Недавно в Московском городском педагогическом университете прошёл круглый стол «Каким должен быть учебник по обществознанию: контуры будущего стандарта» – собравшиеся в МГПУ 14 октября много говорили о нравственности, но мало о науке, однако и в этом есть своя польза.
Скажу сразу: то, что я взял слово на круглом столе, – не моя заслуга, но недоработка модератора. Впрочем, регламент я не нарушил, сумятицу в протокол не внёс. Просто, раз заседание было организовано обществоведами – преподавателями философии и истории – я был на нём в качестве журналиста. Но то, что я с 1989 года преподаю в высшей школе, не позволило мне отмолчаться именно там, где я посчитал важным выступить.
Однако сначала следует сказать о присутствующих и темах их выступлений. К этому обязывает и научная этика, и элементарная вежливость. Итак, в полемике приняли участие: Елена Брызгалина – заведующая кафедрой философии образования МГУ им. Ломоносова, Александр Филиппов – профессор факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ, Анастасия Половникова – доцент кафедры методики преподавания истории МГПУ, федеральный эксперт ЕГЭ по обществознанию, Иван Фёдоров – учитель обществознания, истории и права, автор школьных учебников по истории, Сергей Кочережко – «Учитель года – 2015», учитель истории и обществознания из Самарской области.
Как видите, состав собрания более чем представительный. Не подороги, но действующие в практической области специалисты. Которым формировать наше будущее, если кто не понимает, о чём речь. Ибо темы, заявленные ведущими экспертами в области гуманитарного образования, касались замысловатого: что представляет собой школьный предмет «обществознание» на текущий момент и какие его ждут трансформации. Понять это без расшифровки невозможно, поскольку задумываются неспециалисты о школе мало. Я бы сказал, экспертами были поставлены фундаментальные вопросы: 1) преподавание обществознания: о чём этот предмет? 2) что не так со школьными учебниками: писать заново или переписывать? 3) двойные стандарты: кто и как будет создавать аналог ИКС (историко-культурного стандарта) для обществознания? 4) станет ли школьник личностью и гражданином с помощью очередного нормативного документа?
Не ждите от меня расшифровки стенограммы выступлений. Коснувшись кратко влечений и болей присутствующих, я заговорю о своём. И не думайте, что интересы естественнонаучных дисциплин, к преподаванию которых я много лет имею самое прямое отношение, никак не связаны с обществознанием. Связаны.
Понятийный круг, очерченный присутствующими, включил в себя не только важную задачу стандартизации, но и неизменно актуальную проблему так называемых скреп, по поводу которых только ленивый не отшутился, а любой, мнящий себя интеллектуалом, и вовсе стыдится произносить данное слово иначе, чем в ироническом ключе. Только не я. Я как раз признаю существование общих предрассудков совершенно необходимым для сплочения нации, для качественного перехода от «команды» к «семье», но заботят как «семьи», так и «команды» меня лишь постольку, поскольку они выступают во внутривидовой конкурентной борьбе. И популяционный уровень здесь, безусловно, более важен, нежели индивидуальный.
Собственно о том, как превратить «команду» в «семью», и говорили участники круглого стола. Знание Гимна и Конституции, свободное ориентирование в истории отечества, Европы и мира, комфортное пребывание в ментальных пространствах общественных формаций, умение оперативно включиться в коллективные отношения – всё было. Разного уровня: от прививания школьнику элементарных навыков, диктуемых так называемым компетентностым подходом, до обобщений, необходимых для корректного целеполагания актором своего будущего среднесрочного масштаба. Не было одного: чем воевать будем? И ещё: кто субъект данной битвы?
Сначала я выскажу своё решительное «за» по поводу обществоведения и «скреп». То, что я, имея половину отличных оценок в школьном аттестате, именно по «общаге» получил трояк, вовсе не мешает мне быть объективным. Хотя данное пренебрежение и служит мне предметом гордости, оно не будет продуктивным, если я зациклюсь на нём. Тут главное – правильно позиционировать нужды.
Константин Леонтьев, наш гениальный публицист и мыслитель, не раз превозносил преимущество «живого» перед «неживым». Он говорил «органичное общество», придавая этому выражению все нужные оттенки и наполняя необходимыми свойствами. Леонтьев не был вегетарианцем – он жаждал того же, чего жаждем и мы все, – мирового господства, вот только чьё это будет господство, каждым принимается наособицу, и это Константин Николаевич понимал вполне трезво. Он был учёный – врач, а не обществовед.
Последнее время принято считать, что успеха достигает команда с хорошим менеджментом. Наверное. Попробуем, однако, разобраться, что есть «команда»? Как правило, голая схема, пусть и идеальная. Она требует максимально подходящих узлов для реализации своих преимуществ. Когда игроков нужного качества нет (вспомним футбол), жёсткая схема ломается. Она выбрасывает ненужные элементы, пробуя на их место другие. При этом адепты «командной игры» и «эффективного менеджмента» не перестают клеймить теорию «винтиков» государственной машины.
Семья строится по иному принципу: подыскать наилучшее применение тому, кто есть. Возникает гибкая система, способная, конечно, порой отступать перед командой, но принципиально не подверженная слому. Поэтому семья, пока она не дезинтегрирована, может совсем ни с кем не бороться, а спокойно «сидеть на берегу и ждать, когда мимо неё проплывёт труп любой команды». Конечно, время и семью убивает, о чём писал тот же Леонтьев, имея в виду не столько даже народы, сколько империи, но, как известно, «пока толстый сохнет, тощий сдохнет».
Вопрос: что есть «семья» в обществоведении? Здесь история отвечать может по-разному, и, на мой взгляд, первая задача обществознания состоит в том, чтобы дать школьнику чёткое понимание того, что если и остаётся что в людских коллективах неизменным, то это никак не «гражданское общество» и прочая «суверенная демократия», а нечто иное. Даже не нация. Это несколько обескураживает, но кто сказал, что будет легко? Нужно уметь бороться в любых условиях! Воспитание этого творческого чувства – чувства упоения от захвата территорий противника и включения их в свой мир – вторая задача. За кого бороться? За своих. Поэтому третья задача – показать, что свои – это соседи в самом прямом смысле этого слова, поскольку именно они способны сделать жизнь индивида или умеренно сносной, или ярко невыносимой.
Да! – показать всё это нужно каждому.
Ошибётся, однако, тот, кто решит, что этого достаточно. Одними заклинаниями преимущества добиваются только в сказках, а мы уже миновали тот «золотой век», когда «словом останавливали солнце, словом разрушали города» (Н. Гумилёв). Теперь залогом могущества является хорошо развитая позитивистская наука, прошу прощения за ненужное уточнение, поскольку другой науки не бывает.
Сам я по образованию – физик с университетским дипломом. Не учёный, даже не «научный планктон». Преподаватель с серебряным кольцом на пальце, на котором в качестве credo значится: E = mc2. Я специально оговариваюсь: да, картезианец, да, позитивист. Картезианец настолько, что мне религия никогда не мешала, ибо Рене Декарт атеистом не был, о чём я не забываю. Позитивист настолько, что мне и философия уже не мешает, ибо я помню Огюста Конта: «Наука – сама себе философия». Т. е. это я к тому, что определённое сопротивление к обществоведческим дисциплинам я имею не идеологического, но строго научного характера. Тем важнее моё признание прикладной значимости «разработчиков скреп». Особенно если учесть, что религия у меня не вызывает никаких опасений.
Почему? Последняя не делает вид, что она – наука. Даже теология, выдавай по ней дипломы ВАКа, никого в мире не обманет. А вот философия…
Философия претендует на объяснение научной картины мира, насколько я смог понять из частных бесед с выпускниками соответствующих факультетов. Церковь рисует свою картину мира, принципиально ничего общего с научной картиной мира не имеющую. Религиозная картина мира по-своему непротиворечива, самосогласованна, теология как раз и изучает всё это. Нам не понять тонкостей, но подход такой. Смешиваться эти картины мира – научная и религиозная – никак не могут, у них целеполагания различны. Условно, если научная картина мира озабочена тем, как создать мобильные телефоны и персональные компьютеры, то религиозная – как без них обойтись.
Очевидно, что никак. Хотя бы из самосохранения. Поэтому я всецело на стороне научного мировоззрения и жду студентов с целостным восприятием мира и хотя бы с зачатками системного мышления.
Волей случая я всю жизнь преподаю то, что у нас толком определить не могут, но за рубежом называют computerscience. Т. е. весь комплекс дисциплин, связанных с техническими основами информационного общества. А ведь развитие техники, в частности средств связи, породило новое качество общественных отношений.
Когда я читал курс лекций физикам, проблем не было: кроме научного мировоззрения эти студенты обладают ещё и несомненным интеллектуальным преимуществом над остальным человечеством. Но как быть с представителями иных, менее строгих дисциплин?
Беда. Три года назад я попробовал работать и с такими. Страшно не то, что они таблицей умножения владеют нередко «со словарём». Мелочь, что возведение в отрицательную степень для них – часто непосильная задача. В конце концов, если часто повторять, то эти знания закрепляются.
Страшно, что первокурсники лишены системности в мышлении.
Не только, кстати, это касается корпуса естественно-математических дисциплин – гуманитарные знания тоже требуют научного подхода, особенно когда речь идёт о конкурентной борьбе в живой природе: ведь заклинания теперь ничего не значат, давно уже «знания – сила».
Приведу пример. Развитие информационно-коммуникационных технологий породило новое качество мира, связанного с так называемой индустрией знаний. Мы живём в так называемую постиндустриальную эпоху, породило которую развитие технологий. Прежде всего средств связи. Об этом писал еще Маршалл Маклюэн, когда в помине не было «этих ваших интернетов», но попробуйте кому-нибудь из первокурсников сказать, что живёт он не в России, а в электронной «мировой деревне»? Не поймёт. Почему? Да потому, что у этой «мировой деревни» нет своей конституции, своего гимна, своего флага и прочих атрибутов государственной власти эпохи état nation. Общественные же науки, как я понял, озабочены привязыванием гражданина к сиюминутному. Если так, то это не науки, ибо не пытаются предвидеть развитие ситуации – нет у них моделей. Понимаю, трудно, но тогда хотя бы давайте ментально не замораживать актуальность! Она всё равно изменится.
Мне бывает трудно приспособить к нуждам жителя «мировой деревни» исследования Никласа Лумана об особой «Реальности массмедиа». Отчего?
Выпускник школы не понимает того, что общество изменилось, что эпоха état nation отходит в прошлое. Что даже «русский мир», как бы ни нравилось нам это словосочетание, увы, запоздал с появлением. Вчерашний школяр то ли не знает, то ли не понимает того, что национальное государство – явление времени, оно не есть неизменная форма существования человеческих коллективов. Напротив, бытование в прошлом феодальных отношений со спецификой оммажей и институтом ренегатства не даёт оснований предполагать, что это не вернётся никогда. О новых ландскнехтах (он называет их номадами) пишет Жак Аттали («На пороге нового тысячелетия», «Краткая история будущего»), и с ним трудно не согласиться вот только и именно в этом – в появлении нового класса не привязанных к земле менеджеров. Верных не нации, но корпорации – и то на время заключённого контракта, ведь возможность сменить работу – единственное, что отличает свободного человека от раба.
Как сориентировать студента в конкурентной борьбе, если он уверен, что «скрепы навсегда»? Или же, наоборот, смеётся над потугами их создать?
Меньше заклинаний – больше науки. Строгого научного мировоззрения, далёкого от идеологии. Так победим. Правда, есть одно но.
Недавно я наткнулся на интернетный «крик боли» своего факультетского однокашника: он клеймил отечество за внесение в «ваковский список специальностей» теологии и кричал, что это последняя капля – дальше валить и валить подальше. У меня возник вопрос, почему он никогда не выступал против марксистско-ленинской философии? Тоже вещь догматичная. А я ведь знаю, что не выступал. Надо думать, что тот мир был его собственностью – миром советских. Теперь строится «русский мир», и он ему чужой. Коряво строится? Кто бы спорил! Главное – сильно поздно, но кто об этом знает? Так вот: во времена СССР для того, чтобы войти в Европу хоть тушкой, хоть чучелом, нужно было стать антисоветчиком. Теперь – как кажется отъезжающим, необходимо быть русофобом. И это очень, очень неверно, поскольку как раз Россия никогда не была культурно и научно враждебна Европе, в отличие от СССР, который всё больше чудил. И – внимание! – здесь не идеология, а наука: почему мой однокашник не понимает, что русофобия непродуктивна? Его не научили. Он не догадывается, что нынешний период не навсегда. Навсегда, по прошлым агиткам, был марксизм-ленинизм. Застойные обществоведы не готовили студента вуза к превратностям жизни. Если он теперь всё же уедет, ему покажется, что он выиграл – на Западе много русских физиков и программистов, они устроены лучше, чем здесь. Но он лишится единственной поддержки, которая у него есть в России: поддержки «семьи» физиков, программистов, инженеров и даже кварцедувов, изготовляющих для него лазерные трубки. Там он попадёт в «команду», оставив «семью». Потому что для семьи определяющим является происхождение. Не только национальное, но и социальное. И как он войдёт хотя бы в полу-, квази- и даже параэлиту Европы, если отвергает неотрывную часть культуры Старого Света – «русский мир», если смеётся над «скрепами», которые в Европе как раз такие, что не сломаешь?
Нынешнее пройдёт – и как будет выглядеть этот по-настоящему идеологический эмигрант в Европе, и сегодня слушающей Чайковского и Римского-Корсакова? Признававший советское – азиатское, но отвергающий русское – европейское, он может быть со временем сильно удивлён.
Почему? Плохо учили.
Надо – хорошо.
Когда жалуются на падение качества образования в России, никто не желает взять на себя личную ответственность за происходящее. Но я уверяю, что возможной нынешнюю деградацию сделали сами учёные, и виной всему отсутствие и внутри академической среды стопроцентной личной нравственности и тех самых «скреп», над которыми модно смеяться. Так что наука – наукой, но в отсутствии формообразующего идеала даже она распадается. И перестаёт быть оружием в конкурентной борьбе сначала на популяционном уровне, а затем и на индивидуальном: качество образования падает.
Обществоведы должны готовить будущих учёных, и это во-первых. А о нравственности, Гербе и Конституции говорить только лишь «во-вторых» и исключительно в рамках военного дискурса. Апелляция к инстинкту самосохранения – штука мощная. Дело за малым: определить, что является «семьёй» в период наблюдаемого заката «национального государства». Вот здесь и понадобятся знатоки общественных формаций, которым по необходимости придётся самим становиться учёными. Тогда поборемся.
