Для чего нужен под рукой лист бумаги и перо? Чтобы успеть записать. А зачем обязательно записывать? – Чтобы не забыть. Повод может быть радостным и грустным. Хорошо, когда и то и другое – печаль и радость, выглядят естественно.
На всякий пожарный я отложил два. А вдруг кто-нибудь еще умрёт? По-настоящему гибнут только далекие, ни чем не блеснувшие люди в горячих точках. И эта конвейерная смерть угнетает именно отсутствием каких-либо воспоминаний о прежней жизни этих, распирающих эластичный зоб статистики, не знакомых нам лично, жертв.
Людей с внушительным (опять же, смотря для кого) прошлым выкупает у этого мира солидный коллекционер. Их, как дорогие экспонаты, просто переставляют в другой зал, куда уже не каждого пропустят полюбоваться совершенством, как говорится, довоенного качества.
Целый день вертелось в памяти романтичное название альбома группы «Дуби Бразерс» – «Капитан и я».
Текст одних песен запоминается целиком, а от некоторых только одна строка, как правило, первая, например: «только прилетели – сразу сели», или «был такой час».
Действительно, был такой час, когда взрослые и дети собирались у экрана телевизоров, купленных еще за дореформенные тысячи, чтобы смотреть польский сериал «Ставка больше чем жизнь».
«Это когда возраст пятьдесят, а зарплата шестьдесят» – повторяли чужую хохму злопыхатели, но дети еще не понимали, в чем ее юмор, и переживали всерьез.
Ко многим, по сути, пародийным фильмам зарубежного производства у нас относились серьезно, не подозревая о существовании субжанра spoof, и не зная смысл этого термина. Разъяснения могли бы навлечь разочарование.
«Лимонадный Джо» казался настоящим вестерном, «Фантомас» – драмой о сверхчеловеке, и так далее.
Поляки сделали нечто в духе британского сериала Avengers, и Станислав Микульский даже внешне напоминал актера по имени Патрик Макни. Такой же иронично невозмутимый, но в то же время, как будто немного старше своих лет, как и подобает герою романтической истории, деятельный, но с налетом меланхолии – да, увы, все это лишь кино, наяву все гораздо скучнее и прозаичнее.
Приятной особенностью фильмов этого типа было весьма условное обращение со временем и стилем плюс большое количество красивых актрис, которые даже в форме СС выглядели современницами «Битлз» и «Роллинг Стоунз».
Злодеи – нацисты и просто проходимцы также были не лишены своеобразного обаяния. Особенно циничный эсэсовец Бруннер, который, кажется, с самого начала прекрасно знал на кого работает его собутыльник Ганс.
Капитану Клоссу предшествовал не менее качественный сериал «Капитан Сова идет по следу», но в нем не было войны и немцев с фантастическими фамилиями Вольт, Дибелиус или Ринг.
Поляк в немецком мундире затмил товарища Сову в штатском костюме, надолго задвинув его в сумеречную зону кинематографа для посвященных.
Возможно, кто и записывал реплики персонажей «Ставки» в блокнот, но то, что запомнилось на слух, звучит, как правило, загадочно и бессмысленно: «У тети Хильды ревматизм», «охотиться на людей, я хотел сказать – на человекообразных».
В одиссее Капитана Клосса нет ключевых запоминающихся фраз, афоризмов в духе Ильфа и Петрова или Оскара Уайльда, она запоминается как сновидение, где никто не гибнет по-настоящему. Сновидение с продолжением, гарантированным программой передач на всю неделю: «Завтра не смогу – завтра будет Клосс». Конечно, со временем к этой оговорке добавилось возражение: «так его ведь уже сто раз показывали!»
Голосом Ободзинского можно смело подпеть: «О! И это правда».
Разумеется не сто, но Клосса гоняли часто – примерно, как «Коломбо». Даже когда полонофильские настроения, сформулированные Кобзоном в песне про чай («До чего ж едины мысли – чай, чай, чай, и на Волге, и на Висле – чай, чай, чай…») сменили ядовитые разговоры про «пшеков»-спекулянтов и потенциальных предателей, Микульского не разлюбили.
До и после бесконечной «Ставки» (на самом деле всего восемнадцать серий) он успел сняться в дюжине превосходных картин – казалось, он вечен, как и сама не очень долгая, в сущности, эпоха брежневской стабильности.
Его лицо запоминалось с первого раза, как заглавная мелодия без слов, под которую начинался каждый эпизод «Ставки больше чем жизнь». Ее легко и охотно напевали, занимаясь каким-нибудь своим делом, все, кто хотел, в том числе и люди, полностью лишенные музыкального слуха. Даже те, кто не прислушивался к тревожным хрипам и постукиваниям в организме Варшавского договора.
Однажды, в одной из музыкально-развлекательных программ, Микульский-Клосс исполнил тему из «Ставки» с польскими словами. Статный и солидно-застенчивый, похожий на Джонни Холлидея и Гуннара Цилинского, он прохаживался по сцене в пиджаке, под которым угадывалась большая физическая сила. Поляк, которого мы любили.
Многие запомнили первые три слова из этой песни: «Был такой час». Какое-то время их охотно воспроизводили, если речь заходила о старом польском кино, нередко в унисон, что выглядело в меру смешно… Однако я так ни разу и не встретил того, кто бы пропел мне весь текст целиком.
Параллельно «Клоссу» в жанре шпионского барокко было снято несколько удачных картин и у нас. В первую очередь, следует назвать остроумный и дерзкий «Один из нас» Геннадия Полоки, а также «Дерзость» Юнгвальда-Хилькевича с незабвенным Николаем Олялиным (в котором тоже было что-то от Джонни Холлидея)
Время от времени о Микульском вспоминали без особой радости, но и без досады – ну да, хороший актер, хороший… был фильм, но народ оказался дерьмовый – не за нас.
Старых кинозвезд стран народной демократии забывали дюжинами. Только два имени еще говорили о чем-то уже не совсем уместном в «дивном новом мире» перестройки – Станислав Микульский и Гойко Митич.
Богатейший кинематограф послевоенных десятилетий (за вычетом священных коров арт-хауса) третировали почти как черно-белые открытки в эпоху цветного видеопорно.
А потом Микульского вдруг назначили не то послом, не то культурным атташе обновленной, совсем чужой Польши в Москве, и новость эта как-то доползла до провинции, где люди, тяжело переживающие гибель Союза, выпивая, мечтали поехать в Москву, и пожать ему руку. Было в этой сентиментальности что-то от «Каменного гостя».
Артист жил по-голливудски долго, как его чешский коллега Владимир Брабец, создатель славного майора Земана.
Зарплата шестьдесят в наши дни – одни поездка на метро. А возраст пятьдесят – давно уже не время степенной зрелости. Продолжают чудить, и еще как, люди намного старше.
Но в посольcких переулках столицы особо тихими вечерами дачных уикендов при желании еще можно встретить теперь уже призрак капитана Клосса.
И штурмбанфюрер Герман Бруннер тоже где-то рядом.