В первую декаду октября в Петербург из Таллина на очередные гастроли приехал знаменитый эстонский барочный скрипач и дирижер Андрес Мустонен со своим не менее знаменитым «Hortus musicus». Его вечер в Малом зале Филармонии, как и всегда, прошел с аншлагом.
двойной клик - редактировать галерею
Почему музыка, написанная 300 лет назад, в эпоху барокко, нам так нравится и кажется абсолютно современной? Почему мелодии Баха, Генделя и Вивальди так волнуют душу человека ХХI века? Ведь в XVII-XVIII веках, кажется, и небо было по-другому синим – таким, как на картинах Антуана Ватто и Клода Лоррена… В чем же секрет? Об этом мы поговорим с известным петербургским музыкантом, скрипачом и дирижером Владимиром Шуляковским, хорошо знакомым нашим читателям по многочисленным концертам в Филармонии, Капелле, Яани Кирик и на других городских площадках.
ЗАВТРА. Владимир, так почему же музыка Баха и Вивальди звучит так, как будто она написана вчера? В чем секрет?
- Я сам достаточно часто об этом думаю. Как мне кажется, есть две золотые эпохи в истории музыки: первая – это барокко, вторая – романтизм, яркими представителями которого были Чайковский, Брамс, Шопен. И в той, и в другой эстетике, как мы знаем, есть нечто общее: в центре внимания художника в широком смысле, и композитора в частности, оказывается именно человек со всеми своими чувствами, страданиями, радостями и проблемами.
Можно с уверенностью сказать, что эпоха барокко началась с трактата Джулио Каччини «Новая музыка» (1602 г), где он выступил с критикой музыки «строгого стиля», и определил новую задачу композиторов: выражать понятным музыкальным языком человеческие чувства. Он довольно жестко критиковал музыку своих предшественников, в которой один слог распевался на несколько страниц, в силу чего терялся смысл целого слова. А ведь именно Слово стоит в центре эстетики барокко. Чтобы читатель яснее понимал, о чем идет речь, выскажу такую крамольную мысль: весь французский шансон XX века, и Алла Баянова, и Вертинский имеют ярко выраженные ренессансно-барочные корни.
Стоит также вспомнить, что буквально несколько лет спустя, Афанасием Кирхером был написан трактат об «аффектах», в котором утверждалось, что человеческие чувства можно легко выражать с помощью разных аккордовых сочетаний, инструментовки, ритма и темпа. Это свидетельствовало о полном сломе старой парадигмы, где музыка была отражением идеальных числовых соотношений, символом гармонии мира, или образом ангельского пения, как это было в григорианском хорале или русском знаменном распеве. У великого Палестрины (1525-1594), например, еще господствует красота числовых пропорций и «музыка сфер», хотя в его поздних сочинениях уже начинает зарождаться интонационная и риторическая выразительность. И все же она еще больше отражает, чем выражает. Что же касается музыки эпохи барокко, начавшейся с имен Каччини (1551-1618) и Монтеверди (1567-1643), и закончившейся гениальным И.С.Бахом, то в ней современного слушателя трогает именно эта обращенность к человеку, это непосредственное выражение его чувств и чаяний.
ЗАВТРА. А что бы вы могли возразить противникам аутентичного направления в исполнительстве, которые предлагают исполнять музыку здесь и сейчас – так, как ее слышим мы. Потому что, по их мнению, мы все равно никогда точно не узнаем, как она звучала 300 и более лет назад…
- На самом деле, как это ни странно, музыка XVIII века записывалась на высокоточных музыкальных аппаратах, которые воспроизводят музыку со всеми исполнительскими стилистическими особенностями и украшениями. Во Франции эти аппараты так и назывались «музыкальные машины». Потом сохранилось очень много теоретических работ современников Вивальди и Баха, трактатов, где очень подробно прописано, как надо исполнять музыку, какие употреблять украшения, штрихи и исполнительские приёмы.
ЗАВТРА. А как вы относитесь к такому мнению, что великие композиторы, творившие во второй половине ХХ века – Мишель Легран, Эннио Морриконе, Микаэл Тариевердиев – уходя от господствовавшей джазовой и постмодернистской эстетики, создали фактически необарочный стиль?
- Скорее это «неорококо». Все, кого вы перечислили, были высокообразованными композиторами, прекрасно знавшими историю музыки и владевшими любой стилистикой. И они, наверное, как любой талантливый Художник, были неким барометром своего времени. Они чувствовали, что нужно их современнику.
ЗАВТРА. Вы, конечно же, были на нынешнем концерте Мустонена в Малом зале?
- Да, конечно! Программа была очень интересной: английская и итальянская музыка XVI-XVII веков (Дауленд, Перселл, О’Каролан, Монтеверди, Дзанетти, Маинерио). Мустонен, известный своими нестандартными и яркими прочтениями классического репертуара (Бетховен, Моцарт) и современной музыки (Пярт, Шнитке, Кнайфель) с большими симфоническими оркестрами, в музыке более ранней, в которой он является узким специалистом, продемонстрировал необычайную свежесть и настоящий драйв, характерный скорее концертам рок-музыки, чем филармоническим мероприятиям. Это тем более удивительно, если учесть то, что «Hortus» был создан в 1973 году, и в этом году открыл свой 45-ый концертный сезон.
В исполнении этого коллектива вопрос аутентичности уходит на десятый план, так как Мустонен позволяет себе очень много из того, что далеко выходит за рамки «исторического исполнительства». Но делает он все настолько ярко и убедительно, настолько свежо и нескучно, что известные своей выхолощенной чистотой и качеством многие западноевропейские коллективы, смотрятся на фоне эстонцев весьма бледно.
И петербургская публика щедро откликалась на такую творческую незаурядность, устроив музыкантам из Таллина настоящую овацию. Она оценила тонкую экстравагантность, которая ни разу не вышла за рамки хорошего вкуса, высочайший профессионализм и качество ансамбля, которому если уж не в мире, то Восточной Европе точно равных нет.
