Сороки-воровки
(Деревенские зарисовки)
В нашем краю, в черноземном Подстепье, лето крепко уцепилось за сентябрь и не пускает разгуляться осени так, как ей положено во вторую половину месяца. Зной стоит даже тогда, когда изреженная хмарь, похожая на пыльную кисею, устилает небо.
На яблоневый сад выпал редкий, дивный урожай. Вроде и сушь нескончаемая, а плоды на ветках ядреные, сочные.
На лугах, много лет никем не кошенных, высятся над татарником и всяким иным дурнотравьем дикие яблони, груши, боярышник. Молодые деревца украшены созревшими плодами. От них исходит неповторимый аромат, перемешанный с ароматом мёдоносного золотарника, лимонными шапками возвышающегося над всей дикой растительностью. «Хоть какая-нибудь радость от этой заброшенности бесхозных, никому не нужных лугов и полей», - оправдываясь, говорю я об этой дикости, обозреваемой мной уже какой год.
Живу я летом и осенью рядом с этой дремучей дикостью в одиноком доме, с которого начинается пустынный околоток, неподалеку от заросшего ручья. Вокруг дома кошу луг как можно шире, чтобы в пору луговых пожаров оградить строения ото огня. Пожары здесь случаются ранней сухой весной или же поздней осенью, когда сухостойные травы стоят непроходимой шуршащей стеной. В эту травяную сухую стену стоит какому-нибудь головотяпу бросить непогашенный окурок, и пламя, даже без ветра, взлетит до самых небес. Гул от пожара в такое сухое время можно слышать за несколько километров.
На скошенной мною поляне к осени прорастает дикий клевер. Его невысокие белые цветы устилают всю скошенную лужайку. Над цветами надрывно, словно самолеты в бою, гудят шмели. Их так много, что я с опаской ступаю по белым головкам клевера: боль от укуса этого красивого, в золотых полосках, насекомого бывает несносной.
Ветви берез еще в зеленых шалях. Но кое-где по зеленым шалям свисают позолоченные пряди.
Калиновые плоды пожухли от жары и длительной суши и, словно кровяные капельки, провисли, готовые капнуть алым соком на землю.
На краю огорода, в диком вишеннике, прячутся от обитателей дома сороки. Длиннохвостые балаболки ругаются с ними громко и беззастенчиво.
Сорочий гвалт и стрёкот мешают псу Жорке. В жару он ленив, и ему хочется спать на прохладном дощатом полу террасы. Жорка вскакивает, пытаясь изобразить грозный лай, захлебывается. Поэтому по всему околотку разносится не лай, а что-то похожее на волчий вой. Это никак не пугает сварливых гостей. Они трещат еще громче, еще бранчливее, как торговки на рынке.
Сорокам выгодно бывать здесь, когда дома никого нет. И тогда лесные разбойницы, похожие на кочующих цыганок, прилетают всем своим шустрым племенем во двор дома, забираются на террасу и долбят черными длинными клювами всё, что там ни оставят. Обиднее всего было то, что сороки выбрали из зреющих арбузов всю сладкую мякоть. Остались одни корки, похожие на сдутые мячики.
Известно, что у сорок непреодолимая страсть похищать всё, что им не принадлежит. Хранящееся на полочке розовое мыло, пахнущее земляникой, они склевали до крошки. Плотный резиновый мячик, подаренный псу Жорке для его любимой забавы – бегать за ним сломя голову, - сороки-воровки разорвали на мелкие части. Ловкие и смекалистые, они умудрились сбросить железную крышку со старой трехведерной кастрюли, приспособленной для хранения мусора. Там было много всякой блестящей всячины: серебряные обертки от шоколада, позолоченные пробки от бутылок с водой, какие-то ненужные сверкающие нити и кусочки от детских игрушек, стекляшки от разбитой посуды… Всё это вороватые длиннохвостые птицы уносили в свои гнёзда.
Однажды они умудрились унести в свои жилища, в ракитовые и ольховые заросли, легкие китайские фонарики, собирающие энергию солнца, чтобы светить по ночам. Наспех воткнутые вдоль дорожек во дворе, они стали легкой добычей сноровистых лесных расхитительниц.
По ночам жутковато было видеть, как на верхушке старой ракиты, растущей в пойме деревенской речки, светятся яркие огни. Только потом мы догадались, что сороки оборудовали свои гнёзда китайскими фонариками. Всю прошлую осень китайские фонарики горели по ночам до наступления хмурых, ненастных дней, когда не стало солнечной подпитки.
Чтобы отпугнуть этих белобоких расхитительниц чужой собственности, мы соорудили на огороде пугало. Получилось настоящее страшилище. Жорка лаял на него до хрипоты, а мы, забывая о Страшиле, вечерами вздрагивали от неожиданности, когда напяленная на него дорожная роба светилась люминесцентными полосами.
Но сорок Страшила не испугал. Напротив, они с ним «подружились» и сидели на его безобразной голове каждый раз, когда никого не было на подворье.
