На заставке: Маркизские острова (фото из Яндекса)
Зовущий голос в океане
Так однообразно продолжалось семь лет. Менялись только траулеры, на которых Матвей Иванов выходил в море. Последний, носивший имя «Рыбак», с командой из тридцати бывалых тружеников моря, промышлял в прибрежных водах. На нём едва не пресеклась жизнь нашего фельдшера, когда судёнышко попало в непредсказанный шторм. «Рыбак» лишился лопастей винта. Его понесло к японскому берегу, где он затонул. Погибли все, кроме фельдшера. Удивительно, как он перенёс смертельное для других членов команды переохлаждение. Думаю, он вовремя вспомнил советы восточного мага Мо. Спасатели доставили потерпевшего крушение в клинику порта Отару. Там посетил его изъяснявшийся на хорошем русском языке желтокожий чиновник, отметил, что, судя по облику русского, они одной расы и предложил убежище в стране восходящего солнца. Хотя Япония географически находилась ближе к Маркизским островам, чем советское Приморье, и не имело замков в наружных дверях, как СССР, русский двойник туземца с обложки книжки Даниельссона, не задумываясь, отказался от приглашения и вскоре был отправлен попутным рейсом в Находку. На родном берегу возвращенца встретили с музыкой. Его патриотический, как писали в газетах, поступок был совершён в то время, когда с другого траулера бежал в южнокорейском порту старпом, а одна туристка незаметно покинула круизный лайнер вблизи берега Австралии. Об этом двойном предательстве социалистической родины в Советском Союзе сообщили глухо в «Известиях», но «Голос Америки» был слышен повсюду, где жили любознательные, а сарафанное радио ретранслировало его по всей стране.
Долечивался Иванов в знаменитой клинической больнице во Владивостоке. Перед выпиской в палату заглянул капитан дальнего плавания Столяркин. Он знал героя тех дней по секции подводного плавания. Поклонников Нептуна сблизила и страсть к охоте на мелководье шельфа, они не раз охотились в паре. «Хватит тебе рыбку ловить, Матвей, переходи ко мне, расширяй кругозор. Я всё устрою, да теперь у тебя всюду зелёная улица. Давай, набирайся сил, через месяц выходим в Вальпараисо».
И действительно, капитану без труда удалось заполучить фельдшера, переведя его в торговый флот. За день до отплытия турбохода «Коммунар» в «сталинке» появился китаец-врачеватель. «Хоцу пластитя с луцим уцеником. Возьми, плигодица, ты знаец». С этими словами мудрый даоист, из всех способов лечения признававший только иглоукалывание, протянул Матвею большую серебряную булавку, сам прикрепил её надёжно на браслете водонепроницаемых часов, с которыми фельдшер не расставался.
Тоскливым чувством, «будто не состоялась встреча с чем-то давно желанным, близким сердцу» (так в записках) назвал Матвей свои переживания при первом прохождении мимо Маркизских островов. На обратном пути, при повторном появлении их за горизонтом в виде едва различимых мазков синей краски по белесо-голубому небосклону, судовой медик, похоже, находился в прострации. У него и мысли не возникало бежать – с корабля, а значит, из страны, где он родился. Ночью, когда он знал, что скоро за кормой останется крайний северо-западный остров архипелага, он оказался на нижней палубе на корме. Звёздный свет едва рассеивал мрак тропической ночи, отражался вблизи от левого борта в невысокой пологой волне подвижными огнями, но даль ниже искристой «опушки» Млечного пути была однообразно сине-чёрной, прячущей спящую за горизонтом землю. Тем не менее, Иванов чувствовал её присутствие. Вдруг ему явственно послышалось, что оттуда его громко окликают; можно было разобрать «ма..!» - первый слог имени «Матвей», потом «у-у-и-и!». Мауи? Это же полинезийское имя, так зовут островитяне героя легенд, научившего их различным ремеслам. Галлюцинация, что ли? И опять, ещё громче: «Ма-а-у-и-и!». Представилось лицо зовущего: тот самый житель Позабытых островов. Так ведь это же лишь отражение в зеркале его, Матвея. Это он сам зовёт себя изнутри! Надо сделать всего лишь шаг, и таинственная встреча произойдёт. Матвей рывком перемахивает через фальшборт.
Вплавь через тысячелетия назад
От наваждения Иванова избавила освежающая океанская вода. К своей удаче он при падении за борт вошёл в неё ногами, не ушибся. Сразу вынырнул и успел глотнуть воздуха, когда мощная струя, бежавшая вдоль борта от носа к корме судна, потащила его, утапливая, к грохочущему винту. Опытный пловец стал делать нужные движения корпусом тела, руками и ногами, чтобы вырваться из смертельного потока. Тщетно! Конец! Винт грохотал уже над ухом. И вдруг толчок бурлящей воды снизу и справа. Обречённого на перемалывание стальными лопастями вынесло на поверхность в безопасном отдалении от винта, звук его стал быстро глохнуть. Кормовые огни удаляющегося «купца» пополнили россыпь низких звёзд между чёрно-фиолетовыми облаками. Невольного купальщика, чудом спасённого, охватила дикая радость: он жив! И сразу горло сжал безумный страх, который убивает многих, попадающих во власть пучины. Ведь он – щепка в огромном океане, один против неодолимой, бесчувственной стихии; силы неравны, выручки ждать неоткуда. Только двадцативосьмилетний лекарь-мореход умел владеть собой. Волю и мужество в себе он воспитывал с детства в противостоянии с деревенскими охайниками и северной природой. Экзамен на зрелость сдал при крушении траулера у японских берегов. Сейчас приказал себе мысленно: «Жить! Жить! К бою! Вспоминай уроки!». И будто оказался рядом тренер спортклуба; спокойно, тихим голосом стал подсказывать, что делать, когда буквально всё зависит только от тебя. А с другой стороны появился сидящий на циновке, магически превращённой в лёгкий плотик, мудрый знаток восточных тайн дядя Мо. Он не произнёс ни слова, но одним своим появлением напомнил, какими манипуляциями мысли избавиться от животного страха, как самовнушением наполнить слабое человеческое тело силой гиганта, способного противостоять мощи окружающего пространства и всем враждебным демонам.
Первым делом Иванов освободился от брюк, сандалии слетели с него от удара о воду при падении с борта. Лёгкую холщовую рубашку с капюшоном, сбитую в подмышки, сдирать с плеч не стал, предвидя жгучее солнце тропиков. Теперь только она отягощала его тело; плавки не в счёт. Ещё от прежней жизни, уплывшей на борту судна, остались водонепроницаемые, с компасом, наручные часы и прикреплённая леской к браслету серебряная булавка. Ей предстоит сыграть роль «скорой помощи» в открытом океане, а потом… До «потом» надо доплыть. Но на какой природный «маяк» держать направление? Кажется, «Коммунар» скрылся в той стороне…Вот именно, кажется. Звёзды, подскажите! Небо над экватором Матвей знал недостаточно хорошо. Однако выручил старый знакомец по северному полушарию Орион. Несколько минут тому назад, находясь на судне, любознательный фельдшер машинально отметил положение пояса Ориона в широкой полынье среди плотных облаков. И вот, словно небо взяло затерянного в океане под свою опеку, тучи в нужном месте вновь раздвинулись, и три ярких огня красивейшего созвездия, вытянутые в одну линию, показали, в каком направлении плыть к желанному архипелагу. Взглянув на циферблат часов, Матвей связал в уме положение созвездия с местным временем, запомнил азимут, по которому надо двигаться, чтобы достичь островов. И поплыл, стараясь не выбиваться из сил – расходовал их экономно, правильно, как учил тренер, дышал.
В последний день на борту Иванов заглянул в штурманскую рубку спросить, далеко ли до земли. Кроме матроса на руле и помощника капитана, там оказался сам Столяркин. Он подвёл любопытствующего фельдшера к навигационной карте. Линия курса турбохода пролегала в пятидесяти морских милях от северной группы островов архипелага.
Теперь Матвей в уме прикинул: до земли примерно 100 километров. Всего-то десять «марафонов»! Он был способен плыть со средней скоростью, учитывая волны и течения, километр в час. Значит, для преодоления этого расстояния ему надо, прибавив время на отдых, не менее ста часов, четверо суток. Голодать, обходится без воды (и при этом сохранять физическую форму) он мог неделю. Потом силы начнут убывать. Значит, у него есть шанс выжить в океане. Но…акулы? А если заштормит? Прочь эти мысли! Выбора нет, надо плыть. Вспомнился восторженный рассказ бывшего белоэмигранта-врача. Не забывается-де на архипелаге давняя история юноши с острова Нука-Хива. Похищенный китобоями для пополнения команды промысловика, он смог незаметно покинуть борт, когда судно удалилось от его родины на 300 морских миль, а это почти 550 километров. На беглеце был лишь пояс с ножом. Он плыл, ориентируясь по солнцу и звёздам в ясные дни и полагаясь на свою интуицию в штормы; питался планктоном, скопления которого часто попадались на пути домой. Жидкости в этих мелких организмах хватало для утоления жажды. Удавалось дремать, лёжа спиной на волне, как в качающемся гамаке корабельного трюма. Не раз приходилось сжимать в руке черенок ножа, угрожающе водить им под водой со стороны в сторону, когда рядом появлялась акула. Но океанских хищников, видимо, сбивала с толку добыча, привычная у берегов и небывалая в открытом океане. Притом, у этого «спрута» о четырёх щупальцах был сверкающий коготь на одном из них. Нет, лучше не трогать… Луна меняла фазы, полтора десятка раз рассветы чередовались с закатами, прежде чем с пенного гребня волны пловец увидел скалистые пики Нука-Хивы.
Матвей опять вспомнил о том герое Океании, когда отчаяние вторично, с тех пор, как он очутился один в океане, охватило его. Случилось это на вторую ночь невольного заплыва. За прошедшие сутки опытный пловец не устал, экономно расходуя энергию и давая поочерёдно отдыхать разным группам мышц переходом от кроля к брассу, двигаясь то на одном, то на другом боку; отдыхал, принимая вертикальную позу (только запрокинутая к спине голова над водой), позволял себе коротко вздремнуть, ложась на спину.
Рассвет, вместе с надеждой на благополучный исход, влил в тело бодрость, прибавил сил. Тугой, умеренной силы пассат гнал с востока на запад кучевые облака, катил по океану могучие пологие валы без пенистых гребней. Плылось легко. Голову всё время приходилось держать высоко, чтобы не наглотаться солёной воды. Не дай Бог попасть ей в лёгкие! Закашляешься – и конец заплыву. Во избежание солнечного удара и ожога, пришлось натягивать капюшон на глаза, если солнце показывалось между облаками. Жажда ещё не мучила, есть не хотелось. О будущем не думалось. Но когда стремительно, как всегда бывает в тропиках, начало смеркаться, страх и тоска, схожая с предсмертной, стали заполнять мозг и верхнюю часть грудной клетки, где медленно, но сильно, громко стучало большое, как футбольный мяч, тонкостенное сердце. Это состояние усугубило открытие, которое вернее назвать было закрытием. Одна особенно высокая волна, как показалось затерянному в океане пловцу, дольше обычного продержала его на своём верху. Он успел по полукругу, по направлению движения, всмотреться вдаль, и нигде не обнаружил ни клочка земли. А если его пронесёт мимо северной оконечности архипелага или между двумя расположенными далеко друг от друга островами? Южнее находятся острова Туамоту, Таити среди них, только до них более тысячи километров. Вновь вспомнился Иванову, как упрёк самому себе, тот дерзкий юноша. Ведь он не упал с борта китобоя, он сознательно бросил вызов пяти десяткам морских миль. Это в шесть раз больше, чем выдала судьба, в виде испытания на прочность духа и тела, ему, врачевателю моряков. Превзойти прирождённого пловца, туземца с Нука-Хивы, он, уроженец Предуралья, не сможет, но стать с ним наравне на «короткой дистанции» обязан. Нет, не дождутся трупоядные чудовища мрачных глубин, чтобы он в отчаянии нырнул в смертельную черноту и выдохнул из лёгких весь воздух… Это самовнушение позволило Иванову продержаться на воде ещё ночь.
Второй день оказался самым трудным. Поредевшие облака не давали тени, достаточной для остывания тела после нагревания прямыми лучами солнца; приходилось погружать в воду плечи, а это замедляло движение. Всё чаще стали уставать ноги, временами Матвей не чувствовал тела ниже пояса. Тогда он переворачивался на спину и проводил сеансы иглоукалывания, не отцепляя булавки от браслета часов; длина лески позволяла дотягиваться до любой части тела. Боли он не чувствовал, медленно и умело, как его учил в «фанзе» дядя Мо, вводя иглу в нужное место нижних конечностей, живота, ягодиц. Через четверть часа ощущения возвращались, силы восстанавливались, но сеансы приходилось повторять всё чаще, а это опять-таки задерживало пловца на одном месте.
В полдень, под немилосердным солнцем, начались галлюцинации. Сначала зазвенел горный ручей, вызвавший острый, к счастью, короткий приступ жажды. Умолк. И уралец явственно увидел со стороны себя и весь тропический яркий мир морской равнины, зелени на склонах гор, голых скал, увидел нагих туземцев, танцующих вокруг костра под бренчанье гитары. Эта картина сменялась трапезой в компании полных женщин с огромными цветами в жгуче-чёрных волосах; потом - сцена охоты на каких-то огромных птиц на открытом плато. Появилась тенистая чаща бананов, откуда тропа вывела к лагуне, где ждали рыбаков лодки с балансирами. Видения навевали покой, но находиться в их власти было опасно. Тогда Матвей при первых признаках очередного приступа стал вводить иглу булавки под основание черепа, как учил старый китаец. Не всегда помогало, но галлюцинации стали короче, реже. Отсрочить их приход можно было внимательным наблюдением за происходящим вокруг. Даже ночью свечение водяных брызг, вызываемых работой рук, занимало как бесшумный фейерверк, позволяло коротать медленно текущее время.
Как он до сих пор не обращал внимания на стайки взлетающих над водой и так же изящно ныряющих рыбок. Мелькнула мысль поймать хоть одну из них. Вспомнил о планктоне, только этой пищи океан для него почему-то не припас. Хоть стакан бы той охлаждённой газировки, что осталась в каюте на борту «Коммунара»! Но что мечтать? Оставалось прополаскивать рот солёным раствором. Иногда Иванов позволял себе маленький глоток океанской воды, чтобы организм не обезвоживался до опасного состояния.
Прибавила сил, уверенности в благоприятном исходе невольного заплыва встреча с дельфином. Чёрный примат моря выпрыгнул из пучины в нескольких метрах от примата суши, слева, испугав его донельзя своим неожиданным появлением. Страх как рукой сняло, когда Матвей сообразил, с кем пересёкся его путь. Лучший пловец в мире посчитал благим поступком довольно долго сопровождать в своих охотничьих угодьях медленного, по сравнению с собой, смешного купальщика в рубашке с капюшоном. Любопытный Дельфос, как окрестил его без изыска Иванов, казалось, подбадривал брата по интеллекту своим умным, добрым глазом, внушал без слов: «Ничего не бойся. Пока я рядом, ты в безопасности». Да, Царь рыб, ипостась Посейдона, если понадобится, поможет, донесёт до берега. Но этому дельфину, видимо, в тот день было не по пути с бездельным морским гулякой. Когда Дельфос исчез в пучине, Матвей впервые подумал, холодея, об акулах. Близкое присутствие их не чувствовалось ни одним органом. Пловец погрузил лицо в воду, позволил себе, ощущая соль в глазах, внимательно осмотреться. Глубоко под ним, докуда проникал солнечный свет, двигались в разные стороны разных размеров продолговатые тени; некоторые были огромны. А ниже, в зловещей тьме, по курсу человека, чуть сзади, словно преследуя, с той же скоростью, перемещалось нечто бесформенное, едва различимое, выдавая себя светящимся хвостом. Вспомнились страшные легенды о морских чудовищах – гигантских спрутах и акулах. С трудом Матвей оторвался от этого грозного зрелища, проморгался. Нет, лучше не думать! Он безоружен, единственная защита – красные плавки. Инструктор по подводному плаванию уверял, что этот цвет отпугивает акул, точно огонь - лесных хищников.
Пока пловец успокаивал себя, водный путь его начал сливаться по касательной с колонией медуз-физалий. Их длинные щупальца, словно крапива, вызывали ожоги на теле. Обширный ожог мог вызвать паралич и смерть. К удаче Матвея, он отделался незначительным ожогом правого плеча. Пришлось огибать скопление этих опасных существ. Но возникла новая проблема.
Уже несколько раз пловец сбивался с азимута. В чём причина? Наконец понял: изменилось направление океанического течения. Оно повернуло в сторону от островной цепи. Хватит ли у него сил одолеть это препятствие? Осталось только надеяться на милость Нептуна. Но, как советует поговорка, на бога надейся, а сам не плошай. Природа разделилась в отношении Иванова надвое. Если небо своими направляющими к спасительным берегам звёздами, тенистыми облаками, умеренным ветром благоволило к человеку, оказавшемуся в океане, то водная стихия препятствовала ему в достижении цели. Диалектика или соперничество ревнивых сил?
Третья ночь… Или четвёртая?? Матвей сбился со счёта, борясь с галлюцинациями, страхом, приступами отчаяния, отказами тела повиноваться воле, со слабостями самой воли. Эта ночь выдалась во всех отношениях спокойной: полный штиль позволил выровняться поверхности океана; течение, которое давеча приходилось преодолевать, чтобы плыть по азимуту, теперь подталкивало в спину, как бы поощряя пловца (знать, изменилось); тело меньше поддавалось усталости, и для восстановления сил достаточно было просто полежать на спине, не прибегая к помощи булавки; прекратились галлюцинации. Беспокоило только, что небо расчистилось, и новый день без облачной тени отдаст пловца во власть жгучего солнца, от которого рубашка с капюшоном – слабая защита. Успокоились и мысли; они стали короткими, выпрыгивали слабыми светлячками из темноты бездумья и там же исчезали, уступая место другим, не задевающим чувств.
Матвей плыл машинально, время от времени поглядывая на компас. Вдруг боковым зрением, слева, заметил слабое свечение. Повернул голову, и сразу не понял, не мог поверить в реальность того, что появилось перед его глазами. До боли заколотилось в висках, застучало сердце. На восточном небосклоне, чуть порозовевшем от наступающего рассвета, чётко чеканилась, втягивая в себя, снизу, черноту океана, такая же чёрная тень с острозубым гребнем. Это был остров, и довольно близко. Но почему он появился на востоке? Причиной тому могли быть и ошибка в определении азимута, и океанское течение вблизи архипелага. Оно, видимо, понесло пловца мимо среднего из островов северной группы. Теперь надо просто держать направление на берег, не выпуская его из виду. Скоро солнце станет союзником человека - освещать путь спасения. Вперёд!
Остров оказался намного дальше, чем вначале показалось Матвею. Чтобы достигнуть его, понадобился весь светлый день. Как ни пытался пленник океана не торопиться, плыть размеренно, дышать правильно, тело неохотно повиновалось рассудку, быстро уставало. Появились птицы, больше белых, подгоняли криками: давай, давай! Но вдруг пловцом заинтересовались акулы, небольшие, правда. А, пусть крутятся! Его, Матвея Иванова, пощадил сам Океан, могущественный владыка грозной стихии. Не посмеет зубастая мелочь перечить ему. Странно, в поле зрения ни одной лодки. Да и обитаемы ли эти скалы, есть ли на них пресная вода, съедобные растения?
Наконец до пловца донёсся аромат тропических рощ, послышался шум прибоя. Волны с грохотом, в пенной ярости, били по утёсам. Попасть под них - – верная гибель. Вертикальная серая стена, вся в трещинах, над ней – полосы зелени, а ещё выше – острые пики, которые увидел Матвей издали на воздушной ткани розового предрассвета.
Теперь Матвей, не приближаясь к опасному берегу, стал огибать остров по часовой стрелке. Обнаружилось, что надводный массив, который издали казался единым, на самом деле разделён широким проливом на два острова. Матвей огибал один из них. Солнце уже клонилось к закату, стало невидимым за клыкастым гребнем кряжа, и приятная тень придала сил невольному участнику одиночного заплыва по центральной части Великого океана, который Магеллан, не пережив за сто дней пути ни одного шторма, назвал ласково Тихим.
В одном месте южного берега нерукотворные бастионы раздались в стороны. Открылась расщелина. По мере приближения к ней, становилась всё шире. Теперь можно плыть к берегу. Здесь он был пологим. За белой полосой пляжа начиналась зелёная долина, уходила вдаль, размываясь сиреневой дымкой, воздымаясь к полукольцу голых скал, лишь местами прикрытых лоскутами зелени. Внизу, при устье ручья, виднелась хижина под крутой кровлей, судя по цвету - листвяной. Пловец взял курс на неё. Лодки, вытащенные на берег, свидетельствовали: местность заселена.
Вскоре Иванов коснулся руками дна, встал на дрожащие от волнения ноги, дальше двинулся вброд. Навстречу уже спешили люди. Когда они приблизились, гость из океана воздел руки с растопыренными пальцами над головой и воскликнул, будто слова приветствия на полинезийском языке просились вырваться из его груди с тех пор, как он начал лепетать:
- Каоха нуи!
Хатуту
Островок Хатуту, который случайно оказался на пути Иванова, был средним по расположению в цепочке из трёх мелких надводных образований, замыкающих на полночной стороне архипелага его северную группу. И вторым по величине: три километра в длину, наискосок меридиана, шириной в полтора раза короче. Долина с ручьём, берущим начало в скалах, делила его на две неравные части. На большей из них водный поток подтачивал вертикальный склон плато, на котором могли бы разместиться с пяток футбольных полей. Островок был необитаемым. Туземцы, выбежавшие навстречу посланцу морского бога, были жителями самого крупного в этой цепочке острова, Эиао. Это его увидел за проливом Матвей. Эиаойцы появлялись на Хатуту время от времени для заготовки копры. Здесь, в маркизском захолустье, кокосовых орехов было, что чёрной гальки в белом песке пляжа, а на пальмовые рощи в безлюдной долине никто не предъявлял прав. Общение с Воробьёвыми на маркизском наречии позволило Иванову свободно объясняться с туземцами. Он представился именем, услышанным во время галлюцинации в последнюю минуту на борту «Коммунара» - Мауи. По внешности невольный самозванец мало отличался от аборигенов Хива-Нуи. Они приняли его за своего, расспрашивали, с какого он острова. Матвей не растерялся, пожал плечами, многозначительно показал пальцем на лоб, мол, не может вспомнить. Ему поверили, решили, что бедняга спасся при крушении судна; перенесённые испытания лишили его памяти; такое случается. Плыть с ними в Эиао новообращённый Мауи отказался, ссылаясь, что его могут искать в здешних водах. Ему надо было обдумать своё положение, определиться с поведением, когда им заинтересуется французская администрация. Ссылка на потерю памяти может привести его в клинику на Таити. Оттуда, если откроется обман, не исключена и высылка из Французской Полинезии. Значит, прощай мечта хоть недолго пожить на Хива-Нуи, выяснить наконец, зов ли сородичей слышит он с детства или это его фантазия. Пугал Мауи и неизбежный шум в прессе. Он не хочет быть беглецом в глазах соотечественников. Разве их убедишь, что он, возможно, русский по недоразумению, что ему необходимо разобраться в своих ощущениях. Пусть лучше считают Матвея Иванова утонувшим. На Хатуту родился Мауи. Родные? В Предуралье у него шестеро братьев и сестёр. Поплачут и будут печально поминать. Что поделаешь?
Отправляясь домой, заготовители копры обещали вернуться через несколько месяцев. В хижине из словно позолоченного бамбука, крытой пальмовыми листьями, хозяева оставили циновки, плетённые из пандануса, одеяло, рубашку и шорты, бамбуковой соломки шляпу от дождя и солнца, инструменты для разного рода домашних работ, посуду, силки для ловли птиц, нехитрый капкан и рыболовные снасти. Мелководный залив, куда впадал ручей, изобиловал живностью. Всюду бродили беспризорные куры, шныряли чёрные свиньи, потомки беглецов от беспечных хозяев. Одичавшие козы с треском прокладывали тропы в густой чаще подлеска. Кофейные кусты позволили новому Робинзону наслаждаться любимым напитком. За несколько недель, проведённых среди туземцев, Мауи научился основному, что надо знать и уметь для жизни в одиночестве; он сразу запоминал названия новых для него предметов окружающего мира, их свойства, назначение. Ему удалось оказать важную услугу одному из новых знакомых, которая сыграла решающую роль в судьбе пришельца. Пожилой маркизец жаловался на боль в коленных суставах. При заготовке копры боль усилилась, мешала ходить. Этот недуг был морскому фельдшеру знаком по Находке. За неделю, манипулируя булавкой дяди Мо, Непомнящий (перевод с местного языка) освободил туземца от боли. И тот отправился на свой остров весёлым, увозя в мир архипелага, с его восьмью тысячами жителей на пятнадцати островах, весть о чудесном докторе.
Оставшись один, Мауи, когда не был занят бытовыми делами и добычей пищи, изучал остров. Сначала он совершил путешествие в горы вдоль ручья. Царящие в долине косматые кокосовые пальмы, будто утомившись своим однообразным множеством, местами расступались, давая простор другой растительности. Тут как тут на опушках появлялись панданусы - деревья с воздушными, разлапыми корнями, с тонкими стволами и широкими кронами, похожие на грудастых, «с талиями», девиц в пышных юбках. Они, в свою очередь, теснились, уважая права на солнечный свет апельсинового и хлебного дерева, также гибискуса, который благодарно отвечал на доброту соседей огромными красными цветами. Немногих ещё участников зелёного сообщества островка Хатуту мог назвать Мауи по именам, данным им туземцами, но некоторые растения отзывались на его немой вопрос на русском языке. Вот сахарный тростник, вот акации, а вот бананы. Как не узнать!
С каждой сотней шагов в глубь долины подъём становился всё круче, растительность всё беднее. В конце пути истоки ручейка поглотили заросли гигантских папоротников. Преодолев их, Мауи вскарабкался на узкую седловину между двух голых клыков чёрного камня. Козья тропа закончилась. Впереди, под ногами, - страшной высоты вертикальный обрыв к океану. Попятившись от опасного места, Мауи повернулся лицом к пройденному пути и замер в восторженном изумлении. Ему открылся весь остров. Долина, вся в зелени разных оттенков, книзу приобретала лиловый оттенок. Залив, в который вливался ручей, и прибрежная водная полоса были голубовато-белёсыми, а дальше, к горизонту, сталь морской воды переходила в синь, что всё густела, густела… Дно и борта продолговатого углубления долины, замысловато источенные текучими водами и воздушными потоками, солнцем, были словно покрыты живописной резьбой. Тени от облаков клонящегося к закату солнца делали это творение природы ещё более рельефным. Тучи птиц носились под облаками, гладь воды взрывали выпрыгивавшие из неё парами и группами дельфины.
Ликование охватило Мауи: он узнал! Он вспомнил! Он это видел! Когда? Наверное, в той неизмеримой глубине прошлого, когда на берег необитаемого, безымянного тогда острова высадился с пироги человек, брат-близнец которого в те же годы, преодолевая стужу, двигался сквозь хвойные леса по болотам в сторону гор, названных позднее Уральскими.
Послесловие. Искусный врачеватель, лицо народа Хива-Нуи
Спустя несколько дней небольшая флотилия лодок с балансирами вошла в залив. На носу головного судёнышка пританцовывал, размахивая руками, первый пациент Мауи на островах. Из-за его спины улыбался статный, атлетически сложенный старик, оказалось, наследственный владетель Эиао; звали его Алии, что значило и бог, и вождь, и господин. Прибывшие, радостно галдя, стали разгружаться. В поклаже преобладали ящики с пивом и вином. На этот раз, намного раньше срока на Хатуту высадились не заготовители копры. Туземец, познавший чудодейственную силу серебряной булавки, возбудил интерес к ней страдающим разными недугами; к ним присоединился абсолютно здоровый монарх племени-общины под предлогом сопровождения измученной ожирением жены. Ему не терпелось взглянуть на нового подданного, к тому же мага.
Мауи понял: беспечная жизнь в Саду Эдема закончилась. Но чтобы действительно лечить, а не дурачить фокусами детей природы себе на пользу, он настоял перед монархом соседнего острова, чтобы клиника Эиао находилась вдали от «цивилизации вино-табачных изделий» - на острове Хатуту. Здесь всем распоряжается только он, врач; здесь он – вождь пациентов, которые между собой становятся равны после высадки на берег залива. Алии условие принял, более того, он прилюдно освободил Великого Знахаря (перевод с местного наречия) от клички Непомнящий и утвердил за ним имя легендарного героя Мауи, учителя ремёсел среди лучших представителей человечества, понимай - маркизцев. Для начала Мауи повелел сжечь все сигареты. Жертву принесли в огнище, разведённом среди поляны в апельсиновой роще, где на вершине холма с незапамятных времён обитал высеченный из чёрного базальта идол. Вкопанный в землю по колена, он превосходил ростом самого высокого островитянина. Руки болвана были сложены на животе, круглые глаза, не выдавая дум, смотрели сквозь всех и всё в морскую даль, видя будущее своих детей. Опечаленные участники огненного действа сошлись во мнении, что божество похоже ликом на Мауи, и тут же нарекли каменного кумира Великим Знахарем, положив начало культу двойников. Пока дымилась зола, участники аутодафе не отходили от кострища, вдыхая амбру. Жертвоприношения продолжились в открытом океане утоплением банок и бутылок с алкоголем. Исполнители казни на воде вернулись в бухту грустные, словно с похорон, но с мутными взорами. Настала очередь консервам. Их содержимое посвятили визжащим от радости свиньям. Больные решительно переводились на свежие овощи и фрукты, рыбу, мясо, на воду из источников, на кокосовое молоко. Тучной супруге Алии фельдшер во знахарстве прописал жёсткую диету, больше ничем ей он не мог помочь. Дипломированный медик понимал, что лечебным делом надо заниматься, будучи «с веком наравне». Но пока он не обзаведётся лекарствами и инструментами, ему придётся обходиться голыми руками, ножом, после дезинфекции стали на огне, кипячёной водой, «зелёной аптекой» рощ, где можно найти аналоги известных ему лечебных растений. Конечно, предпочтение он будет отдавать иглоукалыванию, только одной булавки недостаточно. К своей и островитян удаче ученик дяди Мо освоил метод прижигания точек на меридианах тела, заменяющий иглы. Но где взять полынь на так называемые «сигареты»? Поиски дали результат: нашлась замена полыни среди астровых. Осталось собирать траву, высушивать, скатывать трубочки-сигареты. Эта проблема заставила подумать о помощниках. Оказалось, таковых легко найти среди толковых, чистоплотных островитянок Эиао. Несколько семей переселились на Хатуту. Молодых женщин «главврач» пристроил в непосредственную помощь себе. Одна из них, заневестившаяся девушка лет пятнадцати из большой семьи Алии стала женой основателя лечебницы. Для остальных переселенцев нашлись занятия в разрастающемся хозяйстве. Всё большее число выздоравливающих покидало Хатуту, разнося весть об удачливом целителе по всему архипелагу. Большие лодки о двух балансирах, с больными на борту прибывали в залив Хатуту всё чаще. В долине ручья разрасталась лечебная деревня из больших корпусов-хижин, медперсонал пополнялся.
Столь громкий успех безродного пришельца не мог не накликать беды. На крупнейших островах северной и южной групп архипелага, Нуку-Хива и Хива-Оа, находились амбулатории. Туда с Таити рейсовыми судами доставлялись медикаменты и оборудование. Порядок их доставки нарушился с появлением частнопрактикующего, будто с неба свалившегося врача, который вскоре стал едва ли не самым состоятельным островитянином. Всё чаще лечебные грузы направлялись из столицы Французской Полинезии Папеэте сначала в бухту Хатуту, до амбулаторий доходили излишки. Самолюбие местных эскулапов с дипломами французских вузов страдало, модный врач, «этот знахарь!», их раздражал. Неудивительно, что в лечебном городке Мауи появился чиновник с Нуку-Хива, посланный государственным администратором архипелага изучить обстановку на месте, выяснить законность врачевания народного доктора. Француз владел местным диалектом.
Приняв официального гостя за кофейным столиком на террасе бунгало, бывший фельдшер, а теперь главврач собственной клиники, стал привычно излагать легенду Непомнящего. Француз слушал внимательно, не сводя немигающего, цепкого взгляда с лица витийствующего, не перебивал вопросами. А когда фактический хозяин Хатуту закончил свою красивую ложь, чиновник, откинувшись к спинке плетёного кресла, сказал на том чистейшем русском языке, на котором тогда говорили ещё очень пожилые москвички: «Красиво излагаете , сударь. Но чью историю? Вы – русский. Не возражайте! Нет смысла. Я вас не выдам, мой рапорт администратору будет благоприятным для вас. Я вас понимаю, сочувствую вам. Я сам из СССР. В сорок шестом году, в Гавре, будучи старпомом, не вернулся на судно. Об этом не писали. У вас. Не буду выпытывать, как вы оказались здесь. Это ваше личное. Можете на меня положиться. Живите, работайте как русский интеллигент-разночинец, для людей».
Спустя несколько месяцев, из Парижа на имя Мауи пришла заказанная Администрацией Нуку-Хива посылка. В ней оказался превосходный набор серебряных и золотых игл для иглотерапии. Заказчик в Нуку-Хива (он же пересыльное лицо) пожелал остаться неизвестным.
В начале девяностых годов в Папеэте пришлось решать, кого послать в Санкт-Петербург гостем-наблюдателем на форум малых народов России. Выбор пал на самого просвещённого маркизца - доктора Мауи. От предложения представлять в новой России Маркизские острова он не отказался. После распада СССР Мауи не опасался опознания и ареста «за измену родине».
Приписка автора
История, изложенная здесь мной со слов капитана Столяркина и по запискам Мауи (Матвея Иванова), много лет спустя породила, подобием эха, случай, который просится сюда. О нём я узнал из последнего письма моего полинезийца. С медицинским светилом Маркизских островов я переписывался до его недавней кончины. В своих письмах он редко упоминал свою супругу-принцессу, охотно отзывавшуюся на имя Маша, а детей практически обходил молчанием. Но вдруг нарушил это странное табу – поведал о первенце по имени Ава, склонном к изобразительному искусству. Мальчик, в целом, полинезийского облика, оказалось, унаследовал и некоторые черты своей русской бабушки, в том числе белокурые волосы. Этого оказалось достаточно, чтобы стать объектом насмешек, подобных тем, которые перенёс в школьные годы бывший Матвей Иванович. Возможно, уличная кличка «американец» (что значило и вообще «белый»), усилили в Аве интерес к истории белокожих народов. А когда отец в кругу близких перестал скрывать своё русское происхождение, любознательность уже юноши Авы обратилась в сторону России. У него была возможность получать любую информацию о родине русских предков. Отец не подозревал, как далеко станет простираться этот интерес. Став первым маркизским скульптором, Ава, получивший известность ваянием в стиле древних авторов полинезийских идолов, стал в творчестве всё чаще обращаться к былинам древней Руси. Мастер изучил русский язык (благо, дома было с кем разговаривать), также старорусский. Из его рук всё чаще стали выходить скульптуры-идолы, напоминающие Илью Муромца. В последний раз Мауи видел сына перед его отлётом из Папеэте в Париж на авторскую выставку полинезийской скульптуры. Французская пресса отметила появление в столице ваятеля с Маркизских островов, но вскоре он исчез. Настойчивые поиски привели в Москву, там след Авы вновь терялся. Наконец, спустя несколько месяцев, Мауи получает письмо из Перми, от Аверия Матвеевича Иванова (так в обратном адресе). В письме его сын (почерк не вызвал сомнений), «белый полинезиец», сообщал о своём твёрдом решении навсегда остаться в стране, которую он открыл, как свою землю обетованную. Он сменил своё имя на созвучное, принял гражданство РФ, нашёл жильё в Перми и где применить свои способности «камнереза». В письме Авы есть такие строки: «Не поверишь, отец, я нашёл, оглядывая простор с высокого берега Камы свою настоящую родину, которую покинул… нет, не десять лет назад, а сто тысяч тому. Я её узнал. Понимаешь?».
Мауи понял.
Такой вот случай.
9 апреля 2018 г. наукоград Реутов.
