Авторский блог Роман Синельников 23:49 21 июня 2015

«Третий сектор» как образ жизни

Что делать с неправительственными организациями и их сотрудниками

Посчитал необходимым опубликовать с некоторыми изменениями материал, над которым я работал летом 2009 года, но так и не завершил эту работу.

Сразу отмечу, что выводы в отношении государственной поддержки социализации бывших или нынешних НПОшников уже не относятся ко мне лично. Я ушёл из неправительственного сектора девять лет назад, и многое уже позади. Но в целом проблема остаётся, и её нужно решать.

Для понимания этого материала полезен будет также мой пост в ЖЖ, написанный несколько раньше, в 2008 году.

В течение десяти лет я работал в так называемом «третьем секторе», то есть в неправительственных организациях. Сегодня в адрес таких организаций можно часто услышать обвинения в работе против России на западные гранты. Однако такое прямолинейное обвинение говорит о полном непонимании реального состояния дел. И, как и в случае с «радиоголосами», передачи которых в советское время объявлялись просто лживыми, а на самом деле западная пропаганда велась на куда более тонком уровне, это может оказаться зияющей брешью в безопасности нашей страны.

Сначала о «западных грантах».

Зарубежное финансирование действительно играет огромную роль в жизни многих неправительственных организаций. Но если мы посмотрим в уставные документы грантодателей, то увидим там вполне благие цели, на которые могут расходоваться средства. Более того, в подавляющем большинстве случаев эти средства действительно расходуются по назначению.

Я уж не говорю о том, что ни один фонд, частный или тем более государственный, не может официально финансировать деятельность, направленную против той или иной страны, равно как ни одна организация не вправе осуществлять такую деятельность ни по законодательству, ни по своему уставу.

И, однако, роль неправительственных организаций в подготовке и проведении «цветных революций» не оспаривается никем, в том числе и самими их участниками.

Значит, всё происходит как-то похитрее, чем принято считать. Но как?

Попробую объяснить.

Представим себе, что в 60-е годы в Советском Союзе появился некий негосударственный фонд, поддерживающий клубы авторской песни, с соответствующими уставными целями. Казалось бы, что плохого в том, что люди в свободное от работы время поют песни у костра, проводят конкурсы и вообще как-то общаются, организуя свой досуг? Тем более, что тут и краеведение, и патриотика подключаются... Но мы-то с вами понимаем, что авторская песня — не главное, что она — всего лишь приманка для привлечения представителей определённой социальной группы, в питательном бульоне которой можно культивировать вполне конкретные ценности.

Отсюда вывод: под прикрытием финансирования полезной деятельности можно оказывать поддержку формированию некоей социальной среды, преследуя цели, радикально отличающиеся от заявленных.

И ещё один важный вывод: к самой по себе деятельности неправительственных организаций чаще всего нет и не может быть никаких претензий, поскольку дело не в ней.

А мы тем временем поговорим о том, какой должна быть формируемая социальная среда.

Во-первых, она должна как можно дольше (в идеале — всегда) оставаться закрытой и самодостаточной. То есть должна позволять сносное существование внутри себя, обеспечивать формирование профессиональных сообществ и связей, не говоря уже о личных отношениях, выдвигать значимые фигуры, выстраивать некое подобие карьерных возможностей, чтобы её активисты, имея возможность ездить за границу на семинары и выступать с высоких трибун Страсбурга и Женевы, подпитывались чувством собственной значимости.

Во-вторых, эта среда должна казаться вполне открытой и свободной, обеспечивая статусные контакты вне её, но выход из этой среды на деле должен быть до крайности затруднён, в том числе и путём искусственного создания барьеров различного рода.

Ну и в-третьих, необходимо, чтобы идеи, позиционирующиеся как объединяющие данное сообщество, невозможно было опровергнуть в его рамках реальной практикой.

Средой, созданной на такой основе, очень легко управлять, достаточно менять режим финансирования.

Именно такая среда и была усилиями ряда фондов сформирована на территории России, стран СНГ и Восточной Европы. В начале 1990-х годов, когда она создавалась, неправительственные организации привлекли большое количество молодых людей, которые, во-первых, вследствие разносторонности своих интересов не могли определиться с выбором профессии, во-вторых, в силу убеждений не желали связываться ни с аппаратными играми в госсекторе, ни с криминализованной беспринципностью тогдашнего бизнеса. А кроме того, будучи достаточно (и небезосновательно) амбициозными, начинали чувствовать себя неудачниками по сравнению с более успешными сверстниками. Работа в неправительственных организациях давала атрибуты квазиуспешности и квазиблагополучия.

Жизнь, однако, менялась. Бизнес легализовывался, всё в большей степени входя в сферу правового регулирования. Стихийно складывались профессии и их названия, рыночный уровень зарплат, требования и принципы подготовки резюме. На рынок труда вышло новое поколение, воспитанное на иных принципах и в иной школе. Стала относительно доступной ипотека, не говоря уже о потребительском кредитовании. Банковские карточки перешли в разряд массовых. А тем временем в неправительственном секторе всего региона (то есть не только в России и не в связи с приходом Путина к власти) количество фондов стало сокращаться, соответственно, уменьшились и возможности финансирования. Нерегулярность зарплат лишала сотрудников неправительственных организаций доступа к новым благам, от которых в значительной степени зависела их дальнейшая жизнь. Я уж не говорю про отсутствие минимальных социальных гарантий: даже получить полис обязательного медицинского страхования (тогда они оформлялись по месту работы) было проблемой.

И когда для многих встал вопрос о переходе в коммерческий сектор, стало ясно, что переход этот по меньшей мере крайне болезненный. Более того, чем дольше тянуть, тем плотнее захлопывается западня.

Человек теряет все контакты. Планируя свой уход, он надеялся, что связи, наработанные в неправительственном секторе, помогут ему устроиться на работу в дальнейшем, не говоря уже о какой-то моральной поддержке. Но оказывается, что бывший НПОшник вообще перестаёт быть интересен кому бы то ни было из «прошлой жизни». Нет совместных проектов — нет интереса, подход чисто прагматический. Пачки визиток становятся лишним хламом.

Человек теряет статус. Это не такая малозначимая проблема, как кажется. Начиная с нуля в новом деле, бывший НПОшник всё равно будет чувствовать разрыв между прошлым и настоящим. В результате — нервное напряжение, неадекватная реакция, проблемы в отношениях с коллегами, особенно в случае поколенческого разрыва.

Но две этих потери — которые сами по себе пережить достаточно трудно — совершенно ничто по сравнению с третьей, мировоззренческой.

И здесь я перехожу к вопросу о «работе против России».

Думаю, не ошибусь, если скажу, что большинство сотрудников российских неправительственных организаций считают себя настоящими патриотами, а свою деятельность — направленной на благо Родины.

Другое дело, что по факту само сообщество «третьего сектора» сейчас так или иначе в целом деструктивно. Даже если к конкретным акциям нет и не может быть никаких претензий.

Я скажу больше: в какой бы стране ни действовали неправительственные организации, дело обстоит точно так же, они будут работать на разрушение своей страны.

Потому что дело не в стране и не в конкретных делах, а в определённой модели жизни, культивируемой сейчас в сообществах «третьего сектора».

В этой модели нет категории особенного (самобытного), а есть лишь общее (универсальное).

В этой модели нет исключений, а есть лишь правило.

В этой модели нет морали (мораль у каждого своя), а есть только правовые нормы, верховенство закона, автономия личности и права человека.

В этой модели хороший человек — тот, кто всегда вовремя и в полном объёме платит налоги, исполняет гражданские обязанности и никогда не переходит улицу на красный свет, а человечность определяется не прощением, состраданием и милосердием, а следованием формальным правилам.

Живя по этой модели, человек превращается в робота. Но именно она навязывается сегодня в качестве критерия, по которому оцениваются целые государства. Поэтому любое государство, стремящееся сохранить свою самобытность, в алгоритмизированном сознании НПОшников (и не только НПОшников) будет выглядеть «плохим».

Конечно, неправительственные организации — не единственный путь, посредством которого эта модель жизни всё больше и больше входит в наше мироощущение. На мой взгляд, опасность многих компьютерных игр состоит именно в том, что они формируют представление об успехе, основанном на следовании правилам игры. Кстати, само выражение «правила игры» как маркер, характеризующий систему ценностей, давно вошло даже в западные учебники по экономике, в том числе в те, по которым учатся наши студенты уже двадцать с лишним лет (мои однокашники, поступившие в институт в 1991 году, ещё помнят эту фразу в учебнике Макконнелла и Брю). Я уж не говорю про влияние подготовки к ЕГЭ, особенно в том случае, если подобные экзамены будут введены по итогам каждого учебного года. Но сейчас речь не об этом, а о неправительственных организациях.

Бывшему НПОшнику очень сложно устроиться на работу в коммерческий сектор. Причин много. Опыт, приобретённый в неправительственных организациях, не вписывается в требования, сложившиеся на рынке труда, и поэтому не представляет интереса для бизнеса. Полученные знания и навыки никак не сертифицированы, английский язык в отсутствие контактов быстро уходит. Но даже устроившись, бывший сотрудник НПО пытается построить свою работу на основе привычной модели. Он считает, что следование правилам — его сильная сторона, дающая преимущество перед другими. Он убеждён, что жизнь построена на конкуренции, в том числе конкуренции ошибок. Со временем, драгоценным временем, которое в этом случае работает против нас, приходит мучительное осознание того, что в действительности сотрудник и вообще человек оценивается по совершенно другим критериям.

Побыв роботом, крайне трудно возвращаться в состояние человека.

А теперь о том, кому всё это выгодно.

До середины 80-х годов в работе международных организаций принимали участие лишь официальные представители государств либо эксперты, работающие в личном качестве, но всё равно выдвигаемые на государственном уровне. Это и понятно: все подобные организации основаны на делегировании государствами части своего суверенитета, а суверенитет передаётся только явным образом и в официальном порядке. И вдруг двери распахнулись и в штаб-квартиры хлынул разноцветный и разношёрстный поток НПОшников. Хиппи, инвалиды, бахаи, сексуальные меньшинства, феминистки, правозащитники... Возникает мысль, что всё это разнотравье не могло появиться там просто так. Не говоря уже о том, что мало кто из них мог бы за свой счёт добраться до Нью-Йорка или Женевы. Но зачем и ради чего?

Надо заметить, что как раз в то время в секретариате ООН работала Наталия Нарочницкая и всё вышеописанное происходило прямо у неё на глазах. Она наверняка помнит, как всё было. Так что многое можно уточнить у неё.

Но у меня есть своё мнение по этому вопросу.

Если мы посмотрим на структуру занятости населения в европейских государствах, то обнаружим, что в некоторых из них до 10% (!) населения работают в неправительственном секторе.

Эти люди ничего не производят, но вполне конкурентоспособны по сравнению с теми, кто принадлежит к традиционной сфере услуг. Значит, откуда-то берутся деньги на их содержание, притом что производственная сфера в Европе с каждым годом сужается.

А разгадка проста и давно известна. В своё время Ленин включил её в число основных признаков империализма под именем «вывоз капитала».

Источник дешёвой рабочей силы сегодня — Юго-Восточная Азия и Латинская Америка. Именно там строят заводы крупнейшие мировые компании. Но где работать европейцам, канадцам и американцам, из чьих стран производство ушло? Ответ был найден: в этих странах появилась мощная инфраструктура неправительственных организаций и их финансовой поддержки. Таким образом, убивается как бы два зайца: помимо непосредственно благотворительной деятельности «третьего сектора», сглаживаются экономические противоречия путём создания в нём новых рабочих мест.

То есть неправительственные организации в развитых странах — это механизм перераспределения средств и предотвращения социальных конфликтов.

С развитыми странами разобрались. А как быть с бывшим социалистическим лагерем и «третьим миром»?

Здесь ситуация сложнее.

Если рассматривать официальные фонды, созданные зарубежными государствами, то одна из главных их целей — формирование положительной репутации соответствующего государства в определённой среде. Но таких фондов не так много.

Если рассматривать фонды, созданные региональными или общенациональными компаниями, то с ними тоже всё понятно: формирование имиджа компании, создание группы поддержки на случай преследования (как в истории с Ходорковским), часто банальное отмывание денег. Но в странах, о которых идёт речь, таких фондов по понятным причинам тоже немного.

С фондами, формально независимыми от того или иного государства, но на деле являющимися инструментом его политики (наподобие Freedom House) всё ясно и объяснять тут нечего.

А вот интерес оставшегося большинства фондов, так или иначе связанных с глобальным бизнесом, нужно прокомментировать.

Конечно, мультинациональные (или, как говорили во времена нашего детства, транснациональные) корпорации заинтересованы в укреплении своего имиджа где бы то ни было. Но в условиях развивающихся рынков и имущественной поляризации это не очень важно.

Важно другое: повсеместная замена традиционных ценностей ценностями общества потребления. Замена коллективизма и солидарности индивидуализмом. Приобщение к этим ценностям всех поколений, от детей до стариков. Создание механизмов поддержки формирования этих ценностей. Замена «человека разумного» «человеком потребляющим».

Мудрые братья Стругацкие красочно описали на примере «кадавров Выбегалло», что произойдёт в подобном случае.

Так вот неправительственные организации с их алгоритмизированным подходом к жизни — это передовой отряд, провозвестники и трубачи общества потребления. Пример богатых для большинства — не показатель, да и не склонны они делиться собственным опытом обогащения. А НПОшники — «идейные». Более того, конференциями и семинарами, поездками за границу и поддержанием определённого качества их жизни они специально подготовлены к тому, чтобы с жаром в глазах, ощущая за своей спиной поддержку международных организаций, разными способами распространять свою систему ценностей и грамотно апеллировать к её удобству и универсальности. Права человека в современной их трактовке — идеальная «мимикрия» для неё.

Даже уважаемый многими «Гринпис» занимается не чем иным, как превращением качества среды обитания человека в потребительскую ценность.

В 1997 году во время моей первой поездки за границу на Международную летнюю школу по правам человека покойный Марек Новицкий, когда-то физик-ядерщик, работавший в родной для меня подмосковной Дубне, а впоследствии один из лидеров польского правозащитного движения, убеждал нас, что человеку свойственна ответственность, как электрону свойственен элементарный заряд, что люди всё сделают и обо всём договорятся сами, а государство — это пережиток прошлого, который скоро исчезнет сам собой за ненадобностью. Убеждал он в этом многих и до меня, и после до самой своей смерти в 2003 году. Вводная лекция Новицкого повторялась на Летних школах (а иногда и на Зимних) каждый год. Вот только когда много лет спустя пришлось мне изрядно полазить с монтажниками по московским крышам на строительстве сети мобильной связи, я убедился, что истине утверждение Марека Новицкого совершенно не соответствует. Пока сам всё за всеми не проверишь, будешь расхлёбывать последствия чужой безответственности. А если бы не ушёл я из «третьего сектора», так и умер бы, наверно, в блаженнейшем неведении.

Формирование такого рода заблуждений выгодно глобальному бизнесу, заинтересованному в снижении издержек. В том числе за счёт уменьшения роли государства в жизни каждого из нас и, соответственно, налогов. Но ведь государство — не единственный рубеж. Есть семья, есть мораль. Идеальный потребитель — холостой человек, не связывающий себя никакими моральными обязательствами.

Таких людей и куют неправительственные организации. Грантовое финансирование нерегулярно, семью при всём желании не заведёшь, не говоря уже о детях. Моральные категории перемещены на задний план, а на передний выносятся «сверхценности», претендующие на универсальность.

Вообще-то у сотрудников НПО есть одна карьерная лазейка разной ширины в зависимости от страны и региона. Работа в международных организациях. Казалось бы, что может быть лучше, если закрыть глаза на тот факт, что квоты от страны могут быть уже заполнены? Но и здесь, если разобраться, нужно сдать экзамен на верность ценностям индивидуализма. Попрощаться с любимыми, ведь вместе в Женеву, Париж или Страсбург не поехать. Покинуть родную страну, жить в которую ты скорее всего уже не вернёшься. И много чего ещё. То есть это — больше, чем устройство на работу, это выбор пути в жизни. Окончательный и бесповоротный.

Таким образом, неправительственные организации в нашей стране следует рассматривать в первую очередь не как инструмент в геополитических играх (хотя и такое случается), но и как механизм разрушения традиционных ценностей в интересах глобального бизнеса.

Могут спросить: что же, от современных неправительственных организаций нет никакой пользы? Отвечаю: от тех организаций, которые сформировались в нашей стране к началу XXI века и живут в основном за счёт зарубежного финансирования, пользы значительно меньше, чем 15-20 лет назад.

В то время дело обстояло куда лучше. В начале 90-х годов в «третий сектор» вливались многие из тех, чью совесть и желание изменить мир пробудила перестройка. Эти люди действительно стремились помочь всем оказавшимся в сложной жизненной ситуации. Неправительственных организаций в то время было мало, источников финансирования много. Конкуренция в этой сфере практически отсутствовала.

Сейчас ситуация в корне иная. Каждая организация занимает свою «рыночную нишу». Возможности для расширения деятельности минимальны. Заинтересованности в разрешении реальных проблем и улучшении сложившейся ситуации нет, ибо разрешение проблемы означает закрытие возможности финансирования по данному направлению. Получается, что в современных условиях многим неправительственным организациям выгодно, чтобы положение дел в подконтрольной им сфере можно было представить по крайней мере как стабильно проблемное, а ещё лучше — как ухудшающееся. Ибо сотрудникам НПО надо как-то жить, а выход из этого сообщества закрыт.

Впрочем, бывает, что неправительственным организациям удаётся на какое-то время облегчить своё положение, публично доказав грантодателям (и не только им) эффективность своей работы. Иногда это происходит с привлечением других политических сил, иногда нет. Примеры этого, как известно, имели место на Украине и в Грузии. Я не намекаю, я констатирую.

На грузинском случае стоит остановиться отдельно.

Дело в том, что именно в Грузии неправительственные организации не просто приняли решающее участие в «революции роз», но и на какой-то период стали основной опорой и кадровым резервом государственной власти.

Именно в Грузии высшие руководители страны, вовсе не стесняясь этого, одновременно получали зарплаты как государственные служащие и финансовую поддержку от зарубежных фондов.

Именно в Грузии, может быть, впервые в мировой истории у руля страны встал человек с исключительно НПОшным бэкграундом, то есть без чётко выраженной профессии.

Именно в Грузии двадцатипятилетняя молодёжь из неправительственных организаций поднялась до должностей заместителей министра, а некоторые чуть постарше — и до министра.

До августа 2008 года многие сотрудники российских НПО смотрели на Грузию как на маяк и как на страну мечты. Шутка ли, поработать последовательно в центре анализа внешней политики при МИД, в отделении Международного Комитета Красного Креста, директором отделения американской НПО в Грузии, пройти в Гааге практику в Международном трибунале по бывшей Югославии — и только на основании этого стать заместителем министра юстиции, через некоторое время заместителем министра внутренних дел, четыре месяца поработать Генеральным прокурором и в довершение всего — министром иностранных дел? Это ли не пример успешного карьерного роста?

К чему подобные «взлёты» приводит, мы все видели.

Профессиональная биография Михаила Саакашвили немногим лучше.

В публикациях о его жизненном пути часто упоминается Международный институт прав человека в Страсбурге, где, помимо всего прочего, Саакашвили познакомился со своей будущей женой.

Сам я в этом институте не обучался, бывая в Страсбурге, до его здания никогда не доходил, но неоднократно подавал туда заявки на обучение и знаю людей, которые получили диплом этого института. Поэтому кое-что могу прояснить.

Основной курс института длится три недели (!) и проводится в июле. Поскольку тематика лекций меняется от года к году, ещё одна поездка на такой же курс в другой год даёт право на сдачу экзамена и получение диплома.

И всего-то.

Попасть на этот курс из России было намного труднее, чем на любой другой курс по правам человека. Но вовсе не из-за высокого конкурса по покрытию расходов на проезд, питание и проживание. По какой-то причине администрация института даже в эру Интернета отправляла подтверждения или отказы заявителям только обычной почтой, причём лишь в том случае, если в заявку (тоже отправленную в Страсбург в бумажном виде) был вложен международный ответный купон Всемирного почтового союза. Такой купон в любой стране мира можно обменять на почтовую марку достоинства, достаточного для отправки ответа за границу.

Лично мне даже на московских почтамтах такой купон ни разу не попадался (Россия его признавала, но не продавала официально). А в Грузии с этим, видимо, было проще.

Но возникает и другой вопрос.

Зачем учиться в этом институте молодому грузину через пару лет после распада СССР, я понимаю. Но зачем ехать на три недели в Страсбург молодой голландке? Просто погулять, серых уток пострелять?

На заре моей НПОшной биографии девушка подобного типа мне попадалась. Правда, не голландка, а ирландка. Познакомились мы с ней в Варшаве, но там практически не общались. А через несколько месяцев она приехала в Москву на одно из наших мероприятий. И в первый же вечер предложила мне с ней переспать. Я был настолько ошарашен этим предложением, что так ничего ей и не ответил.

Саакашвили тоже методично приучали к определённому образу жизни и мышления. Жевать галстуки, правда, не учили, но одно вытекает из другого: острое переживание постоянного несоответствия реальной жизни и её модели ведёт к психической неуравновешенности.

Недавний президент Грузии — это предельная степень того социального положения и психического состояния, которых может достичь НПОшник, если его энергию вовремя не использовать в мирных целях.

Его пример другим — наука.

Что нужно сделать, чтобы предотвратить подобное в России?

Я вовсе не призываю запретить неправительственные организации как таковые. В том, что несколько человек объединяют свои усилия ради какого-то общего и полезного дела, нет решительно ничего плохого. Сам механизм НПО позволяет компенсировать недостатки государственного и муниципального управления и придать инициативе снизу организованный характер.

Если вино прокисло, это ещё не повод разбивать кувшин.

Тем более что, как свидетельствует опыт последних десятилетий существования Советского Союза, социальная группа может не быть оформлена юридически, но на результат её деятельности это совершенно не влияет.

Я уж не говорю о том, что организационно-правовые формы, свойственные некоммерческому сектору, активно используются и в современном бизнесе.

Проблема не в организациях, а в людях, оказавшихся на сегодняшний день в социальной ловушке и часто не по своей вине.

Эти люди часто характеризуются определёнными психотипами. Им сложно работать «с девяти до шести», они часто опаздывают на работу, избегают формализма в отношениях, склонны к творческим подходам — всё это было грамотно использовано теми, кто конструировал в России «третий сектор». Но если такие люди в чём-то и виноваты, то не в такой степени, чтобы от них отворачиваться.

Громадное большинство сотрудников НПО — не «предатели», не «враги», а жертвы психологической войны, которая велась против СССР, продолжилась против России, а сегодня разворачивается во всём мире против человечности как таковой.

И, как всяким жертвам войны, им необходима рука поддержки, психологическая реабилитация и адаптация к окружающей реальности.

Те, кто работает сегодня в неправительственных организациях, должны знать, чувствовать и быть уверенными, что выход из жизненного и профессионального тупика есть. Что, если они круто изменят свою жизнь, то, конечно же, поначалу столкнутся с трудностями, но трудности эти при должном старании преодолимы и результат будет стоить затраченных усилий. Что опыт, приобретённый в некоммерческом секторе, в принципе может быть конвертирован в строчки достойного резюме, соответствующий уровень заработной платы и — что не менее важно для самооценки — возможность догнать сверстников при карьерном росте.

Нужна явная или неявная, но целенаправленная государственная политика по интеграции бывших сотрудников НПО в нынешнюю жизнь.

Менеджеры кадровых агентств и бизнес-тренеры на сегодняшний день не готовы работать с бывшими НПОшниками. Они не знают, какого рода проблемы характерны для этой целевой группы. С другой стороны, уровень доходов сотрудников неправительственных организаций не позволяет им экспериментировать с перебором тренингов и кадровых агентств. Так что результат должен быть предсказуемым и ощутимым с первого раза.

Значит, необходимо подготовить по этому направлению несколько человек, представляющих наиболее крупные кадровые и тренинговые агентства. Когда остальные сотрудники этих агентств будут в курсе, кому переадресовывать заявки НПОшников, когда информация о возможности прохождения таких тренингов или о помощи в подобных ситуациях появится на сайтах агентств в Интернете, когда консультаты на популярных сайтах по поиску работы начнут давать НПОшникам грамотные советы, — ситуация начнёт меняться.

Причём советы должны касаться не только направления будущей деятельности, но и «подводных камней» при самостоятельном поиске работы. Потому что для многих абсолютно неочевидно, что «работа с клиентами» на современном языке означает впаривание всем подряд чего-то ненужного, а «прохождение секретаря» — набор уловок при той же «работе с клиентами», но на уровне чуть повыше. Важно ведь ещё и то, что большинство НПОшников заблуждались честно и жили по совести, а стало быть, для них важно, чтобы и их будущая работа была честной.

Однако этого мало.

Бывший НПОшник, переходя из некоммерческого в коммерческий сектор, чувствует себя слепым котёнком. Перед ним встаёт масса вопросов, ответы на которые для его новых коллег давно очевидны, а спрашивать и показывать тем самым свою некомпетентность рискованно. Даже понятие «социальный пакет» мало что ему говорит. И это ещё не всё. Как общаться с коллегами и с начальством? Какая информация о твоём прошлом может быть использована против тебя самого — не в смысле убеждений, конечно, а в смысле профессиональной пригодности — а какая, наоборот, будет на тебя работать? Как корректно и грамотно поставить вопрос о повышении зарплаты? Проблема ведь ещё и в том, что НПОшники не привыкли разделять рабочие и дружеские отношения. Они уже знают, что дружба с начальником открывает возможность для манипуляций их поведением с его стороны, но жить по-другому ещё не могут. Помощь нужна и в этом.

Причём первое место работы после перехода в коммерческий сектор часто оказывается потерянным для роста. Нужно приглядеться, быстро понять, по каким правилам здесь живут и что нужно знать и уметь для того, чтобы не потерять работу в течение испытательного срока. Не будучи «в теме», ты не проявляешь инициативы и начальство относится к тебе соответственно. Твоя главная цель на этом этапе — не испортить трудовую книжку и резюме преждевременным увольнением и приобрести стаж в новой сфере. Ты работаешь три месяца, полгода, год, полтора, но роста на этом месте уже не будет.

Конечно, найдутся те, кто скажет, что расчёт на государство — это проявление иждивенческой психологии и что спасение утопающих — дело самих утопающих.

Прямо как в татарской сказке «Заяц-слуга» из замечательной мультсерии «Гора самоцветов»: когда бедняк-погорелец просит у богатеев в долг зерна, те дают одно зёрнышко и говорят: посей его, вырасти — и будет у тебя урожай.

Урожай, конечно, будет. Я не сомневаюсь, что в принципе многие НПОшники могут разрешить свои проблемы самостоятельно, без помощи государства.

Загвоздка лишь в одном: на самостоятельную адаптацию и «вписывание» в новую систему требуется значительное время. Это не дни и даже не месяцы.

А время, как я уже писал, и без того работает против бывших НПОшников. Человек «за тридцать», желающий начать всё сначала, малоинтересен HR-менеджерам. Да что начать, даже продолжить что-то старое уже тяжело: по многим вакансиям ещё совсем недавно 35 лет было верхним ограничением.

Так что, если мы говорим не просто о помощи в устройстве не работу, а о полноценной социализации бывших сотрудников НПО, без государства никак не обойтись.

Тем более что опыт работы такого рода с оппозицией разной степени системности уже накоплен.

1.0x