90 лет отметил 5 мая Валентин Сидоров, народный художник СССР, академик АХ СССР, лауреат Государственной премии СССР, Государственной премии РФ, профессор Московского художественного института имени Сурикова. Открытие выставок художника по случаю торжества состоялось в Москве в залах Академии художеств на Пречистенке, в музеях Твери, Вышнего Волочка, на Академической даче… и продолжают свой ход в других больших и малых городах Тверской губернии.
"За этот ад, / За этот бред, / Пошли мне сад…", — написала Марина Цветаева в 1934 году. "Вычеркнутость из широт", скитание по городам и весям чужбины, нищета, обездоленность и… дом в Трёхпрудном переулке как грёзы, как упование на сад. Сад как олицетворение той размеренной, неспешно текущей русской жизни, что предназначена была для получения эстетического удовольствия, для вдохновенья. Когда-то эти цветаевские строки звучали для меня как мольба, как молитва, как заклинание… Просто, есть нечто, что волнует человека, пусть и существует оно как висячие сады Семирамиды или "вишнёвые сады" Чехова — в воображении только; однако нет-нет да и обдаст из седины веков дуновением одного из чудес света, теплом родного прикосновения. Просто нужно до дна испить чашу однажды утраченного, чтобы… открыть для себя творчество Валентина Сидорова.
Валентин Сидоров. Художник, кто с 60-х годов ХХ века держит на острие кисти основы русского реалистического искусства, традиции русского пейзажа. И в том — риск и опасность. Критики, искусствоведы не раз отмечали: пейзаж в сравнении с другими жанрами в советской живописи излишне обилен, слишком распространён, до скуки — с берёзками и холмами — трафаретен. Разве что прикрытие для художников-эскапистов или тех, кто не может выдвинуться на передовые рубежи, встроиться в авангард, дать ответы на вызовы времени: освоение целины, масштабы разворачиваемого в СССР строительства, прорыв в космос.
Только вот, есть пейзаж и пейзаж.
Пейзаж для Валентина Сидорова — само дыхание. Способ жизни, возможность выражения настроения, эмоций, размышлений… о русской земле, о деревнях Коровино, Сорокопенье, что похожи на тысячи других, но скрывают себя в Тверской губернии, среди стеклянных рос и медовых закатов. Здесь Валентин Сидоров родился. Отсюда уехал в Москву, поступил в Московскую среднюю художественную школу, продолжил обучение в Ленинградской академии живописи имени Репина, завершил штудии снова в Москве, в Суриковском институте, и… вернулся в родные пенаты, к коровинским мотивам. Такие не отличаются широкими панорамами, нет здесь ни синих далей, ни просторов; нет ни крутых берегов, ни оврагов — признается художник спустя годы и годы. "Всё простенько, ровненько, никаких эффектов, контрастов. Кругом ничем, казалось, не примечательные поля; как и везде — полоска леса. Какая в этом выразительность… Чего особенного, что писать? А ведь что-то тянуло меня в Коровино, что-то особенное есть в этом. Что именно? А вот это "что-то" и есть моё. Это "что-то" связано с этим домом, местом, этим краем, миром. Это и изображать надо, наверное. Здесь я. И сама деревня, и полевые сараи, и лес, и жизнь людей — моя жизнь".
"Что-то".
Сквозь муар майских садов — своего рода эпоха Возрождения. После бед, страданий, ужасов войны русская деревня возвращается к покою, тишине. И художник подхватывает, вслушивается в интонацию негромкого очарования быта: потрескивают дрова в печи, парное молоко разбивается о дно алюминиевого бидона, — и насыщает её страстью, надеждой, переполняет ощущением радости бытия. Как-то, ещё в раннем детстве, он услышал сквозь сон колыбельную, что тонким, прозрачным голосом напевала мать, и как будто бы были в той колыбельной слова о "рае", о "небесах", о такой жизни, где нет ни слёз, ни потерь, а только, как пелена, — благоухание левкоя после летнего вечернего дождя. И, в сущности, поиски и обретение тех "небес" с клубящимися грозовыми или жемчужно-перистыми облаками и претворяет художник в холсты, на деле — в эпос русской жизни. Былинной. Сказочной. Простодушной. Быть может, даже невзрачной… как полевые цветы. Проходит время, и так получается почему-то, что ботаника сельских полей: колокольчики, сныть, васильки, ромашки, — оказывается дороже самой изысканной орхидеи.
Демонстративно просты технические средства выразительности в живописи Валентина Сидорова. Незамысловаты и сюжеты: сумерки, открытое окно, зимняя дорога, игры мальчишек за стогами в прятки… Непостижима — тональность. Вибрация ветра, цвета, света, что выстраивает замкнутый, подчёркнуто умиротворенный мир. И этот мир — взрывает! Клокочет! Будоражит! Рвёт струны души, пробуждает самые её глубинные коды. И обмирает сердце от вдруг налетевшей щемящей тоски, отчётливого, как проблеск молнии, понимания: да весь он, этот бесхитростный мир, как усадьбы в мареве сирени Борисова-Мусатова, — зеркало, в которое смотрятся образы потерянных воспоминаний. Призрачен. В прошлом. Невольно возникает вопрос: и русский дом? и что… и Россия — в прошлом?.. Нужно быть художником — солью земли русской. Могучего дерзновения, атлетической стати, непоколебимой веры, чтобы зачарованностью созерцания спасти, избавить от смятения души, чтобы манифестировать в красках — эпоха Возрождения русской земли не знает упадка. Валентин Сидоров — художник, соль земли русской.
И не только художник. Автор книги "Край вдохновения", посвящённой Тверским просторам, автобиографической повести "Гори, гори ясно…", которую ставят в один ряд с произведениями Василия Белова, Валентина Распутина. Однажды, перелистывая страницу за страницей повести, возвращаясь попеременно к перелистыванию страниц альбома "Тихая моя Родина", — дар видеть, дар чувствовать и дар излагать Валентина Сидорова слились для меня в звучание одного романса. Вот этого:
Мы вышли в сад; чуть слышно трепетали
Последние листы на липовых ветвях,
И вечер голубой, исполненный печали,
Бледнея, догорал в задумчивых лучах…
… С Валентином Сидоровым в мастерской на Чистых прудах. Пьём душистый горячий чай из чашек Ленинградского фарфорового завода, знаменитых, с кобальтовой сеткой, на столе горы фруктов на блюдах старинного серебра, пирожные. Валентин Михайлович к тому же — непревзойдённый мастер уюта, удивительный рассказчик; я же, как тот кот Васька … слушаю "преданья старины глубокой".
"ЗАВТРА". Валентин Михайлович, в русском языке "крестьянин", "крест", "христианство" — слова одного корня. И есть мнение, будто все беды в России начались с того, что крестьянин однажды отошёл от Христа. Что вы думаете по этому поводу?
Валентин СИДОРОВ. Мне трудно сказать об этом, я ориентируюсь на опыт своей деревни. И не могу сказать, чтобы они ушли от христианства. Церковь особое положение занимала, у нас в Коровине все были верующие. Только Никоныч — председатель колхоза был атеистом, членом партии. При этом его жена, Пелагея, невероятно верующая была, её называли "хранительницей всех молитв". Всегда в доме лампадка горела. Моя бабушка с этой Пелагеей дружила. Они собирались в избе накануне праздника, и втроём с Никонычем пели тихонечко. Пели нараспев. Никоныч был удивительно добрым стариком…. Церковь являлась хранительницей традиций, нравственности. Кроме того, оказывала сильное влияние на деревню: весь жизненный ритм в деревне строился по церковному календарю. Этот церковный календарь был сильно связан с сельской жизнью и тоже сохранял её традиции. Понимаете, работа на земле — она была тесно связана с церковным календарем. Вознесение — это значит яички в рожь надо бросать, чтобы "лети на небеса, тащи рожь за колоса". Никита Мученик, Троица — определённые циклы сельскохозяйственных работ. Всё это вошло в жизнь крестьян. Отмечались Ильин день, Никола, Петров день; из светских праздников знали только Октябрьскую и 1 мая. Церковь имела и объединяющую силу. В каждой деревне был свой престольный праздник, и на праздники съезжались из разных деревень. И это тоже было традицией.
"ЗАВТРА". Были ли ещё факторы, кроме церкви, что создавали атмосферу русской деревни?
Валентин СИДОРОВ. Хочу сказать, что раньше, до революции, шло общение крестьянства с дворянством, и оно, конечно, тоже влияло на жизнь в деревне. В нашей деревне был князь Григорий Григорьевич Гагарин, человек высочайшей культуры. И мои прародители считались крестьянами князя Гагарина. Это общение с дворянской культурой вносило определённые, какие-то нравственные, воспитательные понятия в крестьянскую жизнь. Недаром мой дед, находясь в поместье Гагарина, срисовал у него кресло, сам сделал такое из берёзы и покрасил его красной краской под дворянский ампирный стиль. Он подарил его зятю на свадьбу.
"ЗАВТРА". То есть шло взаимопроникновение культур: крестьянской и дворянской.
Валентин СИДОРОВ. Взаимопроникновение, конечно. И мой прадед, вернувшись с войны 1812 года, этому Григорию Григорьевичу ещё рассказывал, как он в Париже побывал. Понимаете, и у князя уважение к этому крестьянину, воину, было, и у крестьянина отношение к этому князю было самое почтительное. Моя бабушка всё время вспоминала Григория Григорьевича Гагарина. Рассказывала, как распорядился он в качестве приданного — она выходила замуж за своего Григория — посадить ей сад в Коровине. "И будешь, — говорит, — Еленка, своих ребятишек "поднимать" этим садом". Взаимоуважение, человеческие какие-то стороны общения — они, конечно, влияли на общую жизнь крестьянина и деревни. Но если уж мы заговорили о дворянстве, помещиках, то тот же Венецианов какой помещик был! Какие у него в Сафоново отношения с крестьянами были! Семьдесят учеников из крестьян у него было! А Рачинский оставил кафедру в Московском университете, уехал в Татево, где школу построил для воспитания крестьянских мальчиков; Богданов-Бельский вышел из этой школы. Чайковский посвятил Рачинскому свой знаменитый Первый концерт. Всё это было. Поместье несло культуру, знания… На 200-летие Гагарина мне удалось найти его могилку в лесу, на территории какого-то олигарха. Заросла совсем. Я последний представитель, кого тётушка гагаринским садом взрастила. Цветы на могилу положил. Панихиду провели.
"ЗАВТРА". Крестьянин, церковь, достойный помещик…
Валентин СИДОРОВ. Взаимопроникновение культур происходило. И всё, как бы сказать, во имя Отечества. Для Отечества ведь жили, ведь вот какое дело.
"ЗАВТРА". В какие годы деревенский лад, деревенская жизнь стали рушиться? И как долго просуществовала церковь в вашей деревне?
Валентин СИДОРОВ. Церковь действовала до войны. Наш дом весь на клиросе пел. А рушиться жизнь стала?… После войны… Да, после войны. Война крепко, конечно, подвела. Колхоз жил, но война, конечно, нанесла удар потрясающий.
"ЗАВТРА". Мужчин не осталось в деревне.
Валентин СИДОРОВ. Тридцать пять человек ушли из моего Коровина. Мы всех провожали, а потом никто не вернулся. Один Василий Филиппович вернулся. Помню, как первая похоронка пришла. Пришла на Ивана, кто при прощании сгрёб землю: прощай, Родина, сказал, не увижу больше. Старушки собрались, поставили свечку на камушек родительский и сами отпели Ивана… И каждый дом осиротел. Послевоенная разруха жуткая, конечно. Такие потери. В каждом доме не стало кормильца, женщины старели… Война войной, но тогда нужно было оказать внимание деревне, найти какие-то пути для её восстановления, развития. Ничего не было сделано. Хрущёв к власти пришел — лён не нужен, кукуруза нужна! Говорят, он ещё привез из Африки борщевик — для увеличения массы силоса. Так по сей день не знаем, как от этого борщевика избавиться: все поля он заполонил. Ввели при Хрущёве ещё и налоги: на гусей, на кур, на яблони… Я помню, как к одному в нашей деревне пришли налог брать на яблони, он так разнервничался, взял топор и пошёл рубить деревья. И все стали стараться покинуть свои родные места. Паспортов не было, начинали ловчить, взятки давать, чтобы паспорт получить и уехать… Искать любую должность, но — в город.
"ЗАВТРА". Поразительно было: едва человек приезжал из деревни в город, становился "городским", как он своего собрата, кто ещё оставался в деревне, "колхозником" называл. Откуда эта дикость?
Валентин СИДОРОВ. "Колхозник" — надо сказать, я часто за свою жизнь подобное слышал в свой адрес. Когда в первый раз приобрёл машину и приехал на техстанцию, меня так и обозвали "колхозником". Это связано с недостаточной культурой, конечно. Труд колхозника, труд крестьянина считался отсталым, так сказать, трудом. Лучше охранником где-нибудь служить, чем пахать и сеять. Понимания нет, что пахать и сеять, — это всё-таки жизненный процесс. Сенокос, сбор урожая сопровождались пением, праздниками, зимой устраивали посиделки, самодеятельность какая-то была. Но всё это уже кончилось: нет никаких посиделок, никакой естественной жизни нет…
"ЗАВТРА". Да и другие песни поют.
Валентин СИДОРОВ. Некому петь, никого уже не осталось в деревне. Вот ведь беда-то в чём — никого не осталось. Дом ещё стоит, и доживает в нём либо больной, либо старый человек и ждёт, что приедет, может быть, родственник из Москвы, поживёт летом. Делом-то не занимается никто, поля-то пустуют.
"ЗАВТРА". Больше того, сами фундаментальные понятия "деревня", "крестьянин" заменяют в сознании русского человека на привнесённые "агломерация", "фермер".
Валентин СИДОРОВ. Что-то есть такое… Во всяком случае, я не встречаю заинтересованности в деревне… Жутко смотреть на то, что происходит. Нет перспектив у деревни, некому в ней жить. Лет десять-пятнадцать назад у нас школу закрыли. Было три ученика, ездили на автобусе из других поселков, была учительница и работница-уборщица. Я боролся за эту школу, ещё моя мама училась в ней. Закрыли. Меня больше всего пугает, что некому жить. Нет же населения. Приезжают олигархи, кромсают земли, строят коттеджи. Откуда они берут все эти причудливые, совершенно чуждые России постройки? Я запрет бы какой-нибудь внёс на подобное строительство. Но разве внесёшь, когда всё продается и покупается? Этот "новый русский" — не помещик, который исторически был связан с историей, традициями, преданиями, природой…
"ЗАВТРА". Присутствуем при очередном этапе крушений традиций. Невольно возникает вопрос: как так могло происходить, что после революций 1917-го, традиции ещё в силе, сами же крестьяне забивали иконами окна в коровниках, уничтожали старинные наряды?
Валентин СИДОРОВ. Было, было, было… Разрушили отношения с церковью, разрушили традиции. Духовность была разрушена, прежде всего. Были такие, которые иконы рубили. Но были и такие, вот тот же Василий Филиппыч, который один-единственный у нас пришёл с войны, у него "Сергий" висел в красном углу, "Житие Сергия". Его дед был старостой церкви, и они тихо-тихо-тихо оберегали иконы от буйства борьбы с религией. Богоборчества. Буйство же было! Но и подвижники были. Люди, которые оберегали, сохраняли реликвии, веру. У нас учитель был в художественной школе, Константин Иванович, он нам биологию преподавал, а потом стал священником.
"ЗАВТРА". Московским?
Валентин СИДОРОВ. Да. В Новодевичьем монастыре служил, и мы к нему приходили. А потом ему сказали, что где-то на Севере бандиты церковь пытаются ограбить. Он приехал туда, и вот не пускал этих бандитов в церковь, не давал им иконы. Они тогда с воплем, с криком, обезумили совсем, бросились на него и сожгли старика, нашего учителя Константина Ивановича. Вот было и такое. Вот и такие люди были. Чем это было вызвано? Событиями, которые в стране происходили. Столкновение с чуждой силой, перерождение какое-то… Богоборчество, оно происходило из-за стремления выслужиться перед каким-то новым деятелем, что стал раздавать команды. Надо сказать, для нашего общества характерно стремление выслужиться, отличиться перед появившимся каким-то новым деятелем, и уже ради достижения своего интереса быть готовым на всё. Это было? Это было. И сегодня стараются.
"ЗАВТРА". Где-то у нас ещё сохраняются устои?
Валентин СИДОРОВ. По долгу своей деятельности я был в Мордовии, мы проводили там дни Эрьзи, был такой скульптор. Приехали в его родную деревню, и я был поражён и потрясён атмосферой жизни в деревне. Вся деревня была живой, в каждом доме — семьи, большие семьи. Деревенские мужики конкурс устроили: каждый должен был вырубить топором в память об Эрьзи какую-нибудь скульптуру. Начался этот конкурс… Cколько мужиков, женщин, молодёжи, кругом хохоту сколько! Немного отъехали — дом-музей живописца Сычкова, сохранили дом. Живёт Мордовия, живет! Я просто радовался тогда и думал: Господи Боже мой, хоть что-нибудь у нас подобное в Тверской губернии было бы! Вот раз — и перенести в мои Сорокопенье, Коровино, Подол…
"ЗАВТРА". Мир идеальной деревни, каков он для вас?
Валентин СИДОРОВ. Мир деревни состоит из людей, которые любят деревню, природу, традиции, которые несут эти традиции. Не знаю… был бы я царь, чтобы я сделал? Я обратно бы всех отослал в деревню. В деревне живите, обзаводитесь хозяйством, стройте дома в соответствии с традициями, потому что избы, которые были построены, они у нас замечательные были — по типу и характеру. Но они могут быть такими же замечательными, имея все удобства: и водопровод, и канализацию. Это всё можно сделать, не уродуя тот пейзаж, в который органично входили все постройки русской деревни… Не дай Бог всё совсем забыть.
двойной клик - редактировать галерею
