Авторский блог Василий Шахов 09:05 20 сентября 2017

Русское поле Есенина и Радимова

Есенинские Дни России. Дистанционная экспозиция МТОДУЗ В.В.Шахова (Троицк-в-Москве)

ВАСИЛИЙ Ш А Х О В

…………… Р У С С К О Е П О Л Е Е С Е Н И Н А И Р А Д И М О В А

……………………………………………………………………………………………………………

Есенинолюбы… Есенинознатцы… Есенинопоклонники… Есениноведы… Книголюбы… Движение есенинолюбов-книголюбов не иссякало даже в «лихие» годы… Правда, «прихватизация» коснулась и пушкинско-есенинских «алтарей и очагов». Со светло-печальной грустью вспоминаются поистине грандиозные торжества в Константинове, на Оке синеокой. Тысячи поклонников русского гения. «Шестая часть земли с названьем кратким Р У С Ь», да и Европа с Америкой были представлены именами и индивидуальностями незаурядными, крупными, выдающимися…

Процитирую стихотворение талантливого есенинского земляка Евгения МАРКИНА:

Россия поклоняется Есенину –

за светлый ум кудрявой головы,

за песню, что нежна до потрясения…

Какие б ни сквозили непогоды

И как бы ни менялись времена,

Его душа в большой душе народа,

Как соль в морской воде,

растворена…

Ты не грусти, рязанская берёза!

Перечеркнув разлуку долгих лет,

К тебе сегодня

вылитый из бронзы,

Навечно возвращается поэт!..

И чтобы песен искренность весеннюю

Не дать в обиду больше никому,

Россия

поклоняется

Есенину –

Бессмертному поэту своему!

Евгений М а р к и н.

…Вновь и вновь мы возвращаемся к гениальной, несказанно-врачующей, судьбоносно-духоподъёмной лирике Сергея Есенина… Бережно и чутко перелистываем страницы его биографии…

…Последние дни земного бытия Сергея Александровича Есенина… Кто был рядом с ним? О ком, о чём думал великий поэт? Какие мысли поведал он, прежде чем написать горевое-болевое-исповедальное, трагическое: «До свиданья, друг мой, до свиданья…»? Какой была тогда Русь Есенинская?..

………………………………………………………………………………………………

…Говорят, - у Рязани с глазами

Подберезник, волнушка и груздь.

А вот сына с кудрями-венками

Проводила в скупой мясопуст.

Ледяные ладони растёрли

Буйных песен живую капель.

Протекла на захлестнутом горле

В ночь полынной слезой конопель.

Если б знала, Рязань, ты за мхами, -

Не к добру зелена конопля, -

Ты стоптала бы семя ногами,

Чтоб не выросла в поле петля…

Алексей Л И П Е Ц К И Й (КАМЕНСКИЙ).

Один из адресатов Сергея Есенина.

……………………………………………………………………………………………………………….

…Ой, не колоб в поле катится

На позыв колдуньи с Шехмина.

Проскакал ездок на Пилево,

Да назад опять ворочает.

На полях рязанских светится

Березняк при блеске месяца,

Освещая путь-дороженьку

От Ольшан до Швивой Заводи…

Сергей Е с е н и н.

«Песнь о Евпатии Коловрате».

«…Когда я уходил с эстрады за кулисы, ко мне, протягивая руки, поздравляя с успехом, подошёл весёлый, сероглазый, молодой, улыбающийся Есенин. В то время ему было двадцать пять лет. Глаза Есенина светились задорным блеском, цвета льна волосы прядью спускались на лоб…»

Павел Р а д и м о в.

Парадоксально, но это факт: до сих пор в Есениниане (и академически-университетской, и культурологически-просветительской, и регионально-краеведческой) отсутствуют страницы, связанные с жизненным и творческим взаимодействием Сергея Александровича Есенина и Павла Александровича Радимова. Между тем, речь идёт не о второстепенных, третьестепенных коньюнктурных «сближениях» (с оттенком сенсации). Напротив: перед нами две самобытные индивидуальности… Простая крестьянка родила в приокском селе Константинове гения, слава о котором облетела континенты Земли. Сыну же священника из приокского же села Ходяйново судьбой была уготована более скромная участь, но и он проявил себя в «серебряном веке» незаурядным мастером самовитого слова. Его же живописные полотна, выполненные в традициях «передвижников», ценили Репин и Поленов. Многие современники обнаруживали, что в « крестьянском парне» с Рязанщины «органично сочетались живопись и поэзия». Позднее Сергей Наровчатов скажет о нём как «поэте в живописи и живописце в поэте».Сочетание «писательства и художества» - яркая черта автора «Полевых псалмов», «Земной ризы», «Деревни», «Попиады», «Телеги», «Столбовой дороги», «Ливня», «Перелесков».

Доброе слово о Павле Радимове сказали Максим Горький и Валерий Брюсов. К нему был благосклонен Александр Блок. Николай Гумилев подметил, что «его (Радимова – В.Ш.) описания оживляет чисторусская, даже народная, лукавая насмешливость».

Естественно, его основательно покусывали критика. Владимир Маяковский, вообще недолюбливавший «крестьянских» писателей, саркастично вопрошал: «Чего только стоит один Радимов с греко-рязанским гекзаметром!». По другому поводу и в другой филиппике Маяковский вновь уязвляет «новокрестьянца» («Мечтает он об эллинских гостях, о тогах, о сандалиях в Рязани, чтобы гекзаметром сменилась лефовца строфа, чтобы Радимовы скакали по дорожке, и чтоб Радимов был не человек, а фавн, - чтобы свирель, набедренник и рожки». Кстати сказать, самому Володе Маяковскому доставались от задорных полемистов-современников не менее едкие метафоры и иронические тропы. Чего стоит, например, сарказм ещё одного «рязанца» - Есенина - о том, что маяковские вирши при звучании напоминают-уподобляются «землетрясению».

«Край любимый! Сердцу снятся скирды солнца

в водах лонных…»

…Родился 11 сентября 1887 года в избе 90-летнего прадеда Никанора. И прадед, и дед, и отец – или попы, или сельские дьячки. Как бы само собой разумеющаяся жизненная перспектива – духовное образование. С 9-ти лет «отдан» в Зарайское духовное училище, затем – Рязанская семинария.

…Воспоминания уносят в не так уж и далёкое, но уже туманящееся дымкой ускользнувшей давности детство и отрочество. «Смиренная повесть» жизни… Велением Божией Десницы сельский иерей – отец, в парчовой фелони, с литой блестящею каймой, в тумане синих благовоний. Родитель ревностно-вдохновенно возглавляет весенний крестный ход – под торжественно-солидный перезвон колоколов, среди умилительно зеленеющих полей («Как я любил щекой своей к епатрахили прикасаться и взором радостных очей в лазурной тишине теряться!»). Отрочески алкаемая жажда приобщиться к чему-то важно-сокровенному (хотя бы, «заменив пономаря, раздуть потухшее кадило»(«Какая ясная заря в те годы надо мной всходила!»). Психологическая антитеза: деревенское былое и городское сиюминутное («Теперь по торжищам градским дни проводящий суетные, я древних славословий стих забыл, как гимны полевые»). Но «весенний зов» (восходящей к романтическому младенчеству) духовной окрылённости пробуждает светлую оптимистичность упований и мечтаний («Но в дни, когда весенний зов, великолепием блистая и первой роскошью листов, звучит от края и до края; когда все золотом горит, поет звенящими речами, когда трава в ложбинах плит сквозит, краснея стебельками, - волнуясь, трепетно дыша, былому счастью благодарный, я плачу, и дрожит душа, как луч, печалью светозарной»).

Родственно-сокровенное настроение – в есенинском пейзаже «малой родины»:

Колокол дремавший Скрылась за рекою

Разбудил поля, Белая луна,

Улыбнулась солнцу Звонко побежала

Сонная земля. Резвая волна.

Понеслись удары Тихая долина

К синим небесам, Отгоняет сон,

Звонко раздается Где-то за дорогой

Голос по лесам. Замирает звон.

У Павла Радимова - с в о ё художественное видение, с в о ё философско-психологическое понимание и поэтическое отражение реалий и коллизий родного Поочья:

Где-то сыч закричал, - сторожит он в полночь колокольню…

Где-то алая зорька зажглась и потухла безгласно.

Поднимается месяц немеркнущим оком и красным,

Он идет над землею пространной и дольней:

В этот вечер весенний неправду и злое кто скажет?

И хулой укорит ли он имя Великого Бога?

Изомнёт ли ногою цветы? - они там, где овражек,

Украшают ковром пол Земного Чертога.

У Сергея Есенина и Павла Радимова было много сокровенно-осердеченных «перекличек» о детстве, отрочестве, ранней юности, согретых солнечными пригревами по-над овражными кручами и прибрежьями над отороченной летописными сказаниями Окой синеокой и былинно воспетым Осетром-рекой.

С грустно-просветлённой улыбкой слушал константиновский «парень», озорующий теперь в Москве-матушке, воспоминания своего земляка-«сопутника» о тех местах, которые были столь близки, знакомы, родственно-желанны: «…Зарайск! Туда возил меня зимней дорогой, за двадцать пять верст, серый мерин… Летом на широкой телеге, на жесткой дерюге, накрывавшей мешки ржи, приезжал я на постоялый двор, где пил чай с изюмным ситным. Потом с мешком и сундуком, где лежали белье, шерстяные чулки и материны пышки, отец провожал меня в кремль, в каменное двухэтажное училище. Там я должен был жить восемь месяцев в годы и получать знания».

Родимые зарайско-егорьевско-константиновские места… Родные приокские горизонты… О них - вдохновенно-исповедальная «Родина» Павла Радимова:

Деревья в инее, а снега вовсе нет,

Зима задумалась у столбовой дороги,

Радимов Павел я, художник и поэт,

Советский гражданин и человек нестрогий,

В коломенском краю свой написал сонет,

Бродя вблизи Оки, где берега пологи,

Где протекла пора моих ребячьих лет,

Где ездил много раз, усевшися на дроги.

Я помню, помню вас, поемные луга!

Вот на реке паром, вот Ловцы, Белоомут,

Вот бричка ямщика и со звонком дуга,

Вот Горка на Яру и под горою омут,

Внизу ж стоят стога, и зелени нет края.

Дай ширь твою вдохнуть, о сторона родная!

У Сергея Есенина были с в о и «возвращения» на родину. Написанное им 18 июля 1925 года стихотворение одним из первых услышал в авторском исполнении Павел Радимов.

Я иду долиной. На затылке кепи,

В лайковой перчатке смуглая рука.

Далеко сияют розовые степи,

Широко синеет тихая река.

Я – беспечный парень. Ничего не надо.

Только б слушать песни – сердцем подпевать,

Только бы струилась легкая прохлада,

Только б не сгибалась молодая стать.

Выйду за дорогу, выйду под откосы, -

Сколько там нарядных мужиков и баб!

Что-то шепчут грабли, что-то свищут косы…

Есенин был одним из самых проникновенных чтецов, каких доводилось только услышать Павлу Александровичу. Постоянно «вращаясь» в творческих кругах, охотно посещая модные и популярные тогда литературно-музыкальные вечера (в некоторых из них он сам был участником-исполнителем), Радимов видел на сцене (или в тесном кругу избранных ревнителей «изящной словесности») Александра Блока и Валерия Брюсова, Ивана Бунина и Максима Горького, Николая Клюева и Игоря Северянина, Сергея Городецкого и Максимилиана Волошина, Владимира Соловьёва и Андрея Белого. Течения, направления, школы, объединения… Унисон и полемика, исповедальный вопль и сентиментальное раздумье, аллитерационное рычание и плавный романсный трепет… Эхо воспоминаний сквозило голосами кумиров и претендентов если не на бессмертие, то, по крайней мере, на оплеуху «общественному вкусу»… Тэффи, Саша Черный, Анненский, Бальмонт, Пастернак, Хлебников, Мандельштам, Ремизов, Кузмин, Сологуб, Маяковский… В мужское много- и разноголосье время от времени вплетались иногда женские голоса: Анны Ахматовой, Марины Цветаевой, Ольги Чуминой, Любови Столицы…

… Шёл то ли степной, то ли заливной долиной только что вернувшийся из дальних стран (на затылке – кепи, рука - в лайковой перчатке) рязанский «озорной гуляка», «гражданин села», знаменитый поэт…

……………………………………………………

«Эй, поэт, послушай, слаб ты иль не слаб?

На земле милее. Полно плавать в небо.

Как ты любишь долы, так бы труд любил.

Ты ли деревенским, ты ль крестьянским не был?

Размахнись косою, покажи свой пыл».

Ах, перо не грабли, ах, коса не ручка –

Но косой выводят строчки хоть куда.

Под весенним солнцем, под весенней тучкой

Их читают люди всякие года.

К черту я снимаю свой костюм английский.

Что же, дайте косу, я вам покажу –

Я ли вам не свойский, я ли вам не близкий,

Памятью деревни я ль не дорожу?

…Чарующая магия весомо-образного слова. Особая прелесть – в авторском озвучивании лирического сюжета.

Вослед есенинскому вдохновенно-исповедальному монологу о хождении на «малую родину», вослед огласившему сенокосную долину диалогу возвратившегося в родимые палестины юноши-поэта с земляками - в зрительный зал

волшебно-осязаемо, пластически-зримо просквозила «живая жизнь» летней страды: муравно-клеверое царство созревшей травы: с хороводистыми ромашками и колокольчиками; с восторгающим ароматом свежевыкошенной клубнично-земляничной луговины; со стонами бучней-выпей в перезвонистых тростниках и ракитах; с извечным вопрошанием пернатых любознатчиков-чибисов «чьи вы? чьи вы7 чьи вы?»…

Сергей Есенин ведал, чуточку иронично рассказывал, с дружелюбным юмором-лукавинкой живописал…

Нипочем мне ямы, нипочем мне кочки.

Хорошо косою в утренний туман

Выводить по долам травяные строчки,

Чтобы их читали лошадь и баран.

В этих строчках – песня, в этих строчках – слово.

Потому и рад я в думах ни о ком.

Что читать их может каждая корова,

Отдавая плату теплым молоком.

Павел Радимов, по просьбе слушателей, тоже поведал с в о ё - о заветно-близком, притягательно-сокровенном, несказанно-дорогом, незабываемом…

О полях, что пьянятся от вешнего солнца,

И о криках с небес журавлей я пою,

Об отсветах в ручье золотого червонца,

О зелёной осоке, склоненной к ручью.

И о том, что у жизни так радости много

И простора пьянящих зелёных полей…

Знаю сердце свое: родилась в нем тревога

О мирах неизвестных, о радостном солнце,

Родилась в нем тревога под крик журавлей.

«…О мирах неизвестных, о радостном солнце, родилась

в нём тревога под крик журавлей…»

Павла Александровича чрезвычайно заботила и беспокоила бытовая неустроенность земляка-гения; ему было больно слышать панибратское пояснение роившихся вокруг константиновского «простака» прихлебателей: «Серёжа хмелён»…

- Паша, я уеду из Москвы, буду жить в монастыре, буду писать стихи и посылать их тебе, а ты отдавай их печатать в журналы… - врезались а память слова друга, в очередной раз мысленно устремлявшегося к спасительно-врачующим просторам родного края.

Синий туман. Снеговое раздолье,

Тонкий лимонный лунный свет.

Сердцу приятно с тихою болью

Что-нибудь вспомнить из ранних лет.

Снег у крыльца как песок зыбучий.

Вот при такой же луне без слов,

Шапку из кошки на лоб нахлобучив,

Тайно покинул я отчий кров.

Снова вернулся я в край родимый.

Кто меня помнит? Кто позабыл?

Грустно стою я, как странник гонимый,-

Старый хозяин своей избы…

Молча я комкаю новую шапку,

Не по душе мне соболий мех.

Вспомнил я дедушку, вспомнил бабку,

Вспомнил кладбищенский рыхлый снег.

Все успокоились, все там будем,

Как в этой жизни радей не радей, -

Вот почему так тянусь я к людям,

Вот почему так люблю людей.

Вот отчего я чуть-чуть не заплакал

И, улыбаясь, душой погас, -

Эту избу на крыльце с собакой

Словно я вижу в последний раз.

Их разные, но в чём-то и схожие судьбы… Их малая родина – Рязанщина с её уходящей в былинно-родниковые глубины тысячелетий исторической судьбиной. Их сельские (константиновско- корни, вспоившие несказанно-чувственное половодье устно-поэтического творчества. Молитвенно-колокольная озвученность рассветов и закатов, дней и ночей.

Дедушка Сергея Есенина – из старообрядцев, с пожизненной тягой к «небесному»; придерживавшийся строгих и суровых религиозных правил, помнивший наизусть целые страницы Библии, неизменно цитировавший жития святых, псалмы, духовные вирши, по свидетельству внука, постоянно (особенно по субботам и воскресным дням) приобщал своего любимца к Библии и священной истории. «Молитвенная полоса» мужающего гения («Изба крестьянская, Хомутный запах дегтя, Божница старая, Лампады кроткий свет»)…

Несколько поколений Радимовых – священнослужители.

Печататься Радимов стал несколько раньше, чем Есенин. В 1912 году в Казани увидел свет его сборник «Полевые псалмы»»; вторая книга стихов «Земная риза» вышла (двумя изданиями, в Казани же) в 1914-1915 годах. Дотошные фанаты-краеведы хранят помрачневшие от времени афиши, где значилась – вместе с фамилиями Есенина, Клюева, Ремизова, Городецкого и его, Павла Радимова, фамилия.

В числе обуревавших Есенина замыслов и начинаний – издание альманаха «П о л я н е». Кстати, академик А.Шахматов, посвятивший их (Есенина и Радимова) «малой родине» - Приокскому краю - специальное исследование,

увлекательно и убедительно поведал, что в Поочье в древнейшие времена жили п о л я н е – характерный славянский тип. Так вот, Есенин пригласил Павла Радимова и Вячеслава Иванова в редакторы-сотоварищи формировавшегося уже альманаха.

Есенин ввёл Радимова в «свой круг». Дружествовали, товариществовали, творчески сопутничали… Сандро Кусиков по есенинской протекции предоставил Павлу Радимову комнату в своей квартире. Часто встречались. «Стойло Пегаса» на Тверской… Обиталища преданных искусству пассионариев… Вскипали споры; будоражили монологи и диалоги; импровизировались диспуты, полемика, словесные состязания, философские баталии…

Поэтика о с е н н е г о пейзажа.

«Журавли» Их слушает Есенин…

Тлеет день, чуть жаркий, духовитый,

Пьяный запахом сырой земли.

Желтым пухом расцвели ракиты,

Стороной курлычут журавли

Литературоведческая и художественная критика констатирует, что в «крестьянском парне Павле Радимове органично сочетаются живопись и поэзия»

«Тишина»

«Как хрусталевых ниток четки росинки влаги дождевой. Осины трепетны и кротки, наряд омывши золотой, не дрогнут ветки. Мерным стуком ударит капля в рдяный лист, и чаща отзовется звуком, - лес нежно-чуток, голосист.

Не прошуршит в корнях мышонок, и ящерицы спят в норах, и под ногою странно-звонок становится хрустящий прах»

«Сырой вечер»

«Скучен в деревне глухой неприветливый вечер осенний. Давеча дождь моросил. Пахло моченцом с пруда. Чей-то ребенок кричал. Равнодушно, лениво сидели перед поповым крыльцом утки, наевшись лузги»

«Вот и смеркается. Стадо пустили. И в воздухе мозглом грустно разносится рев. Сельский священник идет в мелочной лавке купить табаку и селедки на ужин. Слышно: на барском дворе с цепи спускают собак».

«Сухая осень».

«Прошла пора цветущих лип» «немолчный скрип телег»

«пора осеннего покоя и журавлиных голосов»

«Над покачнувшимся плетнем краснеют гроздьями рябины, да хмеля желтые тычины в пустырь грозятся костылем».

«Ночь»

«Ночь, осиянная звездами, с золоторогою луной, над заблиставшими снегами скользит размеренной стопой»

«Я, полюбивший до забвенья великолепие пустынь, мятельный прах, унылость пенья и порубежную полынь, - душой раскрытой принимаю скрижалей древних письмена, и взором радостным читаю миров златые имена».

«Язык природы вдохновенной мне внятен, мудрый и простой, и я в душе своей нетленной сливаюсь с вечной красотой»

«Ночь на Купалу»

Ну. ночка! Бог спаси! Тут всякой чертовщины

Не оберется ввек крещеный человек.

Какие чудища! Рога, что две тычины.

Какое сборище уродов и калек!

Сбежались из лесов, лугов, топей, трясины,

Из луговиц пустых и обмелевших рек.

Вот лешие пришли – угрюмые детины,

Меж ними набольшой Дубовик-Дровосек.

«Зажгли костёр в лугах: яичницу готовят из пестрых бученей… Валит не дым – содом. Русалки у реки свой хоровод заводят. И оголтелые – вот крест вам – нагишом сигают чрез костёр бесстыдною гурьбою, глумяся хохотом и дерзкой похвальбою»

«Омут»

«Какая тишина! Багряный месяц всходит за гладью Божьих нив, за скатами полей. Русалка на реке ночную песнь заводит о золотых дворцах подводных королей»

«У мельничных колес шумит и колобродит утопленниц толпа и призрачных теней. Влюбленный водяной из-под коряг не сводит с печальной девушки пылающих очей»

«Ему так странно то, что слезы проливая, грустит она. О чём? Что жизнь милей земная? И, мнится в тишине, пугая речью странной, ей шепчет про любовь, про нежный поцелуй… О, сколько тайных слов я в полночи обманной услышу под напев ласкающихся струй!»

«П а н» «повелитель дубрав»

Вот радимовская «Весна». Словесно-пластическое полотно с подчеркнуто незамысловатым сюжетно-композиционным решением. Виден двор земледельца Агафона: омшаник, закуты, катухи, помещения для лошадей и коров – всё с дверцами. Сквозь дранки набитой решетки «глядится» гурьба овец. Ткнулся мордой в телегу гнедой мерин. Об ось чешет свой «заржавленный бок» отлежавшийся за зиму боров. В соломе теребят «выбитый колос» куры. К ним налетели - «просыпались стаей с застрехи» оголодавшие воробьи. Весенняя сценка дополняется новыми подробностями. Воробьиного гвалта-переполоха «не стерпели» новоприбывшие пернатые гости, что со вчерашнего дня «домовничали» в новом скворешне («Хитрой резьбой Агафон вывел над нею князек, палочку вместо крылечка приделал и прутик засунул, поднял на длинном шесте певчему гостю жилье»). Заметим кстати, что мастерству рязанских Агафонов, русских мастеров деревянного зодчества посвящены проникновенные строки в есенинских «Ключах Марии».

По жанру радимовское стихотворение – лирическая новелла. Сюжетная коллизия «осложняется» психологически мотивированным диалогом крестьянина и крестьянки: «Эк заливается птица!» - промолвил хозяин хозяйке. - «Значит, весна напрямки к нам на деревню пришла». Финал стихотворной новеллы несколько натуралистичен: баба, помои плеснув и поневу спустив на коленки, поторопилась быстрей с шайкою в избу войти; Агафон же, засучив рукава, что есть силы ударил вилами в жирный навоз, пласт отрывая сырой…

По-доброму иронично-юморно радимовское «Пойло», наполненное сочно- образными красками, несколько натуралистичными, но цепкими изобразительно-выразительными деталями. «Всякая дрянь напихалася за день» во вместительную лохань: здесь кожура огурца, корки заплесневевшего хлеба, яичная скорлупа, луковица. Наполненную «всклянь» лоханку ждут уже голосящие в котухе голодные поросята.

Старая бабка Аксинья, «в подтыканной кверху панёве», поднатужась доставляет сытное лакомство оголодавшим хрюшкам. Добродушный финал сельской сценки-идиллии: «Вылила вкусное пойло она поросятам в корыто. Чавкают, грузно сопят, к бабке хвосты обратив».

Радимовский «Полдень»… - «Тяжек полуденный зной, изливаемый небом жестоким»: оводы жалят коров; вьётся столбом мошкара; пересохший навоз облепили мухи с зеленым брюшком… Пейзажист живописует сельско-животноводческую идиллию, включая новые подробности, колоритные детали: понуро дремлющее стадо; бык, наказующий ударом хвоста нахальных обидчиков; сгуртовавшиеся овцы; свиньи, взмесившие прохладно-уютную тину в пруде. И завершающий сюжетно-финальный акцент: «Спит пастух, закрываясь от жара овчинною шубой, - Высунув длинный язык, дышит собака над ним».

«…Умом пытливым я бессилен постигнуть

тайны бытия…»

Умом пытливым я бессилен

Постигнуть тайны бытия.

Как трепет гаснущих светилен,

Мысль говорящая моя.

Иным я кормчим доверяю

Свою покорную ладью,

Веселья полн окрест взираю

И миру тишину пою.

И дремлют бури роковые.

И безмятежен легкий стих, -

Но в час ночной, как вести злые,

Доходит гул пучин морских.

«Ладья»…«диалектика души» психологизм…

«Желание»

Душа взволнована «тревожным ропотом дубравы». Преддвенрие зимы («И смерти лик сквозит в багрянце, покрывшем землю пеленой». «Я знаю: гостью роковую, грозящую небытием, напевом строк не зачарую. Она холодным лезем пронзает грудь. Но в сладкой боли хотел бы я на тленный прах уныло дремлющих раздолий

Сойти с улыбкой на устах»

«Разочарование»

«Зелёная вечерняя звезда уже взошла. Опять весна. Опять бежит вода. Трепещет мгла. И вновь растерянный вперяю взор в немую даль. И снова зимний тяготит укор. И сердцу жаль, - жаль, что прожить в изменах суждено всему всегда. А в небе беспристрастно, холодно дрожит звезда…

1.0x