Книга К.М. Товбина «Пострелигия и ее становление в русском старообрядчестве» интересна по нескольким причинам. Во-первых, она обращает на себя внимание теоретической частью исследования, в которой поднимается проблема религии и священного в современном мире. Во-вторых, искренностью автора, которому удалось совместить жанр монографии и личный неподдельный интерес к теме. И, в-третьих, невольной наглядностью рассуждений, самих по себе представляющих предмет изучения автора.
Для того чтобы описать современное состояние религии, К.М. Товбин использует понятие «пострелигия». Что кроется в этой приставке «пост»? Сегодня в научной и околонаучной среде нередко оперируют понятиями «пострелигиозного», «постсекулярного», «постатеистического», подчеркивающими новый статус и новое качество религии. Эта новизна прочитывается самым различным образом. Понятие «постсекулярное» в разной степени реабилитирует религию в секулярном мире. Если Ю. Хабермас, отведет религии роль меньшинства, М. Кинг примирит науку и религию, то Дж. Милбанк, напротив, выступит за доминирование христианства в современном мире. В понятии «постатеизм» религия переосмысливается как сфера личного дела, индифферентная к авторитетам, институтам и догматам (М.Эпштейн). Понятие «религиозный постатеизм» означает смерть научного атеизма и сосуществование двух истин – религии и науки, которые находятся в отношениях взаимообучения (П. Полонский). Термин «пострелигия» не является изобретением К.М. Товбина, к нему прибегают А. Морозов, А. Дугин и другие исследователи, трактуя его каждый на свой лад. Для К.М. Товбина пострелигия означает имитацию религии, игру в религию и невозможную попытку возродить ее. Современная постмодернистская, как определяет ее автор, эпоха, выступая с критикой модернизма, не отвергает религию, но, напротив, прибегает к ней, подражает ей и стилизуя свои построения под нее. Зачем? Затем, чтобы убить сакральное. Религия, в трактовке К.М. Товбина, оказывается не хранилищем сакрального, но средством отстранения от него. Пострелигия преодолевает не религию, но, по словам К.М. Товбина, Традицию. «Религия же, - говорит К.М. Товбин, - представляется накоплением тех предпосылок, которые по мере своего развития могут создать полный противовес Традиции – абсолютно в(несакральное) мышление» (с. 13). А потому пострелигия есть высшая форма десакрализации. О каких предпосылках идет речь?
Здесь К.М. Товбин затрагивает самый нерв современного сознания. В чем его суть? В плюрализме. Что такое плюрализм? Это «смерть Бога». Товбин пишет: «Именно против центризма было направлено движение мысли классиков постмодернистской философии; они не боролись с Богом или со Священным – они боролись с наличием места, которое Священное могло занять» (с. 80). Пострелигиозное сознание характеризуется признанием множества смыслов и, как следствие, отсутствием единого центра и иерархий. Оно ориентируется на индивидуальную сферу чувств и предпочтений «верующего» и отрицает внешние авторитеты, открывая дорогу «приватной», как сказал бы Луман, религии, то есть религии на свой вкус. Оно синкретично и безосновно и бытийствует не трансцендентным, но, по выражению автора, трансцендированием себя.
Пострелигии К.М. Товбин противопоставляет Традицию. Следуя традиционалистской школе (Р. Генон, Ю. Эвола, Т. Буркхардт, А.К. Кумарасвами, Ф. Шуон, Х. Смит, Ж. Борелль, Дж. Катсингер, М. Али Лахани, М. Сэджвик, С.Х. Наср и др.) и нередко цитируя А. Дугина, К.М. Товбин понимает Традицию как «цепь непрерывной и непрестанной смыслопередачи Священного» (с. 37). О каком священном идет речь? К.М. Товбин, уподобляя себя теоретикам священного Р. Отто и М. Элиаде, заявляет, что не готов дать определение священного, но намерен перечислить его атрибуты (с. 37).
Традиция как хранилище священного предполагает цельное сознание, для которого деление мира на сакральную и профанную сферы является вторичным. Исконно все сферы бытия были связаны и подчинены священному. «Всё изначально священно; «профанность» – лишь результат особой человеческой деятельности по сокрытию Священного», - говорит К.М. Товбин (с.42). Для традиции нет сферы, отделенной от сакрального. Сакральное проявляет себя везде, во всех сферах бытия, в каждой мелочи быта. Цитируя С.А. Зеньковского, К.М. Товбин пишет: «Для стояния в Традиции вся повседневность должна выглядеть как «лучезарный храм с вечным служением литургии, объединяющей Бога и мир»» (с. 63). Обращение к Богу «присутствует во всех, даже самых интимных и доведённых до автоматизма мелочах» (с. 64). Традиция имеет потустороннее измерение. По отношению к ней человек пассивен. «Традиция, - говорит К.М. Товбин, – дело не человеческое. Человек может быть или не быть лишь орудием самореализации Традиции; но полноправным субъектом Традиции является действующий Бог» (с. 42-43). Традиция предполагает единый центр, единственную Истину – «Бога и Священное» (с.48). Она иерархична и упорядочена вокруг своего центра. Жизнь в Традиции задает ритуал, который позволяет со-причаститься священному. Таким образом, К.М. Товбин задает ряд последовательных противопоставлений. Раздробленности сознания и мира он противопоставляет цельность, локальности – тотальность, замкнутости – трансцендентный горизонт, самодостаточности – пассивность, ацентричности – центрированность, множественности – абсолютную единственность, безыерархичности – строгую иерархичность, умозрительности – ритуал, хаотичности – порядок, аморфности – различие, непрестанной динамике – статику неподвижных принципов. Однако это интеллектуальное сражение с принципом плюрализма не может быть выиграно. Дело здесь не в отдельных неточностях и проблемных пунктах в рассуждениях автора, который может, например, охарактеризовать постмодернистский мир как мир с «эгоцентрической духовностью» (с. 7), тогда как постмодернизм устраняет всякие бинаризмы и не знает понятия духовности; или, говоря об ацентричности постмодернистского сознания, вдруг упрекать его во вращении вокруг «воображаемого», «несакрального» центра (с. 15-16); или же спорно трактовать иерархию как доминирование догмата над литургией и освящением быта (с.48) и т.п. Дело в основании предложенного дискурса. А основанием его оказывается понятие «сакральное». Создав надежные тылы из традиционалистской традиции, К.М. Товбин с легкостью прибегнул к этому понятию. Однако оно влечет за собой неминуемые последствия. Что такое священное для традиционалистов? Это синкретическая категория.
Рене Генон и его сподвижники видят мир как прогрессивное удаление от первоисточника и истины мира. Что им позволяет это видеть? Французу Генону, принявшему ислам, это позволяет видеть индуизм и знание античной традиции. Для него Кали-юга оказывается тождественной «железному веку» Гесиода, а алхимическая триада серы, ртути и соли – эквивалентной триаде духа, души и тела. Родиной «примордиальной традиции» для него выступает мифическая Гиперборея («Кризис современного мира»). Генон называет религию изобретением Запада и определяет ее как одну из форм традиции, соответствующую западному менталитету, склонному к сентиментализму, а потому нуждающемуся в теологии и вере, которую вопреки Евангелию понимает не как уверенность в невидимом, но как чувство симпатии, противоположное «интеллектуальному состоянию несомненности». Более совершенной формой традиции он считает метафизическую, характерную для Востока. «Под различными формами, - говорит Генон, - проявляется сущностное единство всех учений» («Восток и Запад»). Религий много, форм традиции много, но изначальная Истина и «Вечная мудрость» едина. Доктрины, облекающиеся в формы, тождественны. «Всякая истина, - продолжает он, - исключает ошибку, но не другую истину (или, лучше сказать, другие аспекты истины)». Согласие всех учений, которое не означает упразднения их различий, доступно, если окинуть их взором сверху. Это видение открывается тому, кто, избрав одну из форм, последовал ей до конца и очутился «на пересечении всех путей». То есть тому, кто преодолел частность формы и понял, что есть различные способы выражения единой Истины. «Мы, - говорит Генон, - видим глубокую согласованность под разнообразием форм и в то же время мы видим смысл существования этих множественных форм в различии условий, к которым они должны быть приспособлены». Ожидая упреки в синкретизме, Генон заявляет, что в отличие от характерной для этого феномена внешней связи различных элементов, его теория предлагает подлинный синтез на основе фундаментального принципа. Она исходит не из периферии знания, но из его центра. Но возникает вопрос: какова природа этого центра? Природой его оказывается абстракция. Этот фундаментальный принцип есть плод абстрактного мышления индивида, который, говоря о «надиндивидуальных состояниях» и высшем Я, предлагает свой частный взгляд на вещи возвести до трансцендентного основания. Сама суть этого принципа заключается в абстракции, ибо что есть священное как не абстракция? Генон противопоставляет абстракциям непосредственное познание истины, но оставляет понятие истины пустым.
Священное в данном случае отличается от осуждаемого синкретизма тем, что строится на представлении о привилегированном взгляде извне на все культуры. Но такой взгляд может принадлежать только Богу, и его место теперь занимает посвященный эзотерик. Теория «примордиальной традиции» превращает Бога в имманентную величину, редуцируя Его до средства достижения воображаемой истины. Сама по себе категория «священное», вопреки ожиданиям традиционалистов, предлагает обратиться к дискурсу плюральности, ибо вместо конкретного трансцендентного Бога она обращается к бесконечности истин и ее, как говорит Генон, «аспектов». Генон полагает область этих истин трансцендентной и неподвижной. Но что значит трансцендентное по ту сторону трансцендентного? Что значит трансцендентное по ту сторону Бога? Или что значит традиция, преодолевающая религии? Это означает «демифологизацию» Бога. Сверх-трансценденцией оказывается индивидуальный интеллектуальный опыт. В чаемом синтезе непреходящее обнаруживает себя как преходящее, заставляя индивида опереться на свой интеллект. Ритуал для этой теории в идеале лишен религиозной составляющей, ибо в религии, полагает Генон, социальные и чувственные элементы преобладают над интеллектуальными, последние же являются главными.
К.М. Товбин придерживается заданного синкретизма. Еретиков и христиан он обнаруживает по разным сторонам одной и той же «примордиальной традиции» (с. 47). Автор прибегает не только к терминам «сакральное-профанное», «божественное», но и к парам «трансцендентное-имманентное», «горнее-дольнее» и сбивчивому выражению «священное и Бог». Он приравнивает понятие «Традиция» к понятию «сакральное», понятому со ссылкой на Отто и Элиаде как «ощущение Божественного наполнения мира и единства мира в Боге» (с. 41). К.М. Товбин и сам видит, что такое понимание сакрального ««подпорчено» антропометрикой» (с. 41), однако оно не просто «подпорчено», но представляет собой имманентизацию Бога, редукцию Его к ощущению единства мира. Ожидая упреки, автор тут же обращается к объективности – к вере традиционалистов в «наличие священных смыслопередач Исконного» (с. 41). Но что есть «Исконное», «Начало», «Сакральность»? О каком Боге в связке с сакральным все еще упоминает К.М. Товбин? Тождественны ли эти категории трансцендентному? Категория «священное», посредством которой преодолевается культ, трансцендентный Бог и религия как нечто временное и по существу своему ограниченное, есть одно из проявлений описанной автором пострелигии. Для «священного» характерен и принцип плюрализма, и редукция трансцендентного к субъективности, и отведение религиознозному ритуалу вторичного места. Автор сетует, что сегодня Бог является продуктом выбора человека. Не Бог избирает верующего, но человек Бога. Священное, однако, и есть то а-теистическое понятие, которое отражает указанную перемену.
