Авторский блог Владимир Семенко 00:00 1 августа 2012

СВЯТЫЕ ЛАВРЫ

<p><img src="/media/uploads/31/8-1_thumbnail.jpg" /></span></p><p>На Западной Украине — отличные заправки. Впрочем, и на восточной — тоже. Всё чисто, аккуратно, отремонтировано. Персонал вышколенный, вежливый до тошноты, бензин хороший, неразбавленный.</span></p>

"Якоже плод красный твоего спасительного сеяния земля Российская приносит Ти, Господи, Вся святыя в той просиявшая. Тех молитвами в море глубоце Церковь и страну нашу Богородицею соблюди, Многомилостиве".

Из службы Всем святым, в Земле Российской просиявшим

"При реках Вавилона, там сидели мы и плакали".

Пс. 136, 1

На Западной Украине — отличные заправки. Впрочем, и на восточной — тоже. Всё чисто, аккуратно, отремонтировано. Персонал вышколенный, вежливый до тошноты, бензин хороший, неразбавленный. И самое главное — в абсолютно бесплатных туалетах идеальная чистота и везде есть туалетная бумага! Одно слово, Европа. При воспоминаниях о российской глубинке сразу охватывает чувство тревожной и безысходной безнадеги. Как говорится, "почувствуйте разницу". Что до автобана Львов—Киев, так это вообще песня. Говорят, построили к "Евро-12", но нам-то что за дело? Нам главное — ехать по нему хорошо. Не езда, а сплошное удовольствие. "Почувствуйте себя достойными…"

Мы едем на трех автобусах, чтобы начать крестный ход по историческому маршруту иконы Божией Матери Боголюбская (как ее в свое время перевез во Владимир, а затем в Боголюбово наш великий святой Андрей Боголюбский) с заездом в Почаев. И пока наша Таня-молитвенница, активно организуя весь автобус, распевает бесчисленные акафисты, я, как человек приземленный, слежу за быстро мелькающим за окном пейзажем. 

Позади осталась столица, почти что уже и не русская, давно именуемая в народе не Третьим Римом, а вторым Вавилоном, с ее лощеной провинциальностью; безвкусно роскошные, с нелепыми архитектурными излишествами новорусские особняки, автомобильные пробки и необработанная, кое-где застроенная дачами, а в основном заросшая буйными сорняками земля ближнего Подмосковья. Где-то в Калужской области, земля уже кое-где и обработанная, а позади привычный, до щемящей боли знакомый, чисто русский, какой-то глубинно родной пейзаж: бедные, темные, порой покосившиеся, со старыми крышами дома, похожие друг на друга, как обитатели бомжовой ночлежки; безыскусные палисадники; поля, леса, перемежаемые непременным ныне признаком цивилизации — вышками мобильной связи. Нонече мобильники у большей части бомжей и почти у всех провинциальных церковниц. Один американец (кстати, поучаствовав в знаменитом Великорецком крестном ходе) выразился в том плане, что современная Россия — это в основном бескрайние пустынные пространства, изредка перемежаемые небогатыми поселениями неприкаянных людей, не вполне понимающих, что они здесь делают и чем бы им заняться. Странная, загадочная, уснувшая, почти нищая и вместе с тем необъяснимо притягивающая земля. Бог ты мой, что мы все здесь делаем, почему не летим в теплые края? (Еврей выезжает в Израиль, оформил все документы, собрал вещи, только не знает, как попугая вывезти. С клеткой в самолет не пустят, чучело, что ли, из него сделать? И вдруг попугай говорит: "Хоть тушкой, хоть чучелом, а ехать надо"). Не так давно пережил я сильнейший момент истины на знакомой до боли платформе Струнино. Было довольно рано, где-то полвосьмого утра. Замызганно-приглаженные местные тетки, небогато одетые мужички со своей картошкой, несколько молодых женщин поприличнее, явно едущих на работу в столицу. Ничего особенного, обычные бытовые разговоры. Зять пьет, сын от рук отбился, невестка сволочь… И вдруг как-то необъяснимо резануло: вот она, реальная Россия, из которой все еще не вынули душу! Понуро и упрямо бьется за жизнь, не хочет умирать, еще на что-то надеется. Но ведь живая, живая! И это — наша Родина. 

Чем дальше от Москвы, тем больше относительного порядка вокруг, конечно, сильно разбавленного родной расхлябанностью и привычным бардаком. Еще на Брянщине, на остановке, придорожное кафе держат азеры. Вроде ничего, но подливка у риса отдает тухлинкой. И главное: туалета, считай, что и нет. В единственную кабинку выстраивается очередь. Впрочем, есть более рациональный способ: кругом полно кустов. Стиль рюс. Это, по-моему, просто национальная традиция, как неумеренное пьянство, непобедимый бардак во всем и бессмысленная лихость. (За время утомительно долгой езды по России несколько любителей острых ощущений почти на глазах "воткнулись", из-за чего в совершенно неожиданных местах образовались те же пробки). Нет, никогда мы не войдем в Европу!.. Да там нас и не ждут.

На украинской границе, к которой подъезжаем сонные, глубокой ночью, долгая процедура оформления документов. В полутьме, про себя чертыхаясь, заполняем декларацию. Некоторым не с первого раза удается. За незалежность надо платить, и рiдна нэнька щедро оплачивает патриотический труд толстомордых мужиков-таможенников в защитного цвета форме, оживленно кормящихся вокруг прибыльного государственного бизнеса. Спорные вопросы на границе решаются известно как. Что интересно: если украинские пограничники и таможенники по своей корпуленции и внешнему облику в основном подобны нашим омоновцам, то на белорусской границе нас встретили симпатичные девушки и вполне офисного вида, абсолютно не военизированные стройные ребята. Хотя бы отсюда воочию видны различия в государственной идее и всей политике. Границу между Россией и Белоруссией, кстати, в конце проехали вообще без досмотра. 

Киев, раз и навсегда воспетый в великолепных лирических пассажах до безумия любившего его главного белогвардейца Страны Советов Михаила Булгакова, встречает нас своим неуловимым шармом южнорусской столицы, солнечным сиянием, блеском золотых куполов Лавры, сдержанным, по сравнению с Москвой, оживлением площадей и улиц. Это южнорусский Питер, все очарование которого имеет своим корнем то, что он, в своей исторической части, просто не разрушен. Впрочем, столь любимый нами город сейчас сильно подпорчен нездоровым ажиотажем "евро". За вхождение в Европу тоже приходится платить, и не только в принципе нужными и полезными новыми дорогами. 

Вблизи Лавры кипит фольклорный праздник с колоритными, расшитыми платьями и рубахами, с показным конкурсом незалэжной кухни, сувенирами, разряженными в фольклорное киевлянами и туристами. Наши дамы сразу прилипают к лоткам. Украинцам хорошо: их условно народный колорит, во-первых, хорошо узнаваем, во-вторых же, всем на "постсоветском пространстве" известен и всеми любим. Фольклорный ансамбль, "спiвающий" с детства знакомые напевные украинские песни, не редкость и для московских ресторанов. Да что рестораны! На "спецмероприятиях" РПЦ это также вполне нормальный ход. По крайней мере, раньше так было. Не знаю, как сейчас, давно я на этих мероприятиях не был… 

Киев, будучи седалищем "незалэжной влады", играет в украинство с ученической прилежностью, изо всех сил тянется за званием страны культурной, европейской, силясь овладеть искусством нестрашного, политкорректного, цивилизованного национализма. Это вам не Львов, не Галиция, где за "незалэжность" много крови пролили, своей и чужой. Весь подлинный украинский национализм идет оттуда. 

В Лавре и в пещерах я не раз раньше бывал, поэтому нынешние впечатления — лишь развитие прежних, несравнимо более свежих и острых. 

Смиренного вида хитрован-монашек остановлен группой туристов. Развязная девица-мажорка (по всей видимости, гид группы) переводит. Инок что-то впаривает им насчет поста. Дают ему банку черной икры (откуда взяли?..)

Весь высокий берег Днепра, на котором располагается Лавра, поражает необычайным буйством красок, бьющим через край богатством природы, свежестью и чисто южной пышностью зелени, что покрывает все склоны. Украинцы как-то гипертрофированно любят розы. (Или это просто оттого, что юг, здесь им легче расти?). По правилам ландшафтного дизайна столько роз в одном месте не бывает — они от этого теряют свою свежую уникальность, свою прелесть и притягательность. Розы здесь повсюду. Их огромные площади, собственно, и составляющие главную приманку для любящих свой национальный парк киевлян и "гостей столицы". 

В мой последний визит весь низ склона, между колодцами преподобных Феодосия и Антония Печерских, еще не был так благоустроен и оборудован… И вверху, ближе к Лавре, тоже розы, самые разнообразные. Благоухающий сад манит созревающими плодами. Со смотровой площадки, также культурно очищенной, открывается великолепный вид на излучину Днепра, с поблескивающей на солнце тихой водяной гладью (течение отсюда практически незаметно), рыбацкими лодочками, прогулочными катерами, многие из которых частные. Плавали мы когда-то и на этих катерах, возглавляемые ныне сделавшим блестящую карьеру церковным деятелем, с огромным количеством разнообразных напитков и тем же фольклорным ансамблем. Стоять здесь можно бесконечно. Это созданная для нас Богом гармония, умиротворение, полное "здесь и теперь", когда забываешь о заботах и пребываешь в полном единстве с собой и миром. 

Тем резче для чутких натур, особенно в первый раз, бьет по душе, по нервам душно-хладный, сдавленный со всех сторон камнем воздух и вся сосредоточенно-молитвенная атмосфера пещер. Гробы, гробы, гробы… Костницы сейчас задрапированы, наверно, из сострадания к впечатлительным натурам религиозных туристов. Ну, в смысле этих, как их… Паломников. Впрочем, условно приглаженная в православное, со своим довольно уже стершимся милым южным говорком "гарна дiвчина", экскурсовод, вполне бойка, заученным голосом рассказывая о подвижниках. "Проходим, проходим. Прикладываемся к мощам. Мужчина, не из группы, пройдите вперед…" Отказаться от такого великолепия мира, сотворенной "нам на добро" мiрской гармонии (в которой нет ведь никакого греха!) ради того, чтобы буквально похоронить себя заживо, замуровать в сырой и одновременно душной каменной могиле, и ради чего?! Чтобы в столь ужасных условиях всего лишь повторять и повторять немудреные слова молитвы: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго!" Нынешние "европравославные", зацикленные на "совместимости христианства с богатством и успехом", никогда бы не додумались до такой… глупости… Как говорит моя кузина, "если в твоем возрасте у тебя нет ни денег, ни власти, то какая на… польза от твоего так называемого ума?" 

Эти пещеры — живое обвинение нынешнему "мiру", мiру в евангельском смысле, живущему для удовольствия и видящему главную и, пожалуй, единственную цель жизни в том, чтобы это удовольствие множить и множить. Они и есть наша общая живая история, история Святой Руси. 

Притерпевшись к пещерам, начинаешь различать надписи на гробницах, кратко характеризующие земное служение усопшего монаха. Вот мощи преподобных, основателей Лавры, их современников, других святых древних времен. А вот и святитель Владимир, новомученик. Среди захоронений есть и святые останки подвижников совсем недавних времен, почти что наших современников. Все эти камни омыты слезами их горячей молитвы и покаяния. Здесь кипела духовная брань, здесь проходил передний край борьбы со злом. И если бы кто-нибудь из приходящих туристов и всех этих бегущих за модой мажоров хотя бы раз увидел воочию тех страшных бесов, что монахов искушали, тут же сошел бы с ума от такого вторжения духовной реальности в приглаженную благополучием повседневную жизнь. Наши матушки говорят, как о совсем обыденном: "Ничего, скоро война. Господь исцеляет через земные страдания. Тогда и очистимся. Тогда все очистятся". Кто останется, думаю я про себя. Сколько их уже было с нами, этих малых апокалипсисов, этих земных катастроф… 

Отцы говорят, что не имеющий дара слезного, дара покаянных слез, далек от искусства духовной брани, молитвы и никогда по-настоящему не каялся. Таковы, по большей части, мы все. И эти слезы, говорят далее отцы, и есть совершенно необходимый горючий материал, без коего не возгорит молитвенное пламя, и дух наш не поднимется горe. А без того, как же мы соединимся с Богом? Но и земля питается этими слезами. Покаянные слезы подвижников и есть та живительная влага, что напояет землю энергией жизни, от чего расцветают на ней подобные райским цветы. И все цветение мира, сотворенного Богом "на добро" и так уже изгаженного грехом, сразу же прекратится, как только умрет последний подвижник, способный эти слезы пролить. Вот вам и розы… 

Из Киева едем в ПоЧаев — это главная цель нашего путешествия. Оттуда начнется крестный ход. По бокам довольно приличные каменные дома; немногочисленные встретившиеся на нашем пути обычно, по-современному одетые люди уверены в себе, в меру корректны и видно, что крепко стоят на ногах. Здесь в украинство не играют, здесь оно выстрадано и, как говорится, в крови. "Западэнцам" не нужно рядиться в фольклорно-украинские одежды, они в полной мере чувствуют себя европейцами, европейскими националистами западноукраинской национальности. 

Преодолев вышеупомянутый автобан, въезжаем на территорию Тернопольской области и сразу "чувствуем разницу". Дорога умеренно раздолбанная, в чисто российском стиле. Оно и понятно: земля эта, собственно, никогда и не была коренной "Украиной" — ее приписали к Украине искусственно. Почаев и окрестности — это чисто русский форпост, всегда противостоявший и в полной мере противостоящий сегодня инославной экспансии с Запада. Ну, или, если угодно, это наша, чисто русская Украина. Все родимые русские черты, характерные для той же Центральной России, здесь проявляются в полной мере. Купола сияют позолотой, в храмах ангельское пение, "небо на земле", но туалеты, туалеты… Дороги, дороги… Насчет дураков не знаю, не общался. Ехали слишком быстро. Впрочем, не будем о страшном. Относительно быстро преодолеваем подъездные пути, и перед нами открываются уже почаевские холмы, на самом высоком из которых сияет знаменитая Почаевская Лавра, главная твердыня Православия на южнорусской земле. 

Лавра сразу поражает и восхищает своей духовной мощью и подлинностью, которая, на мой скромный взгляд, здесь сильнее, чем, скажем, на нынешнем Валааме или даже на моих любимых Соловках. (Впрочем, Соловки — это совсем отдельная тема, связанная с сонмом новомучеников). Здесь самый нечуткий человек, если в нем есть хотя бы крупица веры, зримо ощущает ту духовную брань, что всегда ведется в глубине наших душ и здесь в полной мере выплескивается на поверхность. В Лавре вполне обыденной является новость о том, что сегодня в пять утра, перед ранней литургией, бесноватый бросился вниз с высоты третьего этажа и разбился насмерть, не в силах вынести близость к святыне. Бесноватые эти лаяли, блеяли и страшно стонали все утро во время поздней литургии, особенно во время чтения Евангелия и при выносе Чаши, в начале Евхаристического канона. Здесь чудеса и мистические совпадения, исцеления и промыслительные события воспринимаются как проявление естественной закономерности, очевидного, само собой разумеющегося хода бытия. Богослужение Лавры потрясает своей органической мощью, как явление древней Традиции нашему недостойному взору. Древнее сказание времен святого Владимира о "выборе вер" сразу всплывает в памяти, когда вопреки всему — суетным помыслам, греховной немощи, расслабленности — тому, в чем мы всегда каемся, вдруг ощущаешь свою сопричастность этой Божественной вечности, когда кажется, что так было всегда, и вправду — "не знали мы, на Небе мы или на земле". Духовники Лавры, ее устав являют собой строгость немыслимую, мало где применяемую в нынешней "Церкви перестройки". Одну очень ревностную женщину из группы не допустили к причастию за то, что съела кусочек мяса не дома, а на каком-то приёме — живой укор высокопоставленным сотрудникам синодальных учреждений, демонстративно жрущим ветчину в Страстную Пятницу и активно побуждающим к тому других. Как говаривал, помнится, один инок, "если Церковь есть духовная лечебница, то монастырь — это отделение интенсивной терапии". Лавра всегда кипит множеством народа, привычно перемалывая нескончаемый поток этих "глупых" паломников (по слову увековеченного Лесковым митрополита Киевского Филарета). Ее великолепный собор — лишь зримо архитектурное выражение ее немыслимой духовной мощи. 

Но если собор с прилегающей площадью — это тело Лавры, то пещерка преподобного Иова — ее настоящее сердце. Существует поверие, что тот, кто застрянет, пытаясь вылезти из пещерки, — неисправимый грешник, и не видать ему Царствия Небесного. Честно говоря, я не сразу решился на этот скромный "подвиг". Это "круче", чем исповедь у самого прозорливого старца: понимаешь, что шутки кончились, и теперь ты предстоишь перед лицом Самого Христа. (На самой исповеди в Лавре духовники кладут на аналой не крест и Евангелие, а икону Спасителя). И, откровенно скажу, со второго раза решившись, мысленно исповедав грехи внутри пещерки перед иконой преподобного Иова с зажженной лампадой, я испытал редкостное очистительное чувство, не после каждой исповеди бывающее. Вопреки шаблонному представлению, вылезать назад было уже гораздо легче. 

В Лавре воочию ощущаешь свою сопричастность вечной Истории — истории духовной брани с врагом нашего спасения и с его земными слугами, за нашу непопранную святую веру. Житие Иова Почаевского, великого древнего святого, достаточно известно. Гораздо меньше знакомо широкой публике житие преподобного Амфилохия, старца еще сравнительно недавних, советских времен. Бесконечно преследуемый богоборческими властями, он прославился как великий целитель и прозорливец, хотя и сподобился умереть своей смертью, удостоился, по слову Церкви, "мирной и непостыдной" кончины. Канонизирован был совсем недавно, при патриархе Алексии II, ровно десять лет назад. Но совсем недавно, уже в наши дни, был убит униатами-западэнцами, фанатиками "украинства" отец Петр Боярский, обладавший, в общем, подобными харизматическими дарами. И это не единственный такой случай! Духовная война — не сказки, как думает кто-то, она продолжается и сегодня, ежеминутно и ежечасно, и горе тому, кто забудет о ней, прельстившись минутной "удобностью" мирской жизни! Какая уж тут "толерантность"! 

1.0x