Год 2017-ый, Сентябрь
«Сегодня последний день записи нового CD с ариями Николы Порпоры. У меня тяжело на сердце, ломит и болит все тело. Я брожу, словно лунатик во власти снов, погруженный в свои мысли и грезы, которые так тесно переплелись с реальностью, что я понимаю – мне понадобится немало времени, чтобы окончательно прийти в себя. Мне пришлось прочесть тысячи страниц, которые отобрал для меня мой замечательный друг Ренцо[i] , сделав копии с оригиналов, после чего ему пришлось еще и переписать в современной нотации все то, что было выбрано мной. Я потратил множество дней, недель, часов, чтобы изучить эту музыку и проникнуться ею, а Parnassus Arts Productions и Георг[ii] – массу усилий, чтобы запустить и довести до победного конца весь процесс. Нужно было подписать все контракты, организовать все переезды, провести с марта 2017-го две длиннющие сессии в студии, с участием 2-х звукооператоров, многотерпеливого оркестра Armonia Atenea, и его дирижера Георга[iii] , с пониманием встречавших все мои эмоциональные взрывы в процессе записи.
Сложно объяснить тому, кто никогда не пробовал записать CD, как много людей бывает вовлечено в этот процесс, и как ничтожны порой те ресурсы и поддержка, с которыми вы создаете нечто, что встречают потом с обожанием и восторгом, или же наоборот, ненавидят и завидуют.
Я много читаю о том, что происходит в мире - и в сфере политики, и в обществе, и в науке. Я изучал международные отношения, и на протяжении своей артистической карьеры мне неоднократно приходилось сталкиваться то с одной, то с другой важной персоной, из числа тех, кто регулярно появляется в новостях. Тут поневоле станешь любопытным. Я вижу, как меняется мир. Биткоины взлетают к небесам, шоу талантов держат всех в напряжении, все, что сверкает и недосягаемо, имеет широчайшую представленность и - наряду с трепетом и благоговением - ревность публики.
Это глубоко укоренившееся чувство зависти есть осознание несправедливости. И я прекрасно это понимаю. Сейчас вы скажете: да ладно, кто бы завидовал, только не ты.
Что ж, вот он я, который только что закончил записывать новый соло диск с ариями Николы Порпоры. Порпора….это кто? Что он сделал? Он что, продал несколько миллионов дисков? Или в его активе биллионы кликов на YouTube? Ему вручили награду какой-нибудь Академии? Или его назначили - Бог знает кто и почему - всемирно известным музыкантом в этом и других мирах?
Во всех случаях ответ будет – нет.
Но, вот он, я - который провел два года бок о бок с Порпорой, в ожидании последнего дня записи, на который была запланирована одна из арий, с участием валторны, сложная до такой степени, что валторнист (тоже до самого последнего дня) надеялся, что в конце концов мы передумаем - и не станем ее записывать.
Помню, один раз мы с Георгом[iv] имели беседу после спектакля с одним молодым певцом, у которого был контракт с нашим агентством. Георг высказал ему несколько критических замечаний, и в какой-то момент певец не выдержал: « Если я вам не нравлюсь, зачем вы меня взяли?» А я ответил ему: я взял тебя, потому что ты боролся. Настоящее искусство не приходит без усилий, само по себе. Искусство – борьба, и жизнь – борьба, и именно в этом тождестве коренится и красота, и сама возможность жизни.
И вот сегодня утром, когда я проснулся, я задал себе тот же вопрос - зачем. Зачем я это делаю? Я все еще веду эту борьбу, я все еще терплю эту боль, и я уже не чувствую в себе сил продолжать, потому что не верю, что кому-то есть до этого дело.
Но потом я вспомнил свои собственные слова.
Потому что Борьба есть проявление Любви, по сути - это одно и то же. И это именно то, что делает нас людьми.
Вот почему я могу понять причины зависти сегодня. Потому что в наши дни все преподносится в столь беззаботной манере, что у людей создается впечатление будто бы то, чего стоит достичь, можно достичь с легкостью, и будто они могут получить все, о чем мечтают и стать счастливыми - без малейших к тому усилий.
Это – неправильно. Давайте же прекратим дурачить самих себя с помощью побрякушек, которые окружающие пытаются нам всучить и поймем, – раз и навсегда: выбирая жизнь, мы выбираем путь борьбы, и именно на этом пути кроется все то прекрасное, что есть в нашей жизни, в человечестве и самой нашей цивилизации. И как только мы опустим руки, мы будем обречены - на вечное забвение и тьму.
И поэтому я - лишь один из миллионов тех, кто добавляет свои маленькие кирпичики в общее здание нашей цивилизации и каждый из них важен, потому что именно их трудами создается этот мир, где мы живем и боремся изо дня в день - боремся за просветление наших душ и сердец.
Поэтому и я, и мои коллеги, и мои друзья - все мы боремся за то, чтобы выпустить CD, потому что это наш способ говорить о Любви».[v]
(Макс Эмануэль Ценцич, «НОВЫЙ СОЛО АЛЬБОМ АРИИ ПОРПОРЫ. Борьба как Тождество Любви», опубликовано 12/09/2017, официальная страница на Facebook)
Год 2018ый. Третий день марта. 250 лет со дня смерти Николы Порпоры.
И вот он, наконец-то, этот диск, этот новый соло-альбом, в оформлении которого причудливо сочетаются роскошь барокко, строгость профессионального подхода, и легкий привкус того самого безумия, на грани которого балансирует техника, необходимая для пения Порпоры. Дворцовое кресло, водруженное в угол боксерского ринга, и главный герой, в изнеможении раскинувшийся поперек него. FIN. Сделано.
двойной клик - редактировать изображение
Никола Порпора – одна из «забытых» сегодня фигур, что граничит поистине с чудом, потому что широкая публика не устает склонять на все лады имя самого известного его ученика – Карло Броски, иначе - Фаринелли, и при этом совершенно не интересуется тем, кто его «создал». А ведь кроме Броски, были и другие ученики-певцы, не говоря уже об учениках–композиторах, тех же Гайдне и Хассе. Может быть потому, что в ставшем классикой и «общим местом», знаменитом фильме «Фаринелли-кастрат» («Farinelli», 1994), фигура Порпоры – почти незаметна, а там где она есть – угрюма и садистична.
Порпора был известен в свое время и как учитель пения и как композитор, в те времена все мало-мальски стоящие композиторы писали оперы, оперный жанр был господствующим, а голос – человеческий голос – предметом поклонения и самого пристального изучения. Голос был Молохом, требующим жертв, и певцы-кастраты эпохи барокко, жертвуя этому идолу свою плоть и кровь, довели искусство пения до немыслимых высот, не покорившихся после них практически никому.
Методы преподавания Николы Порпоры отличались неумолимостью, жесткостью, порой даже жестокостью, но при этом были проникнуты тем аскетизмом и подвижничеством, которые во все времена были свойственны отшельникам и святым. Музыка же его - роскошна и блистательна, щедра на многоразличные украшения и изыски; мелодичная и радостная, она воспевает самое лучшее, что только может быть в человеке – счастье преодоления, знаменитое «per aspera ad astra».
Сегодня в интернете любой желающий может полюбоваться на две странички нотного текста – тот самый экзерсис, который по преданию, в течение 6 лет пришлось зубрить другому великому ученику Порпоры, Гаэтано Майорано, прославившемуся под именем Каффарелли. Один из историков музыки, Чарльз Бёрни, писал, что Порпора «ненавидел Каффарелли за его нахальство, но при этом утверждал, что он самый лучший певец, который когда-либо появлялся в Италии»,[vi] и числил его среди лучших своих учеников.
*****
«Подойдя к одной из дверей, мастер откинул щеколду и вошел в полутемное помещение без окон…. Ученик последовал за ним. Посреди комнаты возвышалась пирамида, составленная из нескольких деревянных бадей, намертво прикрепленных к прочным столбам. В самой нижней, стоявшей на каменном полу, в такт их шагам заколыхалась вода. Мастер указал на пирамиду и вышел, оставив ученика в белом балахоне одного.
Юноша поднял нижнюю бадью, единственную не прибитую к столбу, и принялся за работу. Задание, полученное им от наставника, состояло в том, чтобы выливать воду из нижнего сосуда в самый верхний, а затем, поставив пустую бадью на прежнее место, дождаться пока вся вода через отверстия в днищах, прикрепленных к столбам бадей не перетечет в ту, которую он только что опорожнил. Процедуру эту ему следовало повторять до тех пор, пока от мастера не будет получено какое-либо иное приказание. … Вода сочилась из верхних бадей в нижние. Он механически выполнял привычную работу, а мысли его тем временем блуждали где-то далеко… Течение его мыслей было остановлено вопросом наставника. … так бывало всегда. Если мысленный ответ, который он, не задумываясь, давал на безмолвный вопрос, оказывался верным, учитель задавал ему следующий. Неверно понятый, вопрос повторялся. А порой после ошибочного ответа мастер умолкал, предоставляя ему продолжать свой бессмысленный труд, и повторял вопрос через несколько часов, дней или недель…»[vii]
Именно такими методами маги-наставники в книгах Фейста воспитывали из своих учеников-послушников могущественных чародеев. Но любой великий артист - волшебник, и дар его – та же магия, и кто знает, может быть, у великого учителя пения, композитора и перфекциониста Николы Порпоры эти его внешне бессмысленные требования были вот такими вопросами которые, раз от разу, изо дня в день, задавал он своим ученикам, и на которые они – если могли и хотели - должны были, в конце концов, найти правильный ответ? Но чем бы ни были продиктованы его методы – им был сужден оглушительный успех. Безусловно, невероятное его мастерство опиралось, прежде всего, на невероятную силу и чистоту, свойственные голосам певцов-кастратов. Его техника требовала жесточайшего контроля над голосом и дыханием. И еще – требовалось думать. Думать, прежде чем делать. Думать, когда делаешь. Думать, если не получается. Думать, почему не получается. Думать, как сделать так, чтобы получилось.
*****
" - Когда вы поете оперы Хассе, Генделя или Винчи то, в музыкальном отношении, вам с ними гораздо удобнее, чем с Порпорой, потому что есть серьезный дискомфорт в том, как он пишет для певцов. У него везде присутствуют очень длинные вокальные фразы, которые вы просто обязаны соблюдать, и от которых вам реально некуда деться; к тому же он пишет настолько плотно, что у вас нет возможности дышать между фразами: вы вынуждены пользоваться каждым удобным случаем и брать огромное количество воздуха «про запас», потому что на нем вам придется держаться очень долго! Это настолько трудно технически, что вы должны овладеть этим физически и уметь управлять этим: это не та музыка, где вам достаточно поработать с партитурой пару недель, чтобы спеть ее, это музыка, которую вам придется по-настоящему прорабатывать, прорабатывать месяцами, прежде чем она станет частью вас, частью вашего тела."
" - У вас когда-нибудь возникало ощущение, что своим письмом Порпора намеренно бросал вызов тенденции 18 века угождать требованиям и капризам знаменитых певцов, которая была тогда общепринятой?
- Да, я думаю, что он ( Порпора – ЕС.) действительно бросал им вызов таким образом. Возможно, чтобы подчеркнуть свою ведущую роль как учителя пения и как человека, который стремится влиять на развитие opera seria, кстати, он действительно делал это в течение определенного периода своей жизни – но этого, к сожалению, мы так никогда и не узнаем, потому что из личной его переписки практически ничего не сохранилось и нет никаких письменных свидетельств, которые могли бы подтвердить это или опровергнуть…" (Из интервью Макса Эмануэля Ценцича с Katherine Cooper; Presto Classical, 14.03.2018)
Конечно же, Порпора бросал вызов своим коллегам и современникам… Если б этого не было в его характере, он никогда бы не стал тем, кем он был… но только ли вызов, может быть, было что-то еще ?......
двойной клик - редактировать изображение
Время Порпоры, время барокко было жестоким. Реальность, запечатленная в великолепном романе Виктора Гюго «Человек, который смеется», еще не стала тогда седой древностью, еще не перешли в разряд «страшных сказок» рассказы о «компракчикосах», «скупщиках детей», чья деятельность опиралась на прихоти королевских дворов и утраченное искусство пыток. Это сообщество бродяг и преступников всех мастей долгое время находилось на почти легальном положении, и поставляло уродов, фигляров, карликов и акробатов, а также кастратов - для султанских и папских дворцов.
Я не сомневаюсь, что Порпора был очень неравнодушным человеком. Он учил пению людей, наделенных даром, но изуродованных и обделенных – руками других людей. И единственное, что он мог для них сделать – это отгранить их дар и, вознеся их искусство пения на недосягаемую высоту, дать, таким образом, хоть какую-то компенсацию и защиту. И он делал это, он делал из них богов, и нужно было очень болеть за свое дело и этих отверженных, чтобы писать для них ту музыку, которую писал он. И забвение с нищетой, отметившие последние годы его жизни – лучшее тому доказательство. Именно так награждает в большинстве случае наш суетный мир тех, кто отдает всего себя служению истинно Прекрасному. Но Вечность сравнивает счет, оставляя этих «неудачников» себе - для будущих поколений и столетий.
И композиторский свой дар, и гений педагога, и мастерство вокалиста, и свой опыт дарил Никола Порпора этим несчастным, созданным на потребу и на потеху сановной толпе. Людям, которым поклонялись, пока они были на сцене и презирали, высмеивали и брезговали – как только они с нее сходили. Высмеивали за физический изъян, в котором не было их вины, за чванство, и за напыщенные, неестественные манеры, которые, скорее всего, были просто защитной реакцией, попыткой продлить свое «сценическое» существование в повседневную жизнь, где им не было места.
И я уверена, что он любил их, и возился с ними и заботился о них. В конце концов, что мешало ему выкинуть за ворота того же строптивого Каффарелли, вместо того, чтобы тратить на него свои дни и нервы в течение целых 6 лет? Вы только представьте, какое немыслимое терпение и веру в человека нужно было иметь, чтобы заниматься им на протяжении столь долгого времени, да еще вот так! Один словно говорил – убери это, я не хочу, я не буду, оставь меня. А второй клал перед ним лист, отвечая – ты можешь, я знаю, я вижу, ты сможешь. И так – шесть лет. Шесть лет в скрещении любви и ненависти – как в оптическом прицеле снайпера. От любви до ненависти - один шаг. Но ведь и обратно – так же.
«Как можем мы соперничать с великими певцами-кастратами? Да, это трудно принять, но именно их голоса были душой, самой сутью музыки Порпоры» [viii]*
Музыка Порпоры - как зеркало любви. Да, он был жесток в учении, но закалка стали – не самый нежный процесс. И если говорить о самих «клинках» - нужно было очень любить то, что хочешь или обречен делать - чтобы пройти такую школу и петь. Петь несмотря и вопреки; стать богом, быть богом – и быть при этом бесконечно одиноким. Утверждали, что их голоса и их мастерство электризовали, буквально гипнотизировали публику. Дар вырывался на свободу и, поддерживаемый мощнейшей эмоциональной энергией - энергией любви и боли, – обрушивался на слушателей и брал их в плен. Когда голос звучал, он царил, подчиняя себе немыслимым своим искусством и нечеловеческой красотой.
*****
« … Совершенно невозможно загнать композитора такого масштаба в рамки одного альбома, потому что каждое его музыкальное произведение само по себе - истинное сокровище. И, несмотря на обилие резких переходов, быстрых пассажей, трелей и длинных фраз, сквозь все эти технические сложности сияет необычный и невероятно пленительный мелодический дар Порпоры”[ix].*
И сегодняшний Макс Эмануэль Ценцич, зрелый, опытный Мастер, умный, глубокий человек с характером и закалкой настоящего бойца, как нельзя лучше передает всё то богатство чувств и оттенков, что заложено в этой музыке - наряду со всеми технически запредельными тонкостями, которые, по сути, есть лишь акценты, оттеняющие живую человеческую речь.
Музыка Порпоры в записи с Armonia Atenea звучит напористо и взволнованно, местами требовательно, местами текуче-томно. Оркестр следует за человеческим голосом, который чертит немыслимые по красоте и сложности узоры, похожие на нити молний на плотном заднике туч. Музыка Порпоры – музыка ярости и нежности, музыка борьбы и любви – вот, вот оно, это «per aspera ad astra», напрочь ушедшее от нас сегодня и тем самым - изуродовавшее нас.
«Я провел два года, изучая творчество Порпоры…»
Я слушаю «Torbido intorno al core" из оперы "Мерида из Селинунта". Сначала концертную версию 2015 года, потом запись с нового диска. В концерте 2015го - голос легкий, голос искрящийся, как ручей в солнечный весенний день, голос мягкий, нежный, переливающийся. Здесь практически нет пауз, кажется, все на одном только длинном вдохе, невероятно плавно, эта гладкая текучесть виртуозна, но в ней слышится почтительная бережность - та, что ближе к осторожности. Здесь - некая «дистанция», словно главная задача в том, чтобы спеть, не сдвинувшись ни на микрон от начертанного. И лиризм здесь – один из способов достижения технического совершенства.
И, в противовес, вразрез - «темнеющий поток» 2017го. Голос цвета гречишного меда, текущий как расплавленное золото… Уверенные мазки кисти, четкие линии и абсолютно продуманное «поворачивание» очередной вокальной драгоценности теми гранями, которые именно сейчас должны вспыхнуть ярче всего. И - полная свобода владения материалом, свободное парение в пределах заданного музыкой пространства. Здесь вьющийся орнамент барочных украшений переходит в живую, решительную и свободную речь. Здесь осознан, продуман, прочувствован каждый звук. Музыка обретает и лицо, и характер, становится персонализированной, мы уже не столько слышим «голос, парящий над миром», сколько видим живого, конкретного человека с его личной судьбой, желаниями, страхами и надеждами. Человека страдающего, борющегося, неравнодушного. Личность.
Именно личность выковывали музыка и гений Порпоры – и как композитора и как педагога. Через борьбу, унижения, страдания - к совершенству, которое зиждется на Любви, ибо только она может дать силы пройти все круги ада на этом пути.
двойной клик - редактировать изображение
Слушая Ценцича, я начинаю понимать, что если заняться возданием ему «действительно должного», тогда, как минимум половину сегодняшних певцов (всех, не исключая и контртеноров) можно будет спокойно отправить… только вот - куда? На переквалификацию? На пенсию? И такой, простой, в общем-то, вопрос: почему он может, а они - нет?
В чем секрет? В предельно честном отношении к себе и своему делу? В умении не обольщаться славой и хвалой? В готовности к самоотречению?
Вот она, ежедневная рутина учеников Порпоры: «До обеда – один час пения сложных и неудобных кусков, один час упражнения в трелях, один час упражнений в орнаментированных пассажах, один час упражнений в пении в присутствии учителя и напротив зеркала чтобы научиться избегать непроизвольных и ненужных движений тела и лицевых гримас, и еще час изучение книг» Книг по пению, видимо. Итого, в сумме - 5 часов. «После обеда – полчаса музыкальная теория, столько же письменный контрапункт, час - нотная запись под диктовку и еще час теории пения ( книжное чтение)» 3 часа в сумме. «Все оставшееся время – уделять упражнениям на клавесине и композиции ( сочинению) вокальной музыки - сакральной либо светской в зависимости от наклонностей и способностей студента». [x] Время - оставшееся.... От чего?
Восемь часов – прописанного времени только пения. Положим, восемь часов – сон. Ну, хорошо – пять. Но ведь ученикам ещё полагались (я надеюсь) - завтрак, обед, ужин …и что еще? Ах да, еще общеобразовательные предметы - ну хотя бы в минимальном объеме. «А жить когда?» – спросили бы сейчас. «Но ведь это и есть жизнь». – был бы ответ….
И потому - «одной арии достаточно чтобы не осталось сомнений в величии Ценцича. В нем сосредоточено то лучшее, чего сегодня достигли исполнители музыки барокко. Он стоит во главе новой эры выдающихся контртеноров и устанавливает стандарты»[xi]
Вот именно - «во главе». Потому что к не просто ошеломляющему, а порой прямо-таки пугающему уровню вокальной техники прилагается еще и «несколько зашкаливающий» уровень интеллекта. И научный подход. И к пению, и к выбору материала - да и вообще ко всей творческой деятельности в целом. Здесь – профессионализм, воспитанный, впитанный с раннего детства. Профессионализм, естественный как дыхание. Здесь - вкус и мера. И выверенный их баланс. За плечами более 30 лет певческой карьеры, а гений не гаснет, с каждым годом обретая новое дыхание, новые краски и оттенки, новые грани вокального совершенства.
В одном его интервью ( с Presto Classical, 2012 ) встретилось: «Я не могу делать все, но то, что я могу, я должен делать самым наилучшим способом, на какой только способен…» Это и есть – хороший вкус. То, что сегодня – редкость. Хороший вкус в том, что ты делаешь - это профессионализм, помноженный на чувство меры и на так и не найденную медиками душу, и профессионализм здесь – не столько изощренность технических приемов и их количество, сколько взгляд на мир. А еще - душа. Которая горит и болит, томится, тревожится, плачет и любит. Так, может быть, в этом все дело? В умении по-настоящему любить дело, которому ты служишь? «Любите другого, а не себя в этой любви».
*****
"Quando s'oscura il cielo" из "Carlo il Calvo", с того же самого, нового диска - настоящее чудо транскрипции в исполнении Ценцича. Вслед за музыкой и голосом перед мысленным взором плывет образ яркого утреннего луга в цветах, в прохладе и золоте разгорающегося дня. Голубое небо и седые плечи гор - невыразимые красота и покой раскинувшегося вокруг мира. Мира, словно открытого заново. Вспоминаю, что в буклете должен быть текст арии, открываю его: «Когда темнеет небо, сворачиваются листья, и никнет стебель цветка… Но с новым рассветом приходит роса, чтобы напоить его и возродить заново, вернув и силу, и краски ….".[xii]
В своей статье о Марии Каллас, в 1957 году, Теодоро Челли писал: «….великие оперные композиторы потому-то и были великими, что старались создать драму в музыке <...>. И конечно, они хотели сотрудничать с такими их интерпретаторами, которые не только пели, но умели пением живописать характер. Такого рода вокальные интерпретаторы всегда были большой редкостью, почти нет их и сейчас, поэтому опера как форма художественного постижения мира медленно, но неотвратимо переживает упадок…» ("Голос из другого века" в сб. "Мария Каллас", М, Прогресс. 1978)
Каллас была и остается вот таким великим вокальным интерпретатором, потому что « …музыкальность Марии Каллас основывается на внутреннем наполнении музыкального акцента – поэтому она способна вдохнуть жизнь в героинь, далеких от житейских прототипов, героинь, погруженных в отрешенную романтическую атмосферу, живущих в царстве чистого звука.» ( там же)
Но есть ли что-либо более живущее в «царстве чистого звука» нежели ария, описывающая просто природное явление, некую картинку, пусть даже имеющую корни в сюжете оперы, в либретто, и в психологических взаимосвязях и действиях ее героев?
Да, конечно, если я возьму в руки слова арии на русском, или другом языке, который я понимаю, и буду следить внимательно за музыкой и голосом, предварительно ознакомившись с текстом, я, вне всяких сомнений, увижу «про что поют», но как удалось певцу вызвать в моем воображении картинку, аналогичную той, что явилась «отправной точкой» для него - и причем вызвать ее до того как я ознакомилась с текстом арии? Магия, сказали бы в прежние века… чистое волшебство.
Магия голоса, которая позволяет увидеть то, что существует «за пределами» данной конкретной арии. И это больше чем просто наслаждение звуком, физическое либо ментальное, или оба одновременно. Голос Ценцича наделяет бытием нечто, не воспринимаемое обычными чувствами, но, безусловно, существующее; то, что всегда скрывается за голосом, музыкой, текстом, и ваше восхищение и удивление здесь не конечный пункт следования, но лишь начало пути. Голос – как некий инструмент, путеводная нить, следуя которой вы можете заглянуть в самое себя. Некоторые арии в исполнении Ценцича похожи на заклинания - и это не преувеличение, не лесть, а всего лишь констатация факта.
*****
двойной клик - редактировать изображение
Послесловие
Не так давно Бог подарил мне знакомство с голосом, который стал для меня истинным наслаждением. Я слушаю Ценцича также завороженно, как свою единственную и неповторимую богиню, Марию Каллас, и перед глазами тот же образ, с которым у меня всегда ассоциировалось ее пение: льющийся волной, сверкающий поток, единый, неразрывный, но каждая нота в нем - как ограненный бриллиант; каждая слышна отчетливо, и каждая верна и совершенна. После Каллас все были - не то. Вторым божеством стал для меня Франко Корелли. А потом я долго не могла найти никого равного им - и вот нашла наконец-то. Мне кажется, что это совсем особые люди, и возможно, даже больше, чем люди - создания Творца, избранники чего-то Высшего и Непостижимого, которые приходят в мир, чтобы напомнить человечеству об Искре Божьей, вложенной в материю на заре Творения.
Признаюсь, я раньше никогда не была поклонницей контртенорового пения. Мне как-то всегда не хватало в нем богатства звучания – широты, глубины, ощущения теплого дыхания, мягкости и нежной, трепетной проникновенности. И я больше люблю низкие голоса. Легкие лирические и лирико-колоратурные сопрано, сладкозвучные тенора оставляют меня равнодушной. Нет, я восхищаюсь, конечно же, но исключительно умом. И скучаю, слушая их. У контратеноров меня всегда раздражали вечно-плаксивые нотки и присущий их голосам металлический призвук, создающий ощущение чего-то неживого, искусственного, и даже механического.
Феномен Ценцича в том, что невозможное – возможно. Здесь есть - сразу и одновременно - всё. Сплав мягкости и силы, тепла и блеска, глубины и легкости, изысканности и страсти, отточенных фразировок и непрерывной текучести звука. Филигранная, абсолютно невероятная, порой нечеловеческая просто, техника и выразительность. Когда я слушаю его, мне хочется смеяться, потому что всегда хочется смеяться при большой человеческой удаче. Здесь есть актерский талант, брутальность, ум и вкус. Здесь есть великолепное чувство юмора, и сверх того – как следствие и итог всего вышеперечисленного - умение следовать не форме, не букве, а внутреннему духу и смыслу - музыки, эпохи, сюжета, что дает возможность соблюсти аутентичность и попадать в такт дыханию сегодняшней эпохи.
Удивительное сочетание невероятной энергии, которой заряжен его голос и столь же невероятная бережность в манипуляции звуками. Иногда кажется, что передо мной фокусник, у которого вместо разноцветных шариков – маленькие шапочки одуванчиков. Легкие, летучие, воздушные комочки, которыми он жонглирует и они танцуют, подчиняясь движениям рук и не теряя ни единой своей пушинки. Слушая Ценцича, я порой чувствую себя Фениксом, который умирает и рождается заново – восхитительное ощущение.
Мария Каллас, Франко Корелли, Макс Эмануэль Ценцич. Их пение я не столько слушаю, сколько проживаю. Как маленькую, но абсолютно самостоятельную, наполненную красотой и смыслом Жизнь, Я наслаждаюсь не умом, не чувством даже, но нутром. Солнечным сплетением. И это тот случай, когда в одной-единственной арии тебе открывается Вселенная.
23/06/2017 - 12/03/2018 – 25/03/2018
В работе над текстом были использованы материалы буклетов Parnassus Arts Productions: Germanico in Germania, 2013 и Nicola Porpora. Opera Arias, 2018, а также текст книги Раймонда Э.Фейста "Доспехи Дракона". СПб, "Терра", 1997
[i] Renzo Bez, Parnassus Arts Productions
[ii] Georg Lang, Parnassus Arts Productions
[iii] Георгий Петру, George Petrou
[iv] Georg Lang, Parnassus Arts Productions
[v] Max Emanuel Cenčić «NEW SOLO ALBUM PORPORA ARIAS: Struggle is an expression of love», пост от 12/09/2017, официальная страница Фейсбук, перевод и размещение внутри статьи ( цитирование в полном объеме) выполнены с разрешения автора.
[vi] Цитируется по: буклет Parnassus Arts Productions: Germanico in Germania, 2013
[vii] Раймонд Фейст. «Доспехи Дракона»
[viii] * Макс Эмануэль Ценцич. Цитируется по: буклет Parnassus Arts Productions: Nicola Porpora. Opera Arias, 2018
[ix] *Макс Эмануэль Ценцич. Цитируется по: буклет Parnassus Arts Productions: Nicola Porpora. Opera Arias, 2018
[x] Цитируется по: буклет Parnassus Arts Productions: Germanico in Germania, 2013
[xi] Из журнала L`Opera
[xii] Цитируется по: буклет Parnassus Arts Productions: Nicola Porpora. Opera Arias, 2018
