Решительно припав к поилке (для удобства пришлось перевесить её на внешнюю сторону клетки, поскольку внутрь своего лицеума Щелкунчик забирается нечасто), мой попугай долго вибрировал бирюзово-алым с золотом горлом. Когда в поилке забулькало и захрипело, Щелкунчик отпал от неё и защёлкал клювом – выщелкав то ли полтора, а то ли два такта чего-то похожего на Марш клоунов (если это известнейшие цирковое произведение называется именно так). Задрав голову в молчании, он секунду помедлил, сглотнул и молвил: – Изучение Великого Интернета говорит о том, что ныне такое важнейшее учреждение как Адвокатура находится под угрозой!
Замечание Щелкунчика получилось пафосным. Пришлось поддержать: – Да? – изобразил я высокую заинтересованность, – И от какого же такого врага? От внешнего или внутреннего?
– Всякий враг является и тем и другим одновременно. Человек, будь он и адвокат, включён в жизнь, и она находится всюду – как внутри, так и снаружи… У меня кончился кагор, босс… Не изволите ли надбавить?
По позам и ужимкам попугая. уже предчувствуя новую речь, я, не споря, встал и шагнул в кухню. Охваченный добрыми предчувствиями Щелкунчик затараторил, защебетал:
– Помните сеньор, как старый попугай рассказывал вам о зэчьем житье-бытье? Ведь мне пришлось работать какое-то время подарком одного авторитетного бандита другому, сидящему в зоне. Там я, надо сказать, почерпнул немало. Я находился в эпицентре этого театра абсурда – стихийно приведённого массами в некий логический порядок особенной жизни…Но это другая тема. Адвокатура здесь упоминалась много раз. Так вот, интернет-молва и воспоминания теперь слились, нахлынули, и я хочу поделиться мнением, которое сложилось у меня в итоге всего этого… Изволите ли записывать?
– Люди, написавшие действующий закон «Об адвокатуре…» и вслед за ним Кодекс профессиональной этики адвоката – обладали глубоким знанием жизни и высоким правосознанием. Кто такой адвокат в России? Не будет большим преувеличением, особенно с точки зрения логического соотношения социальных позиций, сказать, что в современном, как бы правовом, обществе адвокату предложена роль, близкая роли священника в былом, как бы религиозным, обществе. Тот же доступ в закрытые для посещения места, та же тайна… простите – то же обязательство хранить информацию, та же обязанность способствовать максимально возможному смягчению вины. Только суд теперь не суд Небес, а суд той массы государственный неизбежности, которую Томас Гоббс, а вслед за ним Андрей Звягинцев поименовали Левиафаном, а Эдуард Лимонов назвал «тысячелетним зверем».
Левиафан проглатывает. Как только к вам применена «мера пресечения в виде заключения под стражу» – вы оказываетесь лишены свободы перемещения и получения информации. Вы помещены в брюхо государства – в его следственный изолятор, т.е. в «тюрягу». А перед тем вы будете находиться в ИВС – изоляторе временного содержания. Сюда вас поместят следователь и прокурор, делом которых в ближайшие два дня станет собрать все необходимые доказательства, чтобы обвинить вас и тем дать суду возможность законно вас арестовать в интересах следствия, по итогам коего – благополучно посадить. Доказательства собирает «орган дознания» – оперативники и «следак», чутко руководящий процессом. А вы – виновны вы или нет – вы растерянны, вы подавлены, вы, возможно, больны. Кроме того, вы не знаете, куда вы попали, кто эти люди, что делать и кто виноват. Словом, вы не более чем добыча. Добыча «органов», которые хотят показать, что свой хлеб они жуют не даром, нет, а очень даже за-слу-жен-но.
Государство говорит, что сия ситуация неравенства морально-правовой (и не только) позиции, дисбаланса сил следствия и задержанного-подозреваемого необходима, иначе преступников не поймать, не уличить, не обезвредить. Но государство не зря тысячелетнее, оно знает, какая тут почва для злоупотреблений и очковтирательства, какая возможность для насилия и попрания гражданских прав. А она, ситуация беспредела, никакому государству не на пользу, она ему во вред – если видеть дальше сегодняшнего дня. И государство назначает подозреваемому адвоката. Есть конечно, тонкий правовой зазор: адвокат, как правило, не присутствует на самом первом допросе задержанного, который проводят опера и который носит скромное название «опрос», но после всё равно будет именоваться «материалами уголовного дела» и – «первыми показаниями», каковым более всего верит российский суд. И обычно дело решается прямо в этой точке – на самом старте уголовного производства. Поэтому адвокаты в России опаздывают (кроме дорогих-личных), поспевая уже… к разделу добычи. И тем не менее, кроме как на адвоката, среднему арестанту в России надеяться не на кого. Вот почему адвокат – будто святой отец. Властелин надежды. Солнце доверия. Опора в постигшем несчастье.
Посему и работа и ответственность адвоката серьёзные: работа для несчастного, чаще всего, человека, ответственность – пред великим государством, которое, несмотря на громоздкое своё величие, заинтересовано в правосудии. Во всяком случае, в его количественном преобладании над «кривосудием». Неправосудие всегда становится каплей в чашу социального недовольства, которая, как мы знаем, есть чаша отравленная… То есть власть, регулируя и поддерживая деятельность адвокатуры, заботится в том числе и о стабильном будущем.
Ну а что же адвокатура? Если не брать разряд богатых клиентов и дорогих адвокатов (суммы выплат, конечно, гарантируют качество работы), то всё обстоит нехорошо. «Адвокат по назначению» получает не более пяти тысяч рублей за подзащитного, а это не те деньги, которые стоит принимать всерьёз. Принимают ли всерьёз адвокаты (по статусу своему – они прежде всего адвокаты, а не бизнесмены) свои профессионально-этические обязательства? Статус адвоката не есть статус ангела, да и будь он хоть в таком статусе – всякую форму очень трудно наполнить реальным содержанием! Поэтому говорить стоит только о степени несоответствия официального статуса и реальной роли.
Приступая к участию в уголовном деле, большинство адвокатов по назначению, читай – казённых, или почти бесплатных, стараются склонить подзащитного к признанию им вины. Нет, они не настаивают, они объясняют и дают понять, что, «по всей видимости», так будет лучше. А ещё лучше (если статья не очень тяжкая, т.е. закон позволяет) – согласиться на судебное разбирательство в особом порядке, ввиду полного признания вины. Почему «лучше»? Да потому что в этом случае хлопоты адвоката минимальны: две-три встречи с клиентом до суда и часто только одна – в суде. Ну, справку медицинскую взять, характеристику там, ещё «апелляшку» написать по шаблону, если что. Ну, в суде покивать во все стороны, поулыбаться и нашим, и вашим. Невелик труд, зато в пиджаке ходишь, одеколоном пахнешь.
Надо ли говорить, что такой адвокат-реалист оказывает реальную помощь не столько клиенту, сколько следствию, прокуратуре и суду? И получается, что если бы такого адвоката не существовало, то опера, следователи, прокуроры, и судьи должны были бы его выдумать… И кому горе, что вслед таким адвокатам народная молва рождает определения адвоката по назначению как «дежурного», «коридорного», а то и вовсе, прошу прощения, – «мусорского». Адвокат, которому в виде общественной нагрузки выпадает защищать нищего, нетрезвого, больного, такого, кому и тюрьма-то во благо, – стремится или быстренько отделаться от такой «радости», или попросту склонить горе-клиента к отказу от защитника: он-де «будет защищать себя сам». Как умеет. Т.е. чаще всего, как не умеет. И ничего хорошего, если не считать самого недобросовестного защитника и «сторону обвинения» – ни для бедного гражданина, ни для страны тут нет. Получается небольшая, частная пакость, небольшая гирька на чашу социальной напряженности. Ну да кто в наше меркантильное время обращает внимание на такие слезинки непутёвых детей?
Необходимо сказать, что далеко не все защитники являют собой пример измены адвокатскому долгу и Кодексу. Есть такие, которые действительно бьются за клиента. Правда, чем ярче пример такой бесплатной борьбы, тем труднее его отыскать, хоть сериал снимай об адвокате-герое. И дело не только в самих адвокатах. Дело в Левиафане: с шашкой на танк переть себе дороже…
Но хуже всего, когда хорошо понимая бесперспективность борьбы с обвинением (например, доказательства вины клиента слишком однозначны), адвокат, почуяв, что у подзащитного кое-что водится в кошельке, старается реализовать своё положение, свой правовой статус как средство получения определенного прибытка. Пожалуй, половина адвокатов по уголовным делам в России это бывшие оперативники, следователи, прокурорские. Они имеют высшее юридическое образование и необходимый стаж работы по профессии. При выходе на пенсию им в адвокатуру прямая дорога (никто не задаётся вопросом, насколько вообще профпригодны сыщики в роли защитников). Опыт помогает молниеносно оценить уголовное дело, его процессуальное положение/состояние, а также положение/состояние клиента. Вид деловой. Лексика профессиональна, выбор интонаций в голосе – богат. Улыбка – выразительна. Ну-с? И где наш подзащитный баран?
Со всякой овцы – хоть шерсти клок. Но также необходимо сохранить отношения с бывшими коллегами (они подгоняют клиентуру), с прокурорами и судьями (на случай ситуаций, когда их благосклонность действительно будет нужна как воздух). А вот времени терять не надо: не надо откладывать на завтра то, что просится быть забытым сегодня. И адвокат начинает делать намёки-экивоки клиенту («всё будет в лучшем виде, опыт имеем и связи тож»), помогать следователю, сглаживая острые углы (а порой и давая профессиональные советы: коллеги же, отчего не помочь!). В общем, и на следствии, и в суде такой адвокат стремится обставлять дело без сучка и задоринки. И правда, чего тянуть? Клиент, пожалуйте в тюрьму, адвокат – наконец со спокойной душой тратить деньги клиента. «Битый небитого везёт» – вот о чём эта сказка. «Троянский конь адвокатуры» – вот как это называется не в сказке, а в жизни. Ну или попроще: «без лоха и жизнь плоха» – запоздало оценивают произошедшее осуждённые: понимаем, мол, сами такие…
Особенно плохо не то, что клиент потерял деньги. А то, что он потерял время процесса! Успокоенный адвокатом, он, заплатив, не предпринял действий, которые, в общем-то, смог бы предпринять и сам. Введённый адвокатом в заблуждение, он ничего не делал, и теперь оказался с приговором вступившим в законную силу… в зубах. А на этой стадии процесса обратно уже ничего не повернуть! В роли «адвоката по договору» ему достался косвенный (но по последствиям очень даже прямой!) помощник обвинения. Причём за его же, клиента и «подзащитного», деньги!
Выходит, по факту общей эффективности «труда» адвокатов «коридорных», само их присутствие в уголовном процессе в российском суде означает не более чем реверанс государства Россия в сторону европейских ценностей. В случае же с платными адвокатами, взимающими десятки и сотни тысяч рублей со своих подзащитных (только ордер стоит двадцать тысяч рублей), дело принимает вид привычного российского злоупотребления служебным положением. Действительно: розыск, следователь, сотрудники прокуратуры, судьи по итогам своей работы (и борьбы с преступностью) получают заработанное, заслуженное: сажать – это, в конце концов, их прямая обязанность. А вот недобросовестной адвокат, которого в этой связи хочется именовать мошенником, получает незаслуженное – но в размере большем, чем иные участники процесса! Вот ведь как интересно всё… Торговцы химерами (в каковых они претворяют светлые идеалы адвокатуры), во всяком случае, не должны иметь возможность смеяться вслед уходящему по этапу одураченному ими «клиенту».
Способны ли палаты адвокатов удерживать своих подопечных в рамках их профессиональной этики? Не знаю. Знаю, что порой адвокатская этика значит не меньше, чем этика врача. И оттого хочется верить, что в адвокатских делах всё может быть лучше, чем всегда…
…После паузы я спросил: – Щелкунчик, а как они, зэки, тебя называли?
– Я хотел, чтоб они звали меня «Лектор». Но им больше нравилась краткая форма «Литр». Народу видней?
