Что же это было – мистический опыт или обычная галлюцинация?
Чем меньше человеку известно об окружающем мире в представлении его современников, чем менее он подвержен воздействию новостей и сенсаций, тем выше вероятность возникновения «пограничных» состояний, спровоцированных им самим изнутри.
Неопределенность действует на нервы так сильно, что в дальнейшем даже внешне благополучные люди начинают пить черт знает как, дабы избежать повторения ситуации, когда самый тупой ребенок на несколько минут превращается в Артюра Рембо, и в эти моменты он не обязан соотносить достоверность пережитого с общепринятыми канонами правды и вымысла.
Мой единственный и весьма скромный эксперимент в этой сфере имел место без свидетелей, в разгар подавления Пражской весны, до которой мне не было никакого дела, потому что через неделю я должен был пойти в первый класс. Ничего интересного не случилось – что-то вроде громадной мухи, которую наблюдала под морфием разочарованная в наркотиках Ахматова.
Все дальнейшее – простая жизнь дисциплинированного эксцентрика, чьи симпатии в музыке, поэзии, живописи и т.д. связаны исключительно с традиционными формами искусства.
Кажется, кто-то из наблюдавших фюрера докторов заявил, что люди тридцатых годов никогда бы не пошли за Гитлером, если бы тот вел себя так, как в кино.
В своих оценках лидеров Третьего Рейха поколение семидесятников довольствовалось двумя знаменитыми фразами, вырванными из контекста популярных книг: «Гитлер перенес жесточайший сифилис», и «Гесс занимался онанизмом».
Дальше можно было не продолжать, наркотическое действие подробностей такого рода способно длиться годами.
Сильнейший враг нашей страны был моральным и физическим уродом, причем таким, что выяснив детали, почти каждый сможет облегченно выдохнуть: «Слава богу, я не из их числа».
Порнографические откровения из книжки Яковлева завершили портрет жалкого чудовища, казалось бы, на века.
Но, спустя четверть века, те безобразия, о которых сообщали вполголоса, уже станут стержнем глобальной борьбы за права того самого человека, ради которого бомбили Дрезден и брали Берлин.
«Я был в ужасе от аудитории, чье поведение напоминало коллективную оргию мастурбаторов» – такое впечатление вынес с концерта «Битлз» один из остроумнейших людей двадцатого века, актер, драматург и композитор, сэр Ноэл Ковард, определенно лишенный многих предрассудков.
Сейчас ему бы собрали целое ток-шоу, пригласив с детьми и внуками непосредственных участников из числа «мастурбаторов, для опровержения наветов старого весельчака и денди, любителя пикантных розыгрышей.
Посмотрите на этих ребят, товарищи, разве способны были они – эти школьники и школьницы – вести себя так, как это описывал грязный старик, уверенный, что его авторитетное мнение никто не станет проверять на предмет соответствия действительности.
И так всегда, или почти всегда - пока ты ничего не писал, говоря исключительно «спасибо, да», «спасибо, нет», ты вроде бы всем нравился, хотя и слыл занудой.
Но стоило тебе, проявив фантазию, что-то выдумать и записать то, что сочинил – труба дело, начинают придираться, и вот ты уже стал клеветником, «свихнулся» и так далее.
Никак не связанные с буржуазными изданиями, устные колумнисты, помнится, моментально зачисляли в сифилитики Рода Стюарта, а Демиса Руссоса, соответственно, в кастраты, не опасаясь запоздалых опровержений. Они остро ценили двойственность самостоятельных фантазий, эти проспиртованные диагносты-обличители.
В конце концов, и «Золотой осёл», и Откровение Иоанна могут без предварительной лекции могут показаться плоским анекдотом и бредом сумасшедшего. Недаром на пороге видеосалона неофитов встречала табличка «картину представляет киновед»…
Фильм «Операция «Святой Януарий» начинается с кадров высадки пассажиров, прилетевших самолетом компании Pan American. Лайнеры с такой надписью вдоль борта не только не приземлялись в моем родном городе, но скорей всего и не пролетали над ним, а даже если бы прилетели, никто бы ту надпись не разобрал.
Оба слова звучали враждебно и непривлекательно. И «пан», и «американ». Живых «панов» могли видеть разве что деды, служившие в погранвойсках, что называется, «над Тиссой». Слово «пан» было таким же нехорошим, как слово «бай» для тех, кто успел повоевать с басмачеством на среднеазиатской границе.
Однако были и те, у кого, непосредственно связанного с этими неблагонадежными местами не только по долгу службы, слова эти – пан, бай, внешне ругательные, явно вызывали внутреннее благоговение.
В отличие от Can’t Buy Me Love, переводить сочетание Pan American не хотелось, к тому же оно было написано слитно, а читали его вслух и с паузой.
По крайней мере, на словах большинство моих современников и соседей предпочитали перелету на крыльях американской авиакомпании «жесточайший сифилис», который приписывала Гитлеру вездесущая «Роман-газета», частично реабилитируя себя за публикацию двухмиллионным тиражом «Ивана Денисовича».
Даже свист авиамотора в начале Back In USSR звучал подозрительно или провокационно. Но опять же – не для всех. Кто-то уже ждал писем от дальних родственников, следил за ходом переговоров, коротая время в консультациях с себе подобными обитателями двойного дна, до которого так и не смог добраться сраженным «жесточайшим сифилисом» главный санитар Европы.
Куда оптимистичней дымились последние китайские термосы, шипели серые, как обложка «Роман-газеты» сифоны, а поднадоевший Can’t Buy Me Love уже можно было раз в месяц почти целиком послушать по ТВ в виде позывных к передаче «В объективе Америка».
Чем больше мы присматриваемся к действительности, тем сильнее сознаем, что главной задачей является сделать действительность недействительной, туманно, но точно рассуждал в одном из тогдашних интервью Джон Леннон.
Возможно, это была банальная игра галлюцинирующего воображения, а возможно и мистическое озарение.
Чтобы пошатнуть веру в иллюзию достаточно нескольких слов, вырванных из текста статьи, написанной вполне членораздельно, но полностью понятной только актуальному современнику.
Первую трещину в моем детском низкопоклонстве перед Западом образовали всего четыре слова: “щеки, распухшие от дешевых сластей», использованные автором для описания подростков, выбирающих путем голосования модный шлягер.
Разумеется, я не надеялся отведать в обозримом будущем даже самых простых английских конфет, но основное стало ясно – не важно, чем набиты рты, «ирисками» или «дюшесками», суть в том, что, то же самое ты видел и здесь.
Эти слова цитирует Олег Феофанов, автор «Тигра в гитаре», первой книги о западной поп-музыке. Вернее, он приводит качественный перевод большого абзаца, но мне хватило нескольких слов, чтобы ужаснуться однообразию этого мира, вне зависимости от танцевальных ритмов и длины волос.
Целиком статья называлась «Угроза битлизма», ее, умно и смело, без оглядки на господствующее мнение, на одном дыхании написал в феврале шестьдесят четвертого англичанин Пол Джонсон.
Кстати, мне таки довелось стать свидетелем обратного превращения советских холопов в панов на час – в местечковых журналистов, заразившихся битлизмом, поздновато отведав настоящих «дешевых сластей», телеведущих уездных конкурсов красоты, нередко чреватых для неразборчивых членов жюри «жесточайшим сифилисом».
Пол Джонсон, если не ошибаюсь, жив до сих пор, ему под девяносто, и теперь он проклинает Путина, словно стажировался на «Дожде», только уже не за битлизм, а за другие вещи.
А ведь этот человек полжизни провел в среде, по чьим традиционным канонам даже безобидные битлзы выглядели угрозой чему-то, чего со временем никому не будет жалко.
Две разновидности зла - от битлизма до путинизма привиделись Полу Джонсону с промежутком в полвека там, куда в конце концов тихо свалили, те, кто, прекрасно зная, что делают, долгие годы продолжали делать вид, будто совсем не собираются попасть в туманное царство дешевых сластей, куда первым все-таки долетел оклеветанный Гесс.
