Биографическая справка
Герой моего повествования, видимо, появился на свет с мечтой о дальних странствиях. Будучи пятилетним, по недосмотру взрослых, ушёл ледяным путём за Енисей, благо, в том месте не широкий. Едва отыскали бродягу. Года три спустя, уже в другом краю, бежал из пионерского летнего лагеря в горы, властно поманившие немыслимой красотой прозрачной синевы замерших волн моря, которое мальчик увидел проездом на новое жительство семьи. Беглеца перехватил лесник. Впечатлившись кинофильмом «Пржевальский», на вопрос, «кем будешь, когда вырастешь?», мальчик отвечал без раздумий: «Путешественником». В школе пристала к нему кличка Путешественник. Когда его сверстники читали русские народные сказки, повесть «Малышок», «Рассказы о Ленине», он упивался дневниками великих землепроходцев и мореплавателей. Макет каравеллы Колумба, как символ душевных порывов, украсил домашний уголок мечтателя.
По окончании школы, вместо того, чтобы готовиться к поступлению в ВУЗ, юноша, быстрый, неутомимый, объехал за лето на велосипеде предгорье и горные дороги края, записывая впечатления в толстую тетрадь. Рукопись попала на глаза влиятельного партийца, рецензент отметил её художественные достоинства, и «Записки юного путешественника» вскоре вышли отдельной книжкой в республиканском издании. В тот год праздновалось 50-летие ВЛКСМ. Автор замеченного читателями издания попал в число делегатов, направленных на юбилей в Киев. А там группа комсомольцев, отмеченных в печати, была приглашена в апартаменты местного Парнаса, где им на радостях и в виде поощрения вручили удостоверения членов Союза писателей СССР, вопреки строгим правилам обычного приёма.
Красные корочки организации, самой престижной, отечески опекаемой Партией и Правительством и негласно контролируемой стражниками идеологии страны социализма, давали право жить на гонорары от изданных книг. Причём, вознаграждения выдавались до их распродажи, что стимулировало бойкость пера за счёт качества письма. Вдобавок, возведённый в членское достоинство получал право на дополнительную жилплощадь в виде отдельной комнаты, дабы домашние и их гости не мешали творцу инженерить человеческие души.
Но наш герой нуждался только в свободе от обязанности государственной службы. Преследование за тунеядство теперь ему не грозило. Одарённый Свыше передавать литературным словом свои мысли и ощущения, он весь отдался путешествиям и их, на ходу, в основном, описаниям. Дорожными средствами ему служили собственные ноги, велосипед, байдарка, попутный транспорт на суше и воде. Покидая во второй раз надолго родительский дом, заявил, что образование продолжит вне стен учебных заведений, самостоятельно, по подручным источникам знаний, что его специальность – путешествия и только путешествия, а их отражения на бумаге – так себе, конёк для перевозки поклажи, которая не умещается в голове. Объездив родную страну вдоль и поперёк, оплыв её морями, подался по другим частям Старого Света, повторил пути Колумба и Магеллана. Словом, не пропустил ни одного уголка планеты, ни одного водного потока, ни одной солёной лужицы, как говаривал в шутку, показывая в редкие гостевания дома на полку с пятью десятками своих книг одного жанра, путевого.
Семьи не завёл, некогда было. Временным, на бивуаках, подружкам честно не обещал «любови вечной на земле», некоторых отвращал участью соломенных вдов. Прекращение гонораров в рублях не заметил, кошелёк путешественника пополнялся валютой за переводные издания за рубежами вдруг распавшейся Родины. Не замечал и изменений в возрасте. О нём напомнила писательская организация, на учёте в которой состоял самозабвенный путешественник, дескать, пора оформлять пенсию. Вернулся домой, на облюбованный в последние годы Валдай. На этот раз задержался на одном месте надолго.
Здесь мы его и застанем.
1. Его старость.
В то летнее утро, выйдя из дому, он мог бы дойти до намеченной цели в считанные минуты, если бы ступал по плитам тротуара. Однако ноги старого землепроходца, ещё сильные, неутомимые, тоскуя в городской жизни по первозданной целине, обладали собственной волей. Они покинули гладкий путь, как только слева подступил к нему склон невысокого пологого обрыва, под которым, чуть в стороне, начинались однообразные кварталы постхрущёвской застройки, так называемые пластины. Склон был травянистый, укреплённый корнями молодых клёнов. Между ними вились тропинки, проложенные обитателями низины, вопреки замыслам градостроителей. Этими тропинками и двинулся наш герой, с приятным ощущением лёгкости (ну, почти лёгкости) в ногах и сердце... А некоторая одышка на подъёмах, так это пустяк – на спуске дыхание выровняется, как тогда… давно… в горах.
И вдруг на пологом месте, где не было ни бугорка, ни выбоины,
он приостановился с неосознанным ощущением опасности следующего шага, сердце ёкнуло, в голове спутались простые мысли. И сразу кто-то подхватил его под согнутую в локте правую руку. Он повернул голову, но глаза застлала молочная муть, не разглядеть, кто оказался рядом. Нечто расплывшееся, будто собственная тень на пелене тумана, оттянуло локоть. Раздался голос, вроде бы женский, низкий, скрипучий, неприятный:
- Не спеши, резвун, ступай осторожно, смотри под ноги. И вообще, пора прислушиваться к советам врачей. Чай, самоуверенно и гордо отвергаешь снадобья? Ну, ну, помедленней, не гони туда! Она близко. Это говорю тебе я, твоя старость.
С последними словами говорящая тень исчезла, оставив ощущение тяжести в локте правой руки ходока на тропинке. Да и перед глазами муть не рассеялась до конца, и былая уверенность не вернулась ногам. Сердце постукивало, меняя ритм, под ложечкой стало кисло. «Что это со мной сегодня? – подумалось с нарастающим страхом. – Наверное, как говорят, микроинсульт – сосудик лопнул, замкнуло. Какая-то баба померещилась. Хорошо, что не брякнулся мордой о валун». Крупный окатыш, сбоку от тропинки, терпеливо поджидал неосторожного ходока.
Так рассуждая, он продолжал путь по откосу упрямо, но теперь не столь резво, пока не вышел к газетному киоску на раздорожье. Получив свой еженедельник, повернул домой. Однако, поколебавшись, предпочёл обману дикой природы под клёнами реальный тротуар, на ровной поверхности которого его угораздило споткнуться, «чёрт побери!».
Дома его не покидали мысли «о предупредительном звонке оттуда». Такое название он , пытаясь хорохориться перед собой и будучи озадаченным, присвоил пугающему случаю с ним в то утро, начавшееся с привычной приятностью нового дня пожилого здорового телом человека. Наконец он зацепился за мысль о своём предчувствии этого «звонка». За год до него, ему, размеренно быстрому в делах, внезапно пришло тревожное ощущение чего-то недоделанного, очень важного, что необходимо для полноты и гармонии жизни. Мысленно он обозрел всё исполненное за несколько десятилетий, оставшихся за спиной. Потом перебрал в уме планы, выбрал, как ему казалось, неотложные, обязательные, которые нельзя откладывать «на потом». "Потом"! Будет ли оно? И заспешил, поскакал во весь опор, осуществляя задуманное. За полтора года во всём добился успеха с материальной пользой и почётом не только для себя. Успех его разделили и те, которые оказались вольно или невольно вовлечёнными в орбиту его последних осуществлённых задумок. Ну, кажется всё! Можно отдыхать в свете заката – долгого, верилось, неугасимого – тайное желание всех живущих и мыслящих на Земле.
А тут умопомрачение при утренней прогулке – говорящая тень…
2. Врачебные советы и внутренний голос.
Неделю спустя, направляясь к газетному киоску, он придерживался правой стороны широкого тротуара, чтобы ненароком, машинально, не оказаться под сенью клёнов. Нет, его не пугала новая встреча с той скрипоголосой чёртовой перечницей в виде неясной тени. В её существование не верилось. Злясь на себя, стыдясь своей мнительности, он нашёл оправдание ей. Недавний приступ может повториться в сходных условиях – «замкнёт» в голове на том самом месте тропинки, возле валуна. Такое случается. Надо всё-таки обследоваться у врачей. Давно пора. Когда в последний раз заходил в поликлинику? И не вспомнить.
Сказано – сделано. Так повелось у него сызмала под влиянием Железной Мамы.
- Кого я вижу?! Глазам не верю! – воскликнул фальцетом дородный главврач городской лечебницы. – Наш неподдающийся хворям путешественник пожаловал. Польщён. Так что приключилось с вами? Рассказывайте.
Посетитель кабинета, сев на предложенный стул, поведал с деланной усмешкой о «звонке оттуда», описав его как мгновенную потерю сознания при неспешной ходьбе, утаив однако видение «говорящей тени».
Главврач, вертя в пальцах-сосисках чернильную авторучку, коротко подумал и сказал решительно:
-- Возраст… Простите за напоминание. Такое - нередкость. Ничего страшного, но лучше не допускать подобного. Вот что, проведём-ка полное обследование. Пора, пора, мой дорогой.
И белохалатный настоятель храма Эскулапа стал заполнять чернильными строчками бланк; потом сделал несколько звонков, как говорится, «куда надо», заканчивая каждый разговор неизменной фразой - Вы там повнимательней и не тяните. Пациент не из простых, почётный гражданин.
И называл по имени-отчеству.
Целый месяц, считая дни передышек и ожидания результатов анализов, обходил наш герой городские лечебные заведения и лаборатории с коробочками и баночками. Ещё сдавал кровь натощак, укладывался в саркофаги каких-то томографов, о которых раньше только слышал от любителей поправлять здоровье. Не миновали его УЗИ, кардиограммы; замелькали, не запоминаясь, цифры неведомого давления… Скука! До головной боли замучила офтальмолог, дама с командирским голосом и модельной грудью, мешающей отличить на стенной таблице Ш от Б в верхнем ряду. Всё чудилась поставленная округлостями вниз буква В.
Наконец прозвучало профессиональное напутствие с бодрым предисловием в том же кабинете главного эскулапа после беглого просмотра им врачебных заключений по результатам обследований:
- Сто лет проживёте, юноша, форменный юноша, но… не без нашей помощи. Сейчас с этими документами о вашем помиловании… ха-ха, - - балагурит главный, возвращая папку обследованному, - прямо к своему участковому врачу, без очереди, секретарь проводит. Там получите недостающие рецепты. Словом, мы вас наблюдаем, не беспокойтесь.
Домой «помилованный» возвратился через аптеку с пакетом коробков и пузырьков. Складывая покупки в нижний выдвижной ящик письменного стола, знакомился с надписями на упаковках: перинева, моночинкве, винпотропил, кардиомагнил… Да как такие названия запомнить!? Сто лет! Да с этой отравой и год не протянуть. Почему-то доверие внушал самый маленький пузырёк. Наверное, сравнительно благозвучное название прельстило - альфаган. Вспомнил, что капли выписала дама, которая нашла в его глазах признаки глаукомы, та самая, что чем-то схожа с буквой В на стенной таблице. Вот эти капли ему по душе, вернее по глазам. Действительно, месяц назад появившаяся в них муть не проходит. А остальные снадобья подождут, пока жареный петух не клюнет.
Однако мысли о хворях, спутниках старости, нет-нет да и возникали в бесшабашной голове героя моего повествования. Да, немолод, честно признавшись - стар, хотя его года собеседники ему «не дают». Они не дают (а дали бы, он не взял бы). Но что из этого? Дни его отсчитываются Высшей Силой, утвердившей их число с первого дня. Правда, остаётся открытым вопрос, об избавлении от «лишних», наиболее тягостных лет поздней поры жизни.
Вспомнился совет из давно прочитанной книжки: если хочешь верно помолодеть, навести то место, где было тебе наиболее уютно, беззаботно, радостно в жизни. Года, прожитые там и тогда станут живой водой, способной смыть тяжесть последних прожитых лет.
Рыться в памяти не пришлось. Ответ лежал на поверхности. Внутреннему взору явилось, словно со сказочной картинки Билибина, тесно застроенное, но не пожалевшее места для зелени древнее поселение с чудным названием Городок. Его полукольцом омывала мелкая речка; за ней, вдалеке, поднимались лиловые горы. В той стороне будущий путешественник и автор дорожных заметок провёл лучшие (по внутренней оценке) годы, вместившие школу, чуть больше десяти лет. Малая величина в сравнении с прожитым! Вернуться в ту пору? Омыться её светом?
Несколько дней эти вопросы не выходили из головы обладателя так и не початых упаковок спасительных лекарств, не считая глазных капель. Потомившись сомнениями, стал собираться в дорогу. Человеком он был независимым и состоятельным, в любом возрасте лёгким на подъём. И вскоре крылатый лайнер понёс искателя вчерашнего дня в далёкое прошлое, в страну, с недавних пор заграничную. Пока длился перелёт, его не покидало праздничное настроение последней, перед выходом из дому, минуты. Тогда, в прихожей холостяцкой квартиры, он остановившись перед напольным зеркалом, придирчиво окинул взглядом своё отражение. Новый джинсовый костюм, дорожная сумка на плечевом ремне придавали мальчиковость сухой небольшой фигуре. Но и выбеленные сединой, от природы всегда слегка встрёпанные волосы на голове, и ровно седая, так называемая профессорская бородка не выдавали почтенных (очень даже почтенных) лет главного лица описываемой истории. Отсутствие глубоких морщин также подыгрывало моложавости старика. Он вышел из дому довольный сам собой, с весёлой иронией решив обязательно помолодеть лет на десять за время путешествия в страну своего утра жизни. «Тогда можно и жениться, ха-ха!».
3. Попытка омоложения.
Между краевым центром, где находился аэропорт, и Городком теперь бегала электричка. «Где же ты, мой допотопный паровичок, куда затащил мой вагончик с окошками, как у избушки на курьих ножках?». Это первое огорчение вызвало недоброе предчувствие, что он не найдёт свой Городок, среди уродливых новостроек. К облегчению своему, ошибся. Каменная крепость старины, будто сжатая в кулак, не пустила в свои стены новые дома. Они удовольствовались заречьем, куда путешественнику в своё прошлое нечего заглядывать.
К привокзальной площади в Городке примыкал парк со столетними каштанами на насыпных горках. Отсюда начинался счёт «святым воспоминаниям» - с лужайки, за чугунной оградой, художественно исполненной чешскими мастерами. Здесь, лёжа на траве в древесной тени, он читал «Детей капитана Гранта» - одну из самых дорогих сердцу книг, ибо она была подарена Мамой к 12-летию сына.
Перевёл дыхание и, оставив прогулку по парку на день отъезда, он двинулся медленным шагом, не выбирая улиц, доверившись памяти ног. Он узнавал каждое строение, что выступало ему навстречу из неровной линии застройки начала прошлого века и более давней.
Вот сейчас, за этим углом откроется короткий и узкий, в одну машину, переулок, перегороженный в глубине зелёными глухими воротами. Так и есть – зелёные! Удивительная традиция! Семьдесят лет назад мальчик, полный тёзка только что прибывшего в город старика, проходил через охраняемую красноармейцем калитку в зелёных воротах к своему отцу, который служил в расположенной здесь воинской части начфином. Заглянуть, что ли? Нет, лучше пройти мимо, не задираться с временем. Ещё с полсотни шагов, и предстаёт глазам краса Городка, достойная именоваться проспектом за ширину и вороную, веерами уложенную брусчатку проезжей части, за серебристо-серые плитчатые тротуары, по краям озеленённые кустами чайной розы и карликовыми липами. Особняки за палисадниками, общественные здания украшают разнообразием архитектурных форм прямой проспект, замкнутый в конце миниатюрной, в два этажа, белой дворцовой постройкой с колонным портиком. В ней после войны обосновались пионеры со своими кружками по интересам, с читальным залом и детским театром. Сейчас… лучше не спрашивать.
Отсюда заграничный гость в джинсовом костюме, с дорожной сумкой на плечевом ремне, взял круто влево, обошёл садовый участок с дворцом и оказался перед огромным, по местным меркам, зданием школы, его школы. Снаружи - та же: три корпуса, образующие в плане букву П. Тот же двор, разделённый на спортивно-игровую и садовую части. Над «племенем младым, незнакомым» печально нависает бесплодными уже ветвями бессмертная, видно, черешня.
Сторож, Бог весть каким ветром занесённый сюда огромный казах, с восточной гордостью приняв десятидолларовую бумажку, провёл гостя по классам в поисках того, заветного. Вот, кажется, эта дверь. Щёлкает ключ. Точно, здесь! Узнаётся кафельная печь при входе, где семиклассники грелись на переменах. Похоже, сохранилась и их чёрная, под меловой грифель, доска во всю стену за учительским столиком. Только парты заменены столами. Время не даёт забыть о себе.
После школы, перейдя дорогу, он выходит коленчатым переулком к одноэтажному особнячку с несколькими хозяйственными постройками во дворе, на его памяти – жилыми. Двор будто вымер, ни души. Наконец из задней пристройки к основному строению выходит хмурая некрасивая дивчина в затрапезном платье, вопросительно смотрит на чужака:
- Кого шукаете, пан?
Чужак пытается растопить лёд искусственной улыбкой:
- По правде сказать, всех. Ну, например, Оксану Чубу. Я здесь жил, мы вместе ходили в школу.
- Так бабця померла, вжэ рокив з дэсять.
- Умерла?.. Не может быть!.. Жаль. Так прощавайте, красуня.
В их квартиру, в его комнату заходить сразу расхотелось. Уж там-то точно никого из близких нет, их нет нигде на Земле.
Вообще, родное-памятное в Городке всё чаще, всё сильнее омрачалось отсутствием чего-то важного, обязательного, без чего предметы личной старины являлись глазам их законного, по «праву памяти» владельца, неодушевлёнными. То одно, то другое, о чём мечталось с нетерпением долгой разлуки, наяву не то чтобы разочаровывало, но оказывалось не той ценностью, что хранилась в душе много-много лет.
С этими мыслями, он, усталый от ходьбы и переживаний, присел на скамейку под сиренью на центральной площади. Что с ним? Почему зреет разочарование? Начал копаться в себе. И кажется, нашёл ответ на мучительные вопросы.
Обходя Городок, посещая места, чьи образы, потёртые временем, сохранила память, он нигде, ни разу не встретил знакомого лица. Неужели все горожане, даже дети, с кем он встречался-пересекался на протяжение доброго десятка лет в этом крохотном пространстве мироздания, исчезли, растворились в соках земли, которые животворны лишь потому, что питаются разлагающейся органикой? Конечно, не все ушли как соседская девочка Оксана, кое-кто из тех сверстников или покинул Городок, или просто не попался на глаза. Но город его детства и юности без живых знакомых лиц стал казаться макетом того Городка, который в его сердце. Постой, постой! А может быть вот в этом бредущем мимо лавочки Мафусаиле на костылях, скрывается под маской уродливой старости его школьный друг Арка? Нет, ни одна черта не выдаёт приятеля детства. А эта старуха, вся в складках жира, отягощённая вдобавок покупками? Не прячется ли в ней девочка, чьё имя он выцарапывал перочинным ножом на коре черешни в школьном дворе? Не дай Бог, ему угадать! Лучше не спрашивать. Эх, оказаться бы сейчас здесь, на той скамейке летом последнего школьного года. Впервые подумал, что городок с чужими лицами для него чужой, а родным является лишь прообраз того Городка, что отпечатался в памяти как на фотографической пластинке, звучащей знакомыми голосами.
- Желаешь возвратить свои пятнадцать? – раздалось слева, скрипуче.
Он, не удивившись и не испугавшись, будто ждал вопроса, повёл глазами на знакомый голос. Так и есть, собственной персоной Его Старость. Эту размытую по краям тень, оказавшуюся с той стороны, откуда светило Солнце, с настоящей тенью не спутаешь. Неужели опять «замкнуло в голове», второй «звоночек оттуда». Как некстати! А винпотропил самоуверенно и легкомысленно оставил дома.
Голос продолжал негромко и проникновенно, как исходящий от заботливой подруги:
- Допустим, я смогу на несколько дней и только здесь вернуть тебе облик выпускника школы. Повернуть вспять весь поток времени мне не по силам. Твои сверстники, вообще все-все, окружавшие тебя тогда, останутся в сегодняшнем дне, и живые, и мёртвые. И в тот Городок тебе не попасть. Под небесным куполом его нет. Он под сводом твоей черепной коробки. Для новых жителей Городка ты станешь подростком, который бредит, не в себе. Скорее всего, тебя отведут в лечебницу. Лучше проведи оставшиеся часы в этом месте как старый пилигрим на руинах того, что стало, благодаря памяти, неотделимой частью твоей бессмертной души.
На следующий день путешественник в свою юность вылетел домой.
В напольном зеркале прихожей хозяин квартиры на первый взгляд увидел долгожителя, из последних сил старающегося оставаться молодцем. "Старик, безнадёжный старик! Никакие маски, ни переодевания не помогут! Смирись!".
Но приблизив лицо к стеклу, заметил в глазах нечто новое, чему он не мог дать названия, чего не мог объяснить. Вроде встретились взглядами два человека, старый до зелени в седине и совсем юноша.
