Авторский блог Алла Новикова-Строганова 23:41 5 марта 2015

«Слово, которое проповедуем…»:

В неустанных религиозно-нравственных исканиях и раздумьях Лескова кроется ключ к определению самобытного характера его творчества – исповедального и проповеднического в одно и то же время.

120 лет назад перестало биться сердце Николая Семёновича Лескова (1831 – 1895). 5 марта 1895 года самобытнейший писатель русский ушёл из жизни, сбросил надетые на него на земле «кожаные ризы». Однако духом своим и талантом он живёт с нами. «Думаю и верю, что “весь я не умру”. Но какая-то духовная постать уйдёт из тела и будет продолжать вечную жизнь» [1], – писал Лесков 2 марта 1894 года – за год до кончины, цитируя пушкинский «памятник нерукотворный».

Главную свою задачу писатель видел в том, чтобы возжечь в людях «проблески разумения о смысле жизни» (XI, 477), чтобы «что-нибудь доброе и запало в ум» (XI, 472) и сердце читателя. Это «доброе направление» замечательный художник слова связывал с христианством, с Новым Заветом, отмечая: «я имел в виду <…> важность Евангелия, в котором, по моему убеждению, сокрыт глубочай­ший смысл жизни» (XI, 233). О «важности Евангелия», в котором «есть всё, – даже то, чего нет» [2], Лесков размышлял, говорил и писал постоянно – начиная от первой публикации и до последних дней своих.

К великому сожалению, современное состояние общества таково, что множество людей, в том числе номинативно православных, никогда не читали Нового Завета. Подавляющему большинству не до классиков литературы и не до чтения вообще. В качестве «источника познаний», по большей части вредоносного для духовно-нравственного здоровья нации, выступают компьютер и телевизор. Не выправит эту ситуацию и объявленный Годом литературы нынешний 2015 год. Точно так же, как в 2007 году Год русского языка остался всего лишь помпезным ярлыком – словесных нечистот, загрязняющих и унижающих наш «великий и могучий, правдивый и свободный русский язык», с тех пор не убавилось.

В связи с Лесковым вспоминают обычно только «Левшу» и «Очарованного странника», да и то лишь потому, что видели суррогаты этих произведений на экране: по «Сказу о тульском косом левше и о стальной блохе» снят мультфильм, а по мотивам «Очарованного странника» – кинофильм.

Даже на родине писателя в Орле немногие могут назвать героев лесковских книг в композиции памятника Лескову, установленного более 30 лет назад. Уникальный, единственный в мире орловский Дом-музей Н.С. Лескова не был отреставрирован даже к своему 40-летию (июль 2014 года). И до сих пор стоит музей сирый и убогий: разрушается фундамент, растрескались и развалились каменные ступеньки, облупилась краска на деревянной обшивке окон и стен, протекает кровля, подвергая опасности бесценные экспонаты. Только после выступлений прессы местные чиновники от культуры спохватились и наобещали прикрыть этот позор, но лишь к 2017 году. И впрямь: обещанного три года ждут. А что случится за эти три года с обветшавшим зданием лесковского Дома-музея, одному Богу известно.

Видимо, настолько безмерно щедра наша земля на таланты первой величины, что вошло в привычку не замечать и не ценить их. В одной из своих статей о Тургеневе Лесков с болью признавал библейскую истину о судьбе пророков: «В России писатель с мировым именем должен разделить долю пророка, которому нет чести в отечестве своём». Горькие эти слова в полной мере относятся и к самому Лескову.

Небывалый уникальный талант, многокрасочный художественный мир писателя ни при его жизни, ни долгое время после смерти не могли оценить по достоинству. Знаток лесковского творчества, библиограф и журналист П.В. Быков отмечал в 1890-м году: «Терниями был повит многотрудный путь нашего писателя, и дорого достались ему литературная слава и то глубокое уважение, те симпатии, какими он теперь пользуется. Лескова долго не понимали, не хотели оценить его благороднейших побуждений, положенных в основу каждого художественного произведения, каждой маленькой заметки» [3].

Знаменательно, что самое начало литературного пути Лескова обозначено постановкой духовной христианской темы. Первым печатным произведением писателя – проповедника добра и истины – явилась небольшая заметка о <«О продаже в Киеве Евангелия»> (1860). Вступивший на литературное поприще молодой автор, ратуя за распространение в русском обществе христианского духа, высказал озабоченность по поводу того, что Новый Завет, в то время только появившийся на русском языке, доступен не каждому из-за высокой стоимости издания. Поднятая в крохотной заметке проблема оказалась столь животрепещущей, что получила большой общественный резонанс [4]. Написанное «на злобу дня» пережило сиюминутность газетного существования. Важность той первой публикации Лескова отмечалась его современниками даже и тридцать лет спустя. В 1890 году газета «Новое время» указала на лесковскую «корреспонденцию из Киева, в которой автор скорбел о том, что в местных книжных магазинах Евангелие, тогда только изданное на русском языке, продаётся по ценам возвышенным, вследствие чего много людей небогатых лишены возможности приобрести книгу слова Божия» [5].

Автор заметки <«О продаже в Киеве Евангелия»> отметил как «новую» и «радостную» возможность «удовлетворения насущной потребности читать и понимать эту книгу», переведённую «на понятный нам язык» [6]. В то же время он с возмущением пишет о книготорговцах, усмотревших в давно ожидаемом «русском» Евангелии всего лишь ходовой товар и сделавших его предметом бессовестной наживы.

В дописательские годы сам Лесков занимался делами коммерческой фирмы и хорошо знал экономические законы. Однако в данном случае автор «Корреспонденции (Письма г. Лескова)» справедливо требует отличать в книжной торговле «дело Божеское» от спекулятивно-коммерческого: «как же книгу, назначенную собственно для общего употребления всех и каждого, сделать такою недобросовестною спекуляциею?» [7]. Писатель особенно озабочен тем, что переведённый на русский язык Новый Завет, ставший доступным для понимания простых людей, не попадёт в руки паломников со всей Руси, которые «всегда покупают в Киеве книги духовного содержания»: неимущий киевский «пешеход-богомолец» «принуждён отказать себе в приобретении Евангелия, недоступного для него по цене» [8].

Евангелие и цена, христианская душа икошелёк, совесть и нажива– Лесков показал несовместимость этих полярностей: мира духовного и сферы денежно-меркантильной. Об этом противостоянии Христос говорит: «Не можете служить Богу и мамоне» (Мф. 6: 24).

Тему социальной и духовной закабалённости человека товарно-денежными отношениями писатель разрабатывал на протяжении всего творческого пути – от ранних статей: <«О продаже в Киеве Евангелия»> (1860), «Торговая кабала» (1861) – до самых последних работ: статья «Писательская кабала» (1894), «прощальная повесть» «Заячий ремиз» (1894).

«Достоевскому равный, он – прозёванный гений»[9], – стихотворная строчка Игоря Северянина о Лескове до недавнего времени звучала горькой истиной. Автора «Соборян», «Запечатленного Ангела», «Очарованного странника» и множества других шедевров русской классической прозы пытались представить то бытописателем, то рассказчиком анекдотов, то словесным «фокусником»; в лучшем случае – непревзойдённым «волшебником слова». Так, современная Лескову литературная критика справедливо усматривала в нём «чуткого художника и стилиста» – и не более: «Лесков характеризуется своим стилем едва ли не больше, чем своими взглядами и сюжетом <…> Как, по уверению Рубинштейна, на каждой ноте сочинений Шопена стоит подпись “Фредерик Шопен”, так на каждом слове Лескова имеется особое клеймо, свидетельствующее о принадлежности именно этому писателю» [10]. Приведённые критиком сопоставления хороши, но в отношении Лескова слишком односторонни, узки. Одной стилевой меркой «безмерного» автора не измеришь. Так, по воспоминаниям А.И. Фаресова – первого биографа Лескова, на склоне лет писатель с горечью сетовал на то, что литературная критика осваивала в основном «второстепенные» аспекты его творчества, упуская из виду главное: «Говорят о моём “языке”, его колоритности и народности; о богатстве фа­булы, о концентрированности манеры письма, о “сходстве” и т.д., а главного не замечают <...> “сходство”-то прихо­дится искать в собственной душе, если в ней есть Христос» [11].

В неустанных религиозно-нравственных исканиях и раздумьях писателя кроется ключ к определению самобытного характера его творчества – исповедального и проповеднического в одно и то же время.

«Близко к тебе слово, в устах твоих и в сердце твоём, то есть слово веры, которое проповедуем» (Рим. 10: 8), – благовествовал святой апостол Павел. На пути в Дамаск он обрёл свет Христовой истины и своё главное призвание – евангельскую проповедь: «Тогда я сказал: Господи, что мне делать? Господь же сказал мне: встань и иди в Дамаск, и там тебе сказано будёт всё, что назначено тебе делать» (Деян. 22: 10).

Лесков, подобно апостолу, совершал свой переход «из Савлов в Павлы» [12], своё восхождение к свету Истины. Страница с заглавиями предполагаемых творений из лесковской записной книжки, экспонируемая в Доме-музее Н.С. Лескова в Орле, свидетельствует, что среди других творческих замыслов писатель обдумывал произведение под названием «Путь в Дамаск». «Путь в Дамаск совершает всякий человек, ищущий света» [13], – отметил в своей записной книжке Лесков.

Он не позволял никаким давлениям извне направить в ложное русло его собственный, личный, глубоко выстраданный поиск: «я шёл дорогою очень трудною, – всё сам брал, без всякой помощи и учителя и вдобавок ещё при целой массе сбивателей, толкавших меня и кричавших: “Ты не так… ты не туда… Это не тут… Истина с нами – мы знаем истину”. А во всём этом надо было разбираться и пробираться к свету сквозь терние и колючий волчец, не жалея ни своих рук, ни лица, ни одежды» [14].

Своё неуёмное стремление к обретению Истины, дабы, по апостольскому слову, «приобресть Христа и найтись в Нём» (Филип. 3: 8), писатель передавал и близким людям, и большой семье своих читателей. Так, обращаясь в 1892 году к своему приёмному сыну Б.М. Бубнову, Лесков писал: «“Кто ищет – тот найдёт”. Не дай Бог тебе познать успокоение и довольство собою и окружающим, а пусть тебя томит и мучит “святое недовольство”» (XI, 515).

Такое же “святое недовольство” руководило писателем в его художественном исследовании русской жизни. Творческий мир Лескова выстраивался на абсолютных полярностях. На одном полюсе – «иконостас святых и праведных земли русской» в цикле рассказов и повестей о праведниках («Человек на часах», «На краю света», «Однодум», «Пигмей», «Пугало», «Фигура», «Кадетский монастырь», «Инженеры-бессребреники» и многие другие). На другом – «Содом и Гоморра» в рассказе «Зимний день (Пейзаж и жанр)»;ужасающийдуховный голод современности в поздних произведениях «Импровизаторы (Картинка с натуры)», «Юдоль (Рапсодия)», «Продукт природы», «Административная грация (ZahmeDressur[1] в жандармской аранжировке)», «Загон» и других рассказах и повестях, полных страдания, боли и горечи.

Но и в «загоне» русской жизни писателя не оставляло созидательное «стремление к высшему идеалу» (Х, 440). Вникая в глубинные пласты Священного Писания, Лесков творил свой – явленный в слове – художественный образ мира. Это путь от ненависти и злобы, богоотступничества и предатель­ства, отвержения и отторжения, попрания духовности и разрыва всех человеческих связей – к искуплению каждым своей вины через принятие христианской веры, любовь к Богу и ближнему, покаяние, следование идеалам Евангелия и завету Христа: «Иди и впредь не греши» (Ин. 8: 11).

От добровольно возложенных на себя обязанностей «выметальщика сора» Лесков переходит к реализации своего высокого призвания к религиозно-художественному поучению. В основе многих произведениях последнего периода творчества («Христос в гостях у мужика», «Томление духа», «Под Рождество обидели» и других) лежит драгоценное слово Божие. Писатель выдерживает основные жанровые особенности и сам стиль православной проповеди, с её ориентацией на звуко­вое, живое восприятие художественного слова, внутреннюю диалогичность мысли, усилен­ную восклицаниями, риторическими вопросами, особой ритмической организацией напряжённой, взволнованной речи. Так, притчевый, учительный смысл «житейских случаев», изложенных в святочном рассказе «Под Рождество обидели», в финале переходит в рождественскую проповедь; устанавливается родство духовное, которое«паче плотского» (XI, 404), между писателем-проповедником и его «паствой»: «Может быть, и тебя “под Рождество обидели”, и ты это затаил в душе и собираешься отплатить? <…> Подумай, – убеждает Лесков. – <…> Не бойся показаться смешным и глупым, если ты поступишь по правилу Того, Кто сказал тебе: “Прости обидчику и приобрети в нём брата своего”» [15]. Это христианское наставление в одном из последних рассказов Лескова соотносится с руководством духовного пути преподобного Нила Сорского. Древнерусский святой «нестяжатель» в назидание ученику своему писал: «Сохрани же ся и тщися не укорити и не осудити никого ни в чём» [16]. У Лескова в одном из писем есть знаменательные слова: «я не мщу никому и гнушаюсь мщения, а лишь ищу правды в жизни» (Х, 297 – 298), – такова и его писательская позиция.

Лесков отважился указать на «немощи» и «нестроения» тех церковнослужителей, которые не стоят на должной духовно-нравственной высоте и тем самым вводят в соблазн не одного, а многих из «малых сих, верующих» (Мк. 9: 42) в Господа. И в то же время писатель создавал замечательные образы православных священников – вдохновенных христианских наставников,которые способны «расширить уста своя» (IX, 378) честным словом церковной проповеди. Писатель изображал таких светочей Православия на протяжении всего своего творческого пути: от начала (отец Илиодор в дебютном рассказе «Засуха» – 1862) – к середине («мятежный протопоп» Савелий Туберозов в романе-хронике «Соборяне» – 1872; «благоуветливые» образы архипастырей: «пленительно добрый Филарет Амфитеатров, умный Иоанн Соловьёв, кроткий Неофит и множество добрых черт в других персонажах» (XI, 231) – в цикле очерков «Мелочи архиерейской жизни» – 1878) – и до заката дней (отец Александр Гумилевский в рассказе «Загон» – 1893).

Всей «художественной проповедью» [17] своего творчества Лесков сам стремился приблизиться к уяснению «высокой правды» и исполнить то, что «Богу угодно, чтобы “все приходили в лучший разум и в познание истины”» [18].

О самом себе Лесков говорил: «Я отдал литературе всю жизнь, <…> я не должен “соблазнить” ни одного из меньших меня и должен не прятать под стол, а нести на виду до могилы тот светоч разумения, который мне дан Тем, пред очами Которого я себя чувствую и непреложно верю, что я от Него пришёл и к Нему опять уйду <…> я верую так, как говорю, и этою верою жив я и крепок во всех утеснениях» [19].

Незадолго до смерти Лесков размышлял о «высокой правде» Божьего суда: «совершится над всяким усопшим суд нелицеприятный и праведный, по такой высокой правде, о которой мы при здешнем разуме понятия не имеем» [20]. Писатель скончался так, как ему и желалось: во сне, без страданий, без слёз. Лицо его, по воспоминаниям современников, приняло самое лучшее выражение, какое у него было при жизни – выражение вдумчивого покоя и примирения. Так завершилось «томленье духа» и свершилось его освобождение.


[1] Мягкая, ручная дрессировка (нем.).


ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Лесков Н.С. Собр. соч.: В 11 т. – М.: ГИХЛ, 1956 – 1958. – Т. 11. – С. 577. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте. Римская цифра обозначает том, арабская – страницу.

[2] Лесков Н.С. Новозаветные евреи (рассказы кстати) // Новь. – 1884. – Т. 1. – С. 72.

[3] Быков П.В. Н.С. Лесков // Всемирная иллюстрация. – 1890. – № 20 (112). – С. 333.

[4]Заметка была опубликована без подписи в газете «Указатель экономический» (1860. № 181. Вып. 25. С. 437); в очередном номере «Указателя экономического» (1860. № 186. Вып. 30. С. 508) появилась новая анонимная заметка на ту же тему; с подписью: Николай Лесков напечатана «Корреспонденция (Письмо г. Лескова)» // Санкт-Петербургские ведомости. 1860. № 135. 21 июня. С. 699 700та же работа была перепечатана под заглавием «Нечто о продаже Евангелия, киевском книгопродавце Литове и других» // Книжный вестник. 1860. №№ 11 12. С. 105 106.

[5] Б.п. // Новое время. 1890. № 5139. 21 июня. С. 3.

[6] Лесков Н.С. Полн. собр. соч.: В 30 т. – М.: ТЕРРА, 1996. – Т. 1. – С. 149.

[7] Там же. – С. 150.

[8] Там же. – С. 147.

[9] Северянин И. На закате // Северянин И. Собр. соч.: В 5 т. – СПб., 1995. – Т. 4. – С. 6.

[10] Краснов П.Н. Чуткий художник и стилист // Труд. – 1895. – № 5. – С. 455.

[11] Цит. по: Фаресов А.И. О Лескове // Книжки недели: Ежемесячный литературный журнал. – СПб., 1900. – Май. – С. 195.

[12] Лесков А.Н. Жизнь Николая Лескова: По его личным, семейным и несемейным записям и памятям: В 2 т. – М.: Худож. лит., 1984. – Т. 1. – С. 209.

[13] РГАЛИ. – Ф. 275. – Оп. 1. – Ед. хр. 111. – Л. 28.

[14] Цит. по: Лесков А.Н. Указ. соч. – Т. 2. – С. 385.

[15] Лесков Н.С. Под Рождество обидели // Лесков Н.С. Соч.: В 3-х т. – М.: Худож. лит., 1988. – Т. 3. – С. 205.

[16] Федотов Г.П. Святые древней Руси. – Paris: YMCA-Press, 1989. – С. 163.

[17] Меньшиков М.О. Художественная проповедь (XI том сочинений Н.С. Лескова) // Меньшиков М.О. Критические очерки. – СПб., 1899.

[18] Цит. по: Лесков А.Н. Указ. соч. – Т. 2. – С. 467.

[19] Цит. по: Фаресов А.И. Против течений: Н.С. Лесков. Его жизнь, сочинения, полемика и воспоминания о нём. – СПб., 1904. – С. 410 – 411.

[20] Цит. по: Там же.

1.0x