СВИДЕТЕЛЬСТВА ТОРЖЕСТВА ПРАВОСЛАВНОЙ ВЕРЫ, ЕЁ ОТЛИЧИЙ ОТ ДРУГИХ ВЕРОИСПОВЕДАНИЙ – 3
Продолжение
«Искусство питается откровениями, прозрениями, но они невозможны без глубокой внутренней работы».
Андрей Бычков (из интервью Андрея Смирнова с писателем).
Возможно, любовь к Природе – во всех её проявлениях! – и к словотворчеству, каждодневное стремление к тому, чтобы всё в доме дышало уютом и чистотой, занятия норвежским языком и необходимость бывать время от время на светских приёмах – всё это смягчило бы удар, нанесённый душе разлукой с дочерью. Если бы… если бы надо мной не господствовало чувство сострадания, которым наградила меня природа от рождения. Этими словами я хочу сказать, что чужую боль воспринимала с юных лет как свою собственную.
Случилось так, что хозяйка дома, которая сдала нам этот трёхэтажный коттедж под корпункт, вскоре после подписания контракта заболела – самой страшной, считающейся неизлечимой болезнью.
Но и этот удар по моей сверхчувствительной душе оказался бы, возможно, не столь сокрушительным и всё постепенно бы забылось, если бы я не увидела её перед тем, как ей лечь в больницу, из которой она уже не вышла. Но судьба судила иначе.
По условиям контракта, в доме должна была быть стиральная машина. Поскольку же её не оказалась, я позвонила хозяйке дома и попросила привезти её мне.
Норвежцы – люди очень обязательные и в высшей степени порядочные, честные, – в этом я многократно убеждалась за годы жизни в Осло. Я к тому, что не прошло после моего звонка и недели, как в один из мрачных ноябрьских дней 1978 года раздался звонок. Открыв дверь, увидела на пороге хозяйку дома со стиральной машиной, которую мы вдвоём с трудом вкатили в прихожую.
Когда машина была установлена в специальном для неё помещении на первом этаже, я предложила норвежке выпить по чашечке кофе, но она отказалась. И тут, внимательно посмотрев ей в лицо, я обратила внимание на мертвенную бледность, разлитую в его чертах:
– Как Вы себя чувствуете? – участливо спросила я её, – Вы так бледны...
– О, очень плохо, – ответила она. И вдруг, совершенно неожиданно для меня, она берёт мою правую руку и проводит по области желудка: «Что может означать то, что произошло со мной за какой-то месяц?» – спросила она, пристально глядя мне в глаза.
Я сразу догадалась, в чём дело, но выдержала её взгляд, устремлённый на меня: в нём была такая надежда на чудо!
– Как Вы думаете, что бы это могло быть? – снова спросила она меня.
– Боли есть? – спрашиваю её.
– О да, ещё какие! – был ответ.
– Думаю, ничего страшного у Вас нет, – как можно более непринуждённым голосом ответила я. – Всё обойдётся, вот увидите...
Я нахально врала ей, глядя в глаза, а я ненавижу ложь. Но и сегодня, вспоминая этот эпизод, нисколько не раскаиваюсь в том, что солгала в тот момент: такие больные не должны знать правду! – убеждена в этом. И жесток тот врач, который, подобно палачу, стоит у изголовья больного и выносит ему смертный приговор.
В клятве Гиппократа, которую будущие врачи приносят перед тем, как получить диплом, необходимо внести, на мой взгляд, дополнение. В ней должны обязательно присутствовать следующие слова: «Клянусь: если болезнь пациента смертельно-опасная, он до последнего вздоха не узнает, что, возможно, обречён».
В самом деле: разве может врач знать, сколько человеку отпущено на роду? Даже Иисус Христос избегал отвечать на вопросы, касающиеся времён и сроков, уклончиво говоря, что о них знает только Отец Его небесный. Да и как можно исключать возможность действий в таких случаях Высших Сил? Ведь случалось, и не раз, когда и мёртвые оживали!..
Услышав мои ободряющие слова, лицо хозяйки просветлело:
– Вы так думаете? – спросила она меня снова, уже более спокойным голосом.
– Убеждена в этом, – твёрдым голосом ответила ей.
О, каким радостным блеском засветились вдруг её глаза! Потому, что в её сердце ожила утраченная было спасительная надежда на выздоровление. «Может, – говорили они мне, – и в самом деле всё обойдётся!..». Но прошёл ещё месяц, и я узнала, что она... умерла: мне сообщили об этом по телефону.
***
Это известие ошеломило меня. Положив трубку, я часа два сидела на диване, не двигаясь. Внутри у меня было как после страшного пожара.
А спустя несколько дней после этого известия почувствовала сильное недомогание: в ногах появилась предательская слабость, во рту – сухость, совершенно пропал аппетит.
Вечером того же дня, лёжа в постели, моя рука непроизвольно потянулась к области желудка и стала ощупывать его. Нащупав там некий комок, похолодела. В голове мелькнула страшная догадка.
Тоска по дочери, мрачные осенние дни при полном отсутствии солнца в небе на протяжении трёх месяцев, наконец, это страшное для моей впечатлительной души известие о смерти хозяйки дома – сравнительно молодой ещё женщины! – сделали своё дело: я слегла. И с каждым новым днём всё более и более утверждаясь в мысли, что заболела той же болезнью, что и покойная хозяйка дома, и что мне остаётся жить месяца два, не больше.
Меня не пугала смерть, нет. Но одна мысль о том, что моя горячо любимая четырнадцатилетняя дочь будет вынуждена пережить такое страшное горе, приводила в отчаяние: я металась, как в тяжёлом бреду. В голове же снова и снова проносилось: «Такая даль! Такие ужасные расстояния!» Эти мрачные мысли в кровь раздирали и без того кровоточащие раны души.
Так прошло несколько дней. Слабость в ногах была уже такой сильной, что я с трудом вставала с постели, с трудом одевалась, умывалась и спускалась на второй этаж, в гостиную. Там я садилась на диван и часами сидела, не двигаясь, погружённая в свои мрачные мысли. На первый этаж я совсем перестала спускаться.
Вначале я ежедневно, по несколько раз, подходила к зеркалу и тщательно изучала своё лицо: мне казалось, что за эти несколько дней оно сильно подурнело, отчего жизнь ещё стремительней стала терять для меня всякое значение.
А ещё через день или два мои мысли приняли совсем другой оборот: я во всём стала винить свой возраст: «Это он, – восклицала я снова и снова горестным голосом, – убивает в женщине всё самое лучшее и доводит её вначале до болезней, а потом и преждевременной смерти...».
Тогда, в самом конце 1979 года, я ещё не задумывалась над вопросом, что составляет истинную красоту человека – как мужчины, так и женщины. Не знала, что настоящая красота больше духовного, чем физического происхождения; что в то самое время, когда беспечная молодость с её телесным совершенством уходит, – ей на смену спешит внутренняя красота – души, сердца и зрелого ума. При условии, конечно, что женщина не растрачивала бездумно свои юные и молодые годы, а денно и нощно трудилась, вылепляя в сокровенных глубинах своё истинное «Я» – духовного двойника, которому Господь Бог и судил жизнь вечную.
Это было тем более удивительно для моего не зрелого ещё в духовном плане ума, что в стихотворении, созданном ещё в начале 70-х годов, в Лондоне, посвящённом месяцу Июню, отчётливо прослеживается эта мысль:
Какое небо синее в Июне!
Как изумрудна и пышна листва, трава!
Как трудно мне поверить, что отныне
Пойдёт на убыль лета дивная краса!..
Но как бы щедро солнце не светило,
И как не буйствовали б краски дня, –
Иная в недрах года зреет сила,
Что всё сильней сейчас влечёт меня.
Если эта «иная красота» зреет в недрах природы, то она обязательно зреет и в недрах человека! – сегодня это представляется уму так ясно и понятно. Но в описываемое время я всё ещё жила одними чувствами, без участия в делах и поступках поверхностно мыслящего разума.
«И слава Богу! – воскликнула я мысленно, когда это открытие впервые прочертило след в моём сознании.
Потому «Слава Богу», что водительницей женщины на первых порах было назначено быть душе. Если же она то и дело отмахивалась от её предостерегающих возгласов в отроческие, юные и молодые годы, ей не только грозило сбиться с возрастом с пути, заповеданного от рождения ПРОМЫСЛОМ Божиим, но и преждевременно состариться или даже погибнуть: если не физической смертью, то духовной.
***
Сегодня-то я хорошо знаю, что духовный разум человека созревает последним, и не ранее сорока девяти лет: мудрые Эллины и в этом вопросе на тысячелетия обошли современных учёных- атеистов, ни на шаг не приблизившихся к пониманию истинной природы человека. И, как ни странно это может показаться иному скептику, упорно отрицающему существование Бога Живого, подтверждением моим словам является то, что именно в сорок девять лет я почувствовала себя человеком разумным. Физически почувствовала, не только умственно.
С целью восполнить пробел в этой наиважнейшей области человеческих знаний, из числа людей, не обладающих учёными степенями, двигаемых по жизни одной могущественной Верой или Промыслом Божиим, и выдвигается время от времени человек с творческим складом души и сердца, который тщательно готовится Высшими Силами к принятию основ этого сокровенного ЗНАНИЯ. Для того, чтобы в своё время передать его другим людям! – с помощью послушных ему художественных средств и того материала, который, с первых шагов его сознательной жизни и на протяжении многих и многих лет, копился в душе, перетекая постепенно в область его сердца, а потом – и ума.
И подобно тому, как сквозь густой туман появляется внезапно в небе солнце, всё и вся освещающее своими лучами, наступает день, когда сознание такого человека, осветившись изнутри хлынувшим светом, видит то, что было годы и десятилетия сокрыто от него.
С этого момента духовно прозревший человек и начинает видеть невидимое прежде, и слышать неслышимое. Но! – до осмысления умом всего увиденного и услышанного духовным взором ещё далеко. Это долгожданное для творческого человека время наступит тогда, когда он вступит на последний этап творчества. А произойдёт это при одном условии: что он с достоинством выдержит испытания, ниспосылаемые ему время от времени свыше, и устоит перед многочисленными соблазнами, с юных лет рассыпаемые дьявольскими кознями перед глазами и под ногами.
Пока человек молод и физически здоров, он не задумывается о многом, что надлежало бы ему знать с детских или хотя бы отроческих лет. В силу чего, стоит ему почувствовать первое серьёзное недомогание, как ему во всём начинает мерещиться печальный исход. Всему виной здесь отсутствие Бога в сердце. Ибо вместо того, чтобы во всеоружии Святой Веры, с заключённой в Ней Божественной Любовью, броситься на извечного врага Бога и человеков, такой человек беспомощно опускает руки, предоставляя вражьим силам полную свободу действий в отношении себя, своей души и сердца.
Наш прославленный русский философ – Иван Александрович Ильин – призывал сопротивляться злу силой. Другой наш современник – поэт Станислав Юрьевич Куняев – в одном из своих лучших стихотворений, утверждает. что даже «Добро должно быть с кулаками!» Мои многочисленные жизненные, творческие и духовные опыты подтверждают истинность обоих тезисов.
Многого я не знала ещё в начале 80х годов. Не знала, что, в отличие от мужчин, которые, будучи призваны изначально Богом жить не чувствами, а разумом, довольно твёрдо стоят на земле, женщины живут больше в своём пылком воображаемом, чем действительном мире.
Не знала я тогда толком и особенности собственной природы. Никогда не задумывалась над вопросом отличия души – от сердца, сердца – от ума: эти сокровенные знания придут спустя много лет. Уже на Родине, в Москве.
В силу всего, сказанного выше, на протяжении многих лет я не придавала особого значения ни поэтическому дару, от рождения запечатлённому в душе; ни щедрому, любвеобильному, – и, в то же самое время, целомудренному сердцу; ни богатейшему воображению. А сколько захватывающих дух полётов в никем неизведанные до меня просторы вселенной совершила я благодаря всему этому богатству! С кем только не встречалась в своих пророческих сновидениях! – даже с Гомером, который и вывел меня после возвращения из заграницы на Родину из дремучей лесной чащи словесного происхождения на едва различимую тропинку.
Но, в то же самое время, сколько мучительных душевных терзаний я пережила из-за этих своих природных свойств с той поры, когда занялась серьёзно стихосложением, подчинившись требованиям таинственных гонцов, которые стали из ночи в ночь являться мне во сне на протяжении шести или семи месяцев сразу после приезда в Лондон (14 октября 1969 года).
Вспоминая сегодня те далёкие уже годы, думаю: не потому ли Промысел Божий не торопил меня с головой погрузиться в занятия Поэзией, что не окрепли и не созрели ещё к тому времени силы души, сердца и ума? К тому же, слишком мало ещё было жизненных, творческих и духовных опытов. Да и те, что присутствовали внутри меня к описываемому времени, не были осмыслены. Ибо для того, чтобы это произошло, силы души должны были перетечь в область сердца, объединиться с ними и начать перетекать в область разума.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
