнать оттуда нечисть мы сможем только вместе с ними.
