СВИДЕТЕЛЬСТВА ТОРЖЕСТВА ПРАВОСЛАВНОЙ ВЕРЫ, ЕЁ ОТЛИЧИЙ ОТ ДРУГИХ ВЕРОИСПОВЕДАНИЙ
Отличительным признаком Православия является проявление в жизни того или иного человека действий Промысла Божия. Если таких действий не наблюдается, мы имеем дело не с Православной, а какой-то другой верой. Насколько же могущественны эти проявления в жизни как отдельных людей, исповедующих Православную Веру, так и целых народов, можно проследить, читая Святоотеческую Литературу.
Но я не ставлю целью обращаться к примерам, взятым из книг других авторов. Ибо, начиная с конца 70-х годов прошлого столетия, периода моей жизни в Англии, Лондоне, со мной происходило такое обилие не объяснимых на тот момент незрелым в духовном плане умом событий, что потребовалось двадцать с лишних лет, чтобы докопаться до их истинных значений.
То же самое произошло и после приезда с семьёй 1 августа 1978 года в Норвегию, Осло. На одном из таких событий я и намереваюсь остановиться сейчас.
***
Мы прилетели в Осло всей семьёй – муж, наша четырнадцатилетняя дочь и пишущая эти строки – 1 августа 1978 года. Через месяц нам предстояла разлука с дочерью, впервые за четырнадцать лет: в Осло было всего четыре класса советской школы, дочери же предстояло пойти 1 сентября в восьмой класс.
Многие говорили мне, что это безумие – везти дочь в такую даль на один месяц. Но я редко прислушивалась к чужим мнениям, предпочитая иметь собственное. То есть следовать тому, что подсказывали душа и сердце. Сердце же говорило, что нам нужно поехать в Норвегию всей семьёй; что мой первый день рождения на норвежской земле – 19 августа – мы должны отметить втроём.
Накануне, 18 августа, на семейном совете было принято решение не устраивать застолья дома, а выехать на природу. Муж предложил поехать на остров Бюгдой – «Большой остров», как дословно переводится его название, – и мы с дочерью с радостью согласились с ним.
19 августа, как известно всему миру сегодня, большой христианский праздник – День преображения Господня: кто не знает об этом? Но лично мне это стало известно только в начале 90-х годов, в Москве, спустя шесть или семь лет после возвращения из Норвегии домой. И тот факт, что именно в этот знаменательный день, в десять часов утра – в день и час моего рождения, – моё лицо, преобразившись внезапно на виду двадцати с лишним норвежцев (случилось это событие на открытой корме парома, направлявшегося от набережной Осло к острову Бюгдой (в переводе – Большой Остров)), превратилось в миниатюрное солнышко, должно настроить каждого неверующего в Бога и действия Его могущественных СИЛ, на размышления. Поскольку же свидетелями этого первого чуда в моей жизни стали двадцать с лишним норвежцев разных возрастов, я не имею права умолчать о нём: как известно из книг Святоотеческой Литературы, умолчанием о проявлениях Божиих сил через конкретного человека, предаётся Господь Бог.
Случившееся со мной в тот день и час на открытой всем ветрам корме норвежского парома, на виду у множества не знакомых мне людей, так далеко выходит за пределы того, что мы называем обычной, повседневной жизнью, что многие просто не поверят моему рассказу. Что и случилось, когда, года два назад, в первый раз опубликовала свой необычный рассказ на сайте нашей Газеты: Сокуров и Фёдорова тут же попытались дать объяснение происшедшим тогда со мной событиям с точки зрения науки. Запамятовав, что Вера имеет дело с нематериальным, духовным миром, Наука же – с тем, что можно увидеть плотским зрением и пощупать руками. А не поверят описанию этого чуда сейчас – не поверят и другим, тесно связанным с первым. Чтобы этого не произошло, остановлюсь на событиях того памятного утра как можно подробней.
***
Утром 19 августа я проснулась, по своему обыкновению, очень рано – в пять или шесть часов утра. Тщательно продумала свой дневной наряд: после приезда в Осло эта поездка была моим первым «выходом в свет» и мне хотелось выглядеть так, как выглядела не так давно на посольских приёмах в Лондоне.
Я остановила свой выбор на батистовом платье с овальным вырезом на груди светло оранжевых и жёлтых тонов, придающих ему праздничность; тщательно уложила густые и длинные волосы, в тон к платью подобрала обувь.
По привычке, выработанной с детства, стоило мне переступить порог своего дома, я первым делом обращала глаза к небу: как осознала это уже в зрелом возрасте, мне было каждый раз необходимо зафиксировать в подсознании состояние небесного свода на тот или иной момент моей жизни.
Точно так же я поступила и в то памятное утро 19 августа 1978 года: выйдя за порог Посольского Дома, где нас троих поселили на время, до снятия квартиры или коттеджа под корпункт газеты, нордическим корреспондентом которой был назначен муж, я подняла голову к небу и увидела, что оно было затянуто полупрозрачной дымкой, напоминавшей тончайшей работы шёлковую кружевную ткань. Поскольку же мне очень хотелось, чтобы в день моего рождения в небе сияло ласковое солнышко, на мою впечатлительную душу сразу же набежала тень и лицо омрачилось.
***
Начиная с сознательного возраста и во все последующие этапы моей жизни, солнце играло не до конца понятную уму до недавнего времени, но очень важную роль. Это подтвердили и стремительно развивающиеся после приезда в Осло, поистине чудесные, знамения небес.
До причала, где мы должны были сесть на паром, было с пол часа ходьбы. Но вот и он. Мы купили три билета и, поскольку паром уже стоял, готовый к отплытию, взошли на палубу, прошли довольно длинный салон и вышли на корму. Она была полупустой. С облегчением вздохнув, мы заняли три места справа от входа: дорога от Посольского дома до набережной была нам не знакомой, и мы изрядно устали.
Когда пассажиры заполнили салон и корму, паром, плавно качнувшись, почти бесшумно отошёл от набережной и, развернувшись, взял курс на Бюгдой. Солнышка всё ещё не было, отчего все пассажиры на корме сидели, подобно мне, с грустно-печальными лицами.
Вокруг нас троих на открытой дугообразной корме разместилось с десятка два пассажиров разных возрастов – от мальчика шести или семи лет, сидевшего на коленях отца прямо напротив меня, и до преклонных лет супружеской четы, которым было под девяносто: норвежцы, как известно, самые стойкие долгожители на земле.
Верная себе, едва паром отплыл, я незаметно обвела лица сидящих напротив и сбоку от меня норвежцев пытливым взглядом: подобно мне, они время от времени вскидывая глаза к небесам.
И вдруг все, как один, заулыбались, отчего ещё минуту назад казавшиеся безжизненными человеческие лица мгновенно ожили, наполнились движением и светом: это выглянуло, наконец, долгожданное светило.
Наши места оказалась очень удачными: мы сидели прямо напротив солнышка, сияние которого с каждой секундой всё возрастало. Впечатление было такое, что ему надоело блуждать по небу и оно решило спуститься вниз, к людям. Обрадовавшись ему, как долгожданной встрече с близким другом, я подставила лицо его лучам и, закрыв глаза, с наслаждением купалась в его сиянии, жадно поглощая водопадом льющиеся с небес на землю солнечные потоки, свет и тепло.
Минуты через две или три я открыла глаза и… вздрогнула: взоры всех пассажиров были устремлены на моё лицо.
Что произошло? – мысленно спросила я себя, не зная, что и подумать, отчего сильно смутилась и жаркий румянец не замедлил залить щёки. Инстинктивно подобравшись и выпрямив свой и без того прямой стан, устремила глаза прямо перед собой и начала мысленно перебирать в уме предметы своего туалета, решив, что в нём допущена некая несуразность, непродуманность. Но всё должно было выглядеть безупречно!
Я терялась в догадках. Ни мужу, ни дочери, сидящим по обе стороны от меня, не было видно моего лица. Да им и не приходила в голову мысль повернуться ко мне и взглянуть прямо в лицо. Скованные внезапно разыгравшимся перед нами, почти театральным действом, подобно мне, они инстинктивно подобрались внутренне и, устремив глаза прямо перед собой, с напряжением ожидали дальнейшего развития событий.
***
Прямо напротив меня сидел молодой норвежец с мальчиком лет шести или семи на коленях. Вдруг он снимает сына с колен и, легонько подтолкнув в спину, направляет ко мне. Я ещё более смущаюсь: как мне поступить в данном случае? Что я скажу этому ребёнку? Ведь и двух слов не свяжу по-норвежски, – проносится в голове. И слышу вдруг чёткий совет изнутри: «Поступи так, как подскажет тебе сердце». Ободрённая неожиданной поддержкой, я успокаиваюсь немного и, когда ребёнок уткнулся мне в колени, ласково обняла его за плечики, погладила по головке, и отправила назад, к отцу.
Справа от нас, в самом углу, сидела супружеская чета весьма преклонного возраста: обоим было под девяносто, не меньше. Обоим не было видно моё лицо и, чтобы заставить меня повернуться к ним, пожилая норвежка обратилась ко мне с какими-то словами. Повернувшись к ней, я вежливо, не перебивая, выслушала её довольно длинную речь. Когда же она замолчала, сказала по-английски, показав глазами на мужа и дочь, что мы из Советского Союза, что прилетели в Осло совсем недавно – 1 августа, и по-норвежски, к сожалению, ещё совсем не говорим.
После этих двух инцидентов на корме установилась напряжённая тишина. Паром приближался к Бюгдою. Поскольку же это был наш первый выезд за пределы Осло, мы, вполне естественно, сильно волновались. А тут ещё это неожиданное происшествие!
Погружённая в свои мысли, на какое-то время я отвлеклась от происходящего на корме и, опустив глаза вниз, уставилась на палубу: мне было нестерпимо видеть такое количество глаз, прикованных к моему лицу. Спустя минуту или две я снова подняла глаза вверх и с облегчением вздохнула: норвежцы отвели, наконец, от моего лица взоры и каждый был занят самим собой. А тут и паром причалил к берегу. Пропустив всех вперёд, мы покинули корму последними.
***
Оказавшись на берегу, мы направились в первую очередь на поиски летней резиденции норвежского короля. Осмотрев дворец и просторный сад, окружавший его, повернули в сторону знаменитого музея Тура Хейердала, осмотрели выставленные в его павильонах лодки «Ра» и «Кон-Тики», после чего решив, что на этом наша познавательная программа может считаться завершённой, отправились в направлении берега фиорда; облюбовали укромное местечко под раскидистой кроной столетней ели, и устроили под ней свой первый немудрёный пир на норвежской земле.
Захваченная новыми впечатлениями, я скоро забыло о том, что произошло на пароме. Но по возвращении домой всё вспомнилось в мельчайших деталях. Но как я не силилась найти случившемуся на пароме утром разумное объяснение, мне это не удавалось. А вскоре и сам инцидент забылся. Он напомнил о себе года два или три спустя, уже в другой стране – в Финляндии, в гостинице, расположенной в пригороде города Тампере, куда мы приехали с мужем по заданию редакции: освещать ход проходившего в то время там мирового чемпионата по хоккею.
***
Мы сняли гостиничный номер в загородной гостинице, расположенной в пригородах города. На второй или третий день после приезда, утром, я стояла у окна своего небольшого однокомнатного номера гостиницы, расположенной в лесу. Собкор газеты рано уехал в город, – брать интервью у тренера нашей команды – Вячеслава Тихонова – и ставшего к тому времени почти легендарной фигурой вратаря нашей сборной – Владислава Третьяка.
Оставшись в номере одна и не зная, чем себя занять, я подошла к окну и долго-долго смотрела на раскинувшийся за ним крохотный парк с зелёной, тщательно подстриженной, лужайкой и несколькими раскидистыми деревьями, росшими на некотором отдалении от окна, в самом углу парка.
Было около десяти часов утра, но солнышко ещё не показывалось, отчего грусть-печаль мало-помалу стала заползать в душу. Оторвав взгляд от тонущей во мгле лужайки и нескольких старых деревьев, росших в саду, я подняла голову вверх и долго пристально смотрела в небо. Из моих глубин, одна за другой, к невидимому мной солнышку возносились слова, схожие с молитвами. Но мне и в голову не могло прийти тогда, что я молилась! – так далека была ещё в то время от Бога и Его небесной обители.
Так прошло с пол часа. Наконец солнце, словно услышав мой страстный призыв, обращённый к нему, показалось в небе. По-богатырски широко раскинуло вокруг себя яркие лучи и медленным, торжественным шагом властелина, которому всё и вся подвластно на земле, в считанные секунды заполнило всё пространство вокруг себя.
И как же всё сразу изменилось в саду! – как по мановению волшебной палочки, в единый миг, каждая травинка и каждая веточка заулыбались, засветились внутренним светом, который выплеснулся наружу безудержным ликованием. В ветвях деревьев весело защебетали птицы, защёлкал где-то невидимый мной соловей. Переполненная впечатлениями от увиденного, мне очень сильно захотелось вдруг выйти в садик; подставить лицо солнышку и побыть с ним наедине...
«В самом деле, – вдруг слышу голос изнутри, – почему бы тебе не пойти и не проверить дверь, ведущую в сад: вдруг она не заперта?»
Я так и сделала: вышла из номера, подошла к заветной двери и, легонько потянув её на себя, с радостью обнаружила, что она и в самом деле не заперта. открыв её, увидела несколько отвесно стоящих железных ступенек, ведущих вниз; осторожно ступая, я спустилась по ним и оказалась в саду. Подошла к окну, у которого только что стояла и, прислонившись к стене, подняла голову вверх, подставив лицо солнышку.
Сколько времени я простояла так, не знаю. Но вот, изнутри слышу тот же голос: «Достаточно! Возвращайся в номер». И я снова послушно исполнила и этот приказ, не задумываясь над вопросом, от кого он изошёл и кому принадлежит этот голос. Меня, правда, смутила его властность и категоричность: сама достаточно сильная духом, я мало кому позволяла навязывать мне свою волю. Тут же – беспрекословное подчинение! Потому, что чувствовала: даже если бы я очень сильно захотела ослушаться этого голоса, – у меня ничего бы не получится: столько власти и силы было заключено в нём. Не подчиниться ему было свыше моих сил, сколь огромны они бы не были.
***
Вернувшись в номер, я почему-то сразу прошла в ванную комнату. Подошла к зеркалу и – всё во мне оборвалось: я не увидела в нём своего лица! Вместо него, глаза в глаза, смотрел на меня смотрел ослепительный сноп лучей, как две капли воды схожий с миниатюрным солнышком. И только четыре тёмных штриха, откуда-то из глубины прорывающиеся наружу, указывали на местонахождение моих глаз, носа и рта.
Потрясённая увиденным в зеркале, какое-то время я молча смотрела на своё отражение, не зная, что и подумать. В голове же, наподобие буравчика, мой мозг сверлила одна-единственная мысль: куда делось моё лицо?
И тут, из области сердца, услышала чей-то насмешливый голос: «Струсила? Где же твоё бесстрашие? Ты столько раз уверяла себя и других, что никогда в жизни не испытывала чувства страха... Что и природу его не знаешь!.. Чего ж так испугалась? – никуда твоё лицо не делось. А чтобы убедиться в этом, достаточно пощупать его кончиками пальцев...»
Я так и сделала. Нащупав упругую плоть, успокоилась немного. А тут и черты лица стали проступать сквозь сноп лучей.
Весь тот день, вполне естественно, я находилась под сильнейшим впечатлением того, что произошло со мной утром, искала случившемуся объяснений. Но внутренний голос на этот раз молчал.
К вечеру того же дня, откуда-то из глубин подсознания, вдруг выплыли события того памятного дня – 19 августа 1978 года. Связав всё воедино, я воскликнула про себя: «Так вот почему взгляды всех норвежцев были тогда прикованы к моему лицу! – меня приняли за святую! Как это ещё никто в обморок не упал!..».
