Сообщество «Форум» 15:10 29 марта 2020

Вирусы и надежды на обновление

Деревенские раздумья

Вирусы и надежды на обновление. Эссе

Последние дни марта в нашем краю окутаны сиреневой дымкой. У лугов и лесов она фиолетовой кисеёй виснет над черной гарью от пожарищ. Огонь съедает прошлогоднюю «дурную» траву по всем неухоженным местам. Этих неухоженных мест не становится меньше. Они зарастают чернолесьем, местами на песчанике редким сосняком, диким боярышником, самосевными яблоньками, грушами, кустами колкого ежевичника и шиповника. Весенние пожарища, совершенно рукотворные, возникающие по вине безответственных представителей рода людского, чернят луга, насыпи у дорог, края лесных массивов, лога и овраги, где нет особого людского пригляда.

После объявления коронавирусной тревоги и вынужденной «отсидки» российского населения по квартирам и домам ранним утром 28 марта все трассы были заполнены разномастными легковушками. Все они неслись из городов, увозя всполошенных новоявленной чумой 21 века обывателей по деревням и дачам.

Лично у меня и у моих членов семьи особенного душевного всполоха не было, а быстрее рождалось в душе желание скорее побывать в селе, в своем полюбившемся домике, пригорюнившемся среди ракит и одичавших садов неподалеку у ручья с редким названием «Скворчливый». Таким его прозвали местные жители, которых не осталось возле него ни одного человека. По крайней мере, на околотке, где мой домик, осиротели все деревенские усадьбы, кроме тех, приобретенных горожанами под дачи хат, где слышится временами кое-какая возня.

А о названии ручья поведал мне дед Иван (царствие ему небесное, хороший был мужик), пояснивший мне, что ручей страшно холодный, но «скворчит», будто он яичницу жарит. Бежит себе вдоль деревенской дороги, ведущей в луга, ворчит на кого-то брюзгливо, намывая серебристый с чернью песочек по середке неширокого углубления, режет луг к тихой речке «Слапе». Так дед и все его сородичи и соседи называют речку Свапу, которая бесшумно и лениво катит свои обмелевшие от бесснежья воды к своему брату – Сейму. Всего-то двести вёрст! Но по ней, как говаривали старые жители, которых я застал в живых, «в раньшее время» плавали на пароходиках и баржах купцы, доставляя всякий товар в Слободу Михайловку, большое купеческое, зажиточное село. Там у храма, на площади, были в «раньшее время» буйные и веселые «ярмонки» с всяческим товаром, калачами да бубликами.

По приезде в свой домик, затерявшийся в присвапских лугах, я всхожу на высокую террасу, прилепленную к хате. С её высоты смотрю на луг, сгоревший в эти дни, и через его пустоту уже видна мне излучина речки Свапы и сиреневые от дыма холмы, а за ними мутные дали.

Как бы ни была невеселой картина нынешней жизни, но выдавшийся на славу один из последних дней марта выплескивает наружу всё заветно-душевное, что свойственно только необычайно теплой погоде ранней весной. Солнечные лучики сверкают золотыми спицами, норовят прошить сиреневую завесу, повисшую над лесом, лугами, холмами и косогорами.

В густых переплетениях сливовника и вишенника я впервые за нынешнюю весну слышу «разговор» зяблика. Весел и беспечен он, еще не «рюмит» перед ненастьем, которое завтра-послезавтра обещают синоптики. Поверив в обманное тепло, зовет на свой звонкий «разговор» подругу, чтобы завести потомство, чтобы продолжить род свой. Ему не до «коронавирусов», не до пандемии, от которой мечутся человеческие особи, пугая друг друга бедами, которые то ли будут, то ли не будут…

«Тьфу на неё! Вспомнилась зараза не ко времени!», - ругаюсь я и иду к деревенскому колодцу за водой.

На вершине колодезного «журавлика» сидит сизая птица. Это вяхирь, дикий голубь. Я останавливаюсь рядом со срубом и не смею охватить жердь ладонью, чтобы, окунув её в колодец, не вспугнуть вяхиря, давнего хозяина этого околотка. Прилетел с теплых краев в родные места, думает уже о потомстве. Гордо смотрит на меня и не летит, а только спрашивает, воркуя: «Никииту вииидел? Никииту видел?» - «А то! Как не видеть! Вон ты каков! Красавец!» - отвечаю я ему про себя, чтобы не вспугнуть. Но Никита всё понимает, не мешая мне делать своё дело, хлопает крыльями и, ныряя вниз-вверх, не теряя горизонтальности полета, летит к раките, где его ожидает верная подруга, жена, тихая его голубка.

Несу водицу на террасу, где меня ждет старый расписной тульский самовар. О чае мечтают мои взрослые дети и внуки. Они трудятся, задорно и весело разнося по огороду рассыпной перегной. Внуки – студенты. Отторгнутые бедой от своих «альма-матер», пожелали в этот первый день отрешения побыть в деревне, чтобы набраться у запашистой весенней погоды целебных сил и «пересидеть» затем в душных квартирах мировую беду, отрабатывая у компа те задания, которые станут присылать им профессора и доценты.

Наблюдая за ними, я радуюсь, что они не из той «золотой молодежи», которая, бессмысленно и бестолково упаковывая в свои чемоданы «куршавельские» вирусы, завезла на наши родные палестины беду, которую еще неизвестно, как остановить. Я рад, что у моих внуков не испарились те гены, которые зовут любить и лелеять родную землю, буквально «вынянчивать» у них то, что называется русской народной совестью.

Мне верится, что системой мер и коллективными мобилизационными усилиями им удастся вместе с нами, стариками, победить проклятый коронавирус. Но при условии, если беспечно-эгоистичная «золотая молодежь» освободится сама от самого страшного вируса современности – потребительства, когда удовольствия для тела уже стали для них мечтой и способом социал-дарвинистского, звериного существования.

Милионные поклонники «хлеба и зрелищ» для себя любимых, пренебрегая опасностью для себя и людей родной страны, зная наперед о коронаопасном вирусе, не устояли перед похотью, уехали развлекаться в различные куршавели, а потому и стали ужасными разносчиками заразы.

Вероятно, нашим врачам и всему истинно совестливому миру нормальных совестливых людей удастся выстоять и оборонить Отечество и мир от природной заразы. Но зараза социал-дарвинистская гораздо опаснее коронавирусной инфекции. С ней и придется бороться человечеству, если оно хочет выжить на планете Земля.

Золотое светило виснет над всем околотком. Полуденное небо озарено розовым веером лучей. Лучи пробиваются сквозь перистую вуаль туманной пелены. Мы с внучкой идем к Скворчливому ручью, чтобы услышать его сварливую возню у береговых корней лозняка и другой поросли. Но ручей молчит. Он тих и безмолвен. Вода в белых разводах. Она вышла из берегов и затопила луг. Только поодаль, в ста шагах далее по ручью, слышится, как шумит, падая вниз, вода. Там плотина. Её соорудили еще осенью бобры. Ручей, покорившись удивительным строителям, бобрам, затих, давая волю шуму только у плотин. Тут он не «скворчал», а гулко гремел.

Я кланяюсь ручью, широкой воде и бобрам за их редкое строительное умение. Через ручей в нашу сторону лежит опиленный острыми зубами бобров комель ивы. Ветки её не успели завянуть и серебрятся пушистыми веточками. Внучка сломила несколько веточек. Они стоят теперь рядом с самоваром, который ждет уставших от крестьянской работы тружеников.

Я сравниваю вирусы. Пандемию, пришедшую из далеких стран, и социально неблагополучные вирусы. «И то, и другое надо лечить трудами и волей человеческой. Сумеем ли?» - думаю я, глядя в пеструю даль, где готовится к закату солнце этого мартовского дня. На север, прорезая блёклую синеву небес, летит клин гусей. Вслед за ними, оседая у речки Свапы, идут на посадку местные, свапские журавли. Но они, в отличие от нашего «перелетного» люда, не несут беды, а радостными кликами возвещают, что пришла весна и с нею – надежда на обновление.

8 марта 2024
Cообщество
«Форум»
Cообщество
«Форум»
Cообщество
«Форум»
1.0x